Мейвис Чик - Антракт

Я протянула руку, взяла еще один бокал шампанского с проплывающего мимо подноса и попыталась осознать происшедшее. Но потом сдалась и просто прислонилась к стене в ожидании.

Я видела, как Финбар пытается успокоить Робина, а лицо Робина постепенно бледнеет и вместо кирпично-красного, каким было сначала, приобретает более свойственный ему розовый цвет. В конце концов он, похоже, утратил весь свой пыл и позволил Финбару проводить его к выходу. Проходя через дверь, возле которой я стояла, Робин обернулся и сказал: «Мои поздравления!», не торопясь и очень тщательно выговаривая слова. А потом, выпрямив спину сильнее, чем обычно, отчего он стал казаться еще выше, медленно зашагал вперед. Финбар шел позади.

— Я, пожалуй, посажу его в такси, — сказал мой новоиспеченный жених.

* * *

Какой странной потом была эта вечеринка! Мы рассказали Джиму. Он передал новость Клейтону-младшему. Но Финбар настаивал, чтобы в ту ночь никто больше не узнал этого. Он отвел меня в сторонку и сказал:

— В любом случае, когда наша новость станет достоянием общественности, приятного будет мало, и тебе следует наслаждаться последними мгновениями безвестности, пока это возможно.

— Ты счастлив? — спросила я его.

Он не был похож на счастливого человека.

— А ты? — спросил он в ответ.

Я улыбнулась, но про себя подумала, что не знаю. Если я смотрела или дотрагивалась до него, а он улыбался мне — а это Финбар делал с легкостью, — то я была счастлива. Но сама по себе, наедине с собственными мыслями, я не могла разобраться в своих истинных чувствах.

Но это же, как я объясняла себе, была театральная вечеринка. Люди, которые смеялись, ели и пили вокруг меня, были актерами и актрисами. Вряд ли они демонстрировали свои подлинные эмоции. Я сказала себе: «Но я почти не знаю этого человека», а потом подумала: «Ну и что, никого до конца невозможно узнать». К примеру, женщина выходит замуж за тихого бухгалтера, а он потом разбивает ей нос за то, что она купила не тот сыр. Или мужчина берет в жены сладкое нежное существо, а у нее оказывается темперамент породистой фурии. Если размышлять таким образом, в моем замужестве, как и во всех, достаточно здравого смысла. Мы выбрали друг друга. И этого было достаточно. Во всяком случае, казалось, что мы выбрали друг друга. Я была крайне озадачена.

А потом Финбар снова стал Великим фокусником, и это была та его роль, которую я знала и больше всего любила. Он расхаживал с важным видом, обменивался шутками с гостями, иногда представлял меня, иногда нет, и время от времени подмигивал, словно говоря: согласен, дорогая, ужасно скучно, но они этого ждут. Короткие профессионально исполненные танцевальные номера, шутки, вызывающие взрывы хохота, эффектные позы и томные взгляды — все для того, чтобы развлекать, разыгрывать, строить глазки. Слух уже распространился — о нет, не о нас, а о планах Финбара по поводу фильма. Гости похлопывали героя дня по спине, косились украдкой в сторону главного распорядителя в темно-красном костюме и улыбались про себя, осознавая не только его исключительную власть, но и необыкновенное уродство. Клейтон же стоял, широко улыбаясь всем собравшимся, как будто он уже был здесь хозяином.

В какой-то момент Финбар прошептал:

— По крайней мере праздник вполне искренний. У нас, возможно, лучший в мире театр. — Наш Финбар всегда готов к скромным высказываниям. — Но не такой богатый. Каждый надеется, что эта пьеса откроет новые возможности, и кто… — он откинул голову и весело рассмеялся, — может винить их за это?

Вдруг заиграла музыка: Рой Бьюкенен, Гленн Миллер и другие джазовые исполнители. Финбар вдруг обхватил меня за талию и начал кружить по комнате, другие последовали за нами, и вскоре вечеринка напоминала сельский праздник с танцами, а не светский прием в Уэст-Энде. Я перешла к одному из вольсков, пока Финбар танцевал с Волумнией, потом я была в паре с Авфидием, а Финбар — со служанкой Виргилии. Веселье продолжалось. Занявшись приятной физической активностью, можно позабыть почти обо всем. Естественно, я забыла, что только что состоялась моя помолвка, и с удовольствием отдалась происходящему. Клейтон, Джимбо и все присутствующие закружились в веселом общем танце. И каждый раз, когда мы оказывались рядом, я смотрела на Финбара, он смотрел на меня, я ждала, что вот-вот почувствую то приятное, теперь гораздо более сильное ощущение, но оно не приходило. Только все больше музыки, танцев, и все сильнее чувство нереальности происходящего.

Нас осталось четверо и еще два человека из обслуживающего персонала. Но кто их считает? Джимбо с довольным видом, чем-то напоминая Петрушку, сидел, развалившись на диване, с бокалом бренди в руке.

Клейтон-младший занимал другой диван, его темно-красные лакированные туфли с надписью «Гуччи» на пряжке валялись рядом, пиджак у ног напоминал лужу засохшей крови. Он спал, слегка похрапывая.

Мы с Финбаром сидели рядом на полу, не очень трезвые и, думаю, вполне счастливые. Он повернулся ко мне боком, и я вздрогнула, заметив, какой у него красивый профиль. Он посмотрел на меня и улыбнулся.

— Даже эксцентрики устают, — сказал Финбар. Я вынула цветы — то, что от них осталось, — из волос и положила ему на ладонь. Он сжал их в кулаке и поднес к носу.

— Безумие, — сказала я, — все это безумие.

Клейтон на диване захрапел долго и непрерывно.

— У тебя или у меня? По-моему, так договариваются? — Он наклонился ко мне и впервые очень осторожно поцеловал в губы. Это был очень целомудренный поцелуй. Я почувствовала себя абсолютно невинной.

— Моя грелка остыла. — Я не смогла придумать другого ответа.

Финбар довольно хмыкнул и покачал головой. Кудри, мокрые от пота, прилипли к голове.

— Не сомневался, что ты скажешь нечто подобное.

Если бы я сейчас услышала «Праздник окончен», клянусь, я бы взвыла.

— Финбар, — сказала я, — мне нужно немного времени. Небольшая пауза, чтобы осознать…

— Герань, — сказал он, — конечно, делай как знаешь. Пойдем… — Он встал и потянул меня за руку, я поднялась. — Будет тебе твоя пауза. Сейчас сядешь в такси и сможешь подумать до утра. Одна.

Он был очень чутким человеком.

— Спокойной ночи, Джим. — Я взяла агента за руку. Он поднял на меня мутные глаза. — Удачи с контрактом… завтра.

— Конечно, — сказал он, уютно устроившись, закрыл глаза и присоединился к Клейтону в сладком сне.

Мы вышли втихую темную ночь. Вдоль улицы стояли мешки с мусором, они отбрасывали на стены домов причудливые тени. На вечно забитой площади перед Сент-Джеймсским дворцом не было ни одной машины. Облаков стало меньше, и они уже не напоминали темно-синий бархат, а луна представляла собой почти идеально круглый светящийся диск. Похолодало. После жаркой квартиры я была рада этому и сделала несколько глубоких отрезвляющих вдохов, пока Финбар искал такси. На это не потребовалось много времени, думаю, мы были недалеко от отеля «Ритц». Финбар открыл дверцу и, как будто я была очень слаба, усадил меня внутрь. Но я не обиделась, потому что его внимание не было обычным проявлением актерской галантности. Он был добр ко мне, и я была благодарна ему за это. Я действительно чувствовала себя очень слабой, даже немного потерянной, и решила, что это некая новая плоскость счастья: после сильного желания — успех, а после успеха — чувство потери.

— Я могу позвонить тебе завтра? — спросил он через открытое окно.

Я кивнула.

— И не огорчай своего замечательного водителя импульсивными поступками. Я вас предупреждаю, — обратился он к мужчине за рулем, — эта женщина очень опасна.

Если он собирался пошутить, то прогадал. Я не могла заставить себя улыбнуться, и это, безусловно, уязвило Финбара. А потом, когда завелся мотор, я вцепилась ему в руку. Это так сильно напомнило мне самый лучший момент в пьесе, что я сказала:

— Скажи снова то, что ты говорил Волумнии, своей матери, потому что ты произнес это так красиво…

Тогда я еще не знала, что из всех похвал, которые обрушатся на спектакль завтра, именно эту сцену за особую яркость критики назовут лучшей.

Он произнес слова очень просто, как делал это на сцене, держа мою руку так, как он держал ее:

А если не просить не можешь, помни:

Не отступлюсь я от того, в чем клялся.

Не требуй…

Машина тронулась слишком быстро. Мы разжали руки.

— В какую часть Чизвика? — спросил водитель.

Я оглянулась и махала Финбару, пока мы не повернули за угол, а потом откинулась на сиденье и погрузилась в теплую атмосферу такси.

И сказала:

— А я скоро выхожу замуж.

— Тепло сегодня, — ответил водитель.

— Если серьезно, мне кажется, что холодает.

— Да, это верно, — весело откликнулся он.

— Очень тепло.

Мне совсем не хотелось спать, и я очень волновалась, так что ложиться не было смысла. Такси миновало Хаммерсмит-Бродвей и выехало на Кинг-стрит. Я смотрела в окно на абсолютно пустые улицы и думала: «А почему нет? Какой смысл иметь две ноги, жить, не связанной обязательствами, если не пользоваться этим, когда хочется?» Что бы ни происходило, я чувствовала себя неуязвимой. Эмоций было столько, что пешая прогулка могла бы помочь мне разобраться в себе. Теперь я жалела о том, что не осталась с Финбаром, но в то же время радовалась, что не сделала этого. Если вы понимаете, что я имею в виду.

Мимо проехали какие-то машины, одна из них притормозила, но я едва ли обратила внимание на реплику, которая повисла в воздухе. Отстраненность была моей защитой, я шла, практически не помня себя, периодически подпрыгивала и выглядела, наверное, как сумасшедшая. Думаю, такой я и была.

Я как раз переходила улицу на светофоре и смотрела на звезды, думая, что не хочу возвращаться домой и мне нужно с кем-нибудь пообщаться, когда вспомнила, что рядом живет Робин. «Я должна пойти и увидеть его», — подумала я с целеустремленностью, которая иногда посещает любого из нас. В конце концов, ведь в прошлом он частенько тревожил меня. И вот теперь я заторопилась на его улицу, абсолютно темную, за исключением уличных фонарей и единственного освещенного окна на первом этаже в одном из домов. «Удача благоволит влюбленным», — подумала я, снова обрадовавшись, — это оказалось окно Робина. И только после того, как я нажала на кнопку звонка, целеустремленность покинула меня; словно получив удар в живот, я осознала, что, возможно, это была плохая идея. Я вспомнила, в каком он был состоянии, когда его выводили из квартиры Джима. «О нет, — подумала я, — мне не стоило сюда приходить».

Я уже пробиралась назад по дорожке, когда дверь открылась. В полосе желтого света появилась фигура. Робин.

— Привет, — сказала я заискивающе, осторожно махнув рукой, — я просто проходила мимо… — И снова направилась в сторону калитки. — Просто хотела сказать тебе «привет».

Моя рука уже лежала на щеколде — это был пропуск на свободу, — но его голос (Робин был вовсе не так пьян, как я ожидала), словно раскат грома, преодолел расстояние между нами.

— Ты! — загрохотал он.

— Я, — храбро ответила я, потому что этот факт нельзя было отрицать.

— Иди сюда, — продолжал он во весь голос.

В квартире наверху зажегся свет, качнулась штора. Я отпустила свой пропуск на свободу и подошла к входной двери.

Робин выглядел, как партнер комика из фильма Дина Мартина. Галстук-бабочка сбился набок, воротник был расстегнут, волосы взъерошены, будто он спьяну, в состоянии безысходности, рвал их на себе.

— Пожалуй, я пойду, — пропела я, широко, как будто зевая, открыв рот. — Немного устала. Думаю, ты тоже… Господи, уже так поздно…

Но широкая ладонь Робина легла мне на подбородок (это напомнило мне одну из наших встреч в прошлом), и он втянул меня в дом, что значительно поколебало ощущение моей неуязвимости. Я особо не сопротивлялась. В любом случае все происходящее было безумием. Разве имел значение еще один странный поступок?

— Неплохо здесь у тебя, — светски произнесла я, когда он втолкнул меня в большую комнату справа от входа и захлопнул дверь. Разделяющей перегородки не было, поэтому пространство внутри дома оказалось студией — очень удачное решение. Похоже, ближе к входной двери у Робина была гостиная: по обе стороны газового камина стояли мягкие кресла с подлокотниками, а рядом с входом — стол, на котором возвышалась гора книг. При ближайшем рассмотрении оказалось, что все они были Лоуренса или о Лоуренсе. Как и следовало ожидать. В другом конце комнаты я увидела кровать, комод и небольшой гардероб из сосны. На маленьком столике — как раз в том месте, где когда-то была стена, — стакан и бутылка минеральной воды. Квартира выглядела на удивление чистой, что противоречило моим взглядам на жизнь одинокого мужчины.