— Ну что ж, такой взгляд на вещи возможен, — Анжелика с трудом удержалась от улыбки. — И уж во всяком случае это лучше, чем искоренять ересь только насилием.

Она подумала: должно быть, и сами иезуиты встают подчас в тупик перед герцогиней де Модрибур, внешне столь безобидной и покорной богомолкой. Она, по-видимому, умеет их побивать их же собственным оружием, когда дело доходит до велеречивых рассуждений. Этим, наверное, и объяснялись ее влияние и репутация в теологических кругах. Но «благодетельница» отнеслась тем не менее весьма сдержанно к возможности отвлечь ее девушек от миссии, ради которой она везла их сюда.

— Я дала обет Деве Марии помочь в наставлении жителей Новой. Франции,

— сказала она упрямо, — и боюсь, дав себя увлечь теми выгодами, что вы мне здесь изложили, я не выполню этой священной для меня клятвы.

— Ничто не мешает вам отвезти в Квебек тех молодых женщин, кто не пожелает остаться здесь. А другие, нашедшие свое счастье, за которым они отправились в Новый Свет, станут залогом союза с нашими соотечественниками на Севере. Мы стремимся лишь к согласию…

Они вели беседу до тех пор, пока вечерний мрак не окутал весь дом. В сумраке начали жужжать комары и мошкара, и Амбруазина, провожая Анжелику до порога, пожаловалась на мучения, которые она испытывает от них с наступлением сумерек.

— Я нарву вам немного мелиссы в саду у Абигель, — обещала ей Анжелика. — Сгорая, ее листочки источают изумительный запах, к тому же он обладает способностью отпугивать наших вечных мучителей.

— Стало быть, правы миссионеры — они говорят, что мошкара здесь — единственная казнь египетская, против которой хоть немного помогает дым. Заранее благодарю вас за мелиссу.

И словно повинуясь внезапному порыву, герцогиня добавила:

— Ведь ваша подруга вот-вот родит?

— Да, это правда. Я полагаю, что не пройдет и недели, как в нашей колонии появится еще один человечек.

Взгляд герцогини устремился к усеянному островами заливу, обагрившемуся пламенем заката. Его отблеск оживлял ее бледное лицо, а глаза, казалось, сияли еще ярче.

— Не знаю почему, но у меня появилось предчувствие, что эта молодая женщина умрет в родах, — сказала она глухо.

— Что вы говорите? — закричала Анжелика. — Вы сошли с ума!

Словно отзываясь на слова герцогини, неясные страхи, терзавшие ее, внезапно обрели четкость. Да! Она не хотела признаваться в этом даже себе самой, но и она тоже боялась за Абигель. Анжелика почувствовала, как что-то оборвалось в ней.

— Мне не следовало говорить вам этого, — ужаснулась Амбруазина, увидев, что графиня де Пейрак смертельно побледнела. — Решительно, я все время делаю вам больно. Не слушайте меня! Иногда слова вылетают у меня сами собой. Подруги в монастыре обвиняли меня в том, что я — прорицательница и предсказываю будущее. Но дело не только в этом. Видите ли, я размышляла о нелегкой будущности, ожидающей моих девушек здесь, в этой глуши, где нет никакой помощи — ведь и им когда-нибудь придется произвести ребенка на свет божий — и ужас объял меня.

Анжелика сделала над собой усилие, чтобы успокоиться.

— Не бойтесь ничего. Вскоре в Голдсборо будет аптечная лавка более изобильная и врачи более ученые, чем в Квебеке. Что до Абигель…

Анжелика выпрямилась и словно стала выше ростом в своем стремлении сразиться с судьбой. Ее светло-золотистые волосы блестели на солнце.

— Я буду с ней, я, ее подруга. Я буду ухаживать за ней — и обещаю вам, она не умрет!

Глава 19

Итак, рейд снова наполнялся кораблями. Шел уже третий день, а Жоффрей де Пейрак никак не давал сигнала к отплытию, хотя, казалось, все уже было готово.

— Что вы тянете? — волновался Виль д'Авре. — Почему вы не выступаете в поход?

— Выступить никогда не поздно. Не бойтесь за ваших друзей. Если они попадут в руки англичан…

— Плевать мне на моих друзей! — закричал маркиз без околичностей. — Я за свой корабль волнуюсь. Бесценные грузы, не считая мехов на тысячи ливров.

Граф де Пейрак улыбнулся и посмотрел на голубое небо, по которому ветер гнал большие белые облака. Однако он не дал сигнала к отплытию, равно как и не пояснил причины промедления с карательной экспедицией в глубь Французского залива. И все же настроение по-прежнему было предотъездное, каждый был занят всякого рода приготовлениями и хлопотами.

Отправляясь в глубь Французского залива, где, как гласят легенды мик-маков и сурикезов, сражаются грозные противники, бог Глооскап и бобр — потому-то столь неукротимы ярость и безумие вод в этих краях — Матеконандо пожелал, чтобы его дочь и зять были с ним в минуты испытаний. Но барон отверг это предложение.

— Я должен остаться здесь. Торговый обмен с кораблями в самом разгаре, и с каждого судна к моим индейцам потоками льется спиртное. Еще немного — и все они будут мертвецки пьяны; если меня не будет здесь, дело в вигвамах дойдет до преступлений. Не говоря уже о том, что в случае моего отъезда их в очередной раз обведут вокруг пальца миссионеры, и они втянутся в войну против англичан.

Условились, что отца будет сопровождать Матильда вместе с двумя или тремя надежными воинами.

Гасконский дворянин весьма сожалел о разлуке со своей очаровательной невестой-индианкой. Но присутствие умной, обладающей безошибочным чутьем Матильды рядом с вождем было необычайно важным.

Илай Кемптон, владелец медведя, уже в который раз отправился в лес на поиски мистера Уилаби, — презрев всю значимость своей дипломатической миссии, тот вновь углубился в чащу со своим другом росомахой.

Тем временем, чтобы успокоить встревоженного Виль д'Авре, объявили об отплытии первых кораблей. Индейцы должны были отправиться вместе с госпожой де Рандон и д'Арпентиньи. Словно проведав каким-то тайным путем о грядущем событии, население Голдсборо стало стекаться к порту, и отъезжающие, сами еще ни о чем не зная, уже выслушивали поручения «для тех, кто в глубине залива».

Отец Турнель хотел, чтобы связались с отцом Жаном Русом, иезуитом, — на нем лежало бремя ответственности за весь край — для получения инструкций. Виль д'Авре настоятельно требовал от своего сульпицианца вернуться на реку Святого Иоанна и сторожить там его корабль, к чему сульпицианец отнесся без особого восторга. Брата Марка преследовало искушение отказаться от плавания с мик-маками и вернуться к господину де Вовнару по суше, иными словами, по рекам, что было бы не столь скоро, но зато гораздо более увлекательно…

В этот момент на берег прибежала стайка гугенотских детишек, щебеча и суетясь, словно воробьи.

— Госпожа Анжелика, идите скорей! — пронзительно кричал малыш Лорье Берн. — Тут иезуит прибыл!

Ответом ему было всеобщее смятение, охватившее даже духовных лиц на берегу. Столь велик был авторитет Общества Иисуса, что монахи менее прославленных орденов всегда чувствовали себя неуютно, столкнувшись с его представителем. Сульпицианцы, францисканцы, капуцины собрались в кружок, вопрошая, кто бы это мог быть.

— Я уверена, что это Джек Мэуин, — радостно сказала Анжелика. — То есть отец Мареше де Верной.

И действительно, это был он. Анжелика в сопровождении Детей пошла ему навстречу и вскоре увидела на вершине холма высокую темную фигуру Джека Мэуина, иезуита; рядом с ним шел мальчик-швед. Их окружала целая группа ларошельцев, и, подходя к ним, графиня услышала резкие голоса. Судьбе было угодно, чтобы как раз в тот момент, когда иезуит со своей маленькой свитой выходил из леса, на дорогу, ведущую к холму, ступили англичане из лагеря Шамилей во главе с преподобным Томасом Пэтриджем, каковой тотчас же узнал своего злейшего врага. Англичанин ненавидел иезуита, дважды, нет, трижды — за то, что он папист, за то, что он иезуит, за то, что он был лоцманом «White Bird» — «Белой птицы», и преподобному на протяжении трех дней пришлось терпеть его высокомерную заносчивость. Результатом непредвиденной встречи оказалось весьма бурное столкновение. Издав предупредительный рык, пастор принялся поносить католического священника, предавая его анафеме в лучших библейских традициях. Тем самым он задал тон французским гугенотам, также весьма встревоженным этим появлением. Прибытие иезуита, одного из тех, на чью голову обрушивалось столько проклятий, вновь оживило утихнувшие было страхи и ненависть. Графиня услышала, как Маниго весьма нелюбезно осведомился:

— Зачем вы сюда явились? Мы — гугеноты из Ла-Рошели, и нас изгнал из нашей страны тот самый король, которому вы служите и который служит вам. Не для того мы забрались так далеко, чтобы иметь тут дело с людьми вроде вас.

Отец де Верной высокомерно обернулся к нему;

— Вы начальник этого поста?

— Это не пост. Это французское поселение, только свободное.

— Поселение свободных людей, — усилил натиск Берн.

— И куда, следовательно, каждый человек может свободно войти? — поинтересовался иезуит, останавливая на них свой пронзительный взгляд.

— Если он, конечно, не ведет себя подобно врагу, — ответил Берн после секундного колебания.

В этот момент, слегка запыхавшись, подбежала Анжелика. Она торопилась, ибо опасалась, как бы между этими людьми не произошло что-то непоправимое: столь различны они были, и к тому же каждый, наверное, с самого рождения склонен чуть что «лезть в бутылку».

Дети ей кричали:

— Скорей, госпожа Анжелика, иезуит сейчас убьет наших священников!

Отец де Верной узнал ее, и лицо его просияло. Или, по крайней мере, таково было ее мимолетное впечатление, потому что вряд ли можно было прочесть проявление каких-либо чувств на его высокомерной физиономии, обычно холодной и безразличной. Но когда она протянула иезуиту свою руку, он бесхитростно и горячо пожал ее. У нее вдруг вырвалось:

— Наконец-то вы здесь! Я боялась, что вы прибудете после отъезда моего мужа. Он, видимо, удивился.

— Так вы меня ожидали, сударыня?

— Конечно.

Анжелика всегда была уверена, что он появится. Она взглянула на сопровождающих его индейцев.

— А Пиксарет с вами?

— Нет! Разве он не здесь?.. Он дал мне знать, что направляется в Голдсборо, чтобы потребовать выкуп за вас.

— Мы его действительно видели. А потом… Он исчез!

— Он весьма своенравен, — сказал священник, бывший знатоком индейцев.

Они словно знакомились заново, узнавая друг друга с новой стороны. Анжелика обнаружила, что личность Джека Мэуина оставила глубокий отпечаток в ее душе, занимая мысли и внимание, хоть она и не отдавала себе в том отчета. Кто же стоял перед ней — друг, враг, опасен ли он или сможет стать ее союзником?..

На нем была все та же сутана, которую он откопал из-под дерева, вернувшись на Пенобскот — чуть позеленевшая, чуть коротковатая, открывавшая его худые лодыжки. Высокий, с белым отворотом, воротник черной сутаны и широкий плащ придавали ему вид испанского гранда, чем все иезуиты обязаны основателю ордена Игнатию Лойоле. Но в де Верноне появилось и что-то новое: теперь он иногда улыбался и более не жевал беспрерывно табак, как раньше.

В руке он держал длинный посох паломника, увенчанный простым железным крестом. Крест особенно смущал пуритан, опасавшихся его проникновения в Голдсборо. Но с этим надо было свыкаться, равно как и с церковью, строительство которой началось по другую сторону порта. Все последовали не ропща за Анжеликой и иезуитом и стали спускаться по главной улице поселка. Последней шла мисс Пиджон, она вполголоса успокаивала преподобного Пэтриджа, взбешенного этим вторжением дьявола.

На полдороге они встретили шедшего им навстречу графа де Пейрака.

— Вот мой супруг, — представила Анжелика, не в силах сдержать в голосе своем радостную, гордую интонацию.

Глава 20

Сколько обаяния и молодости было в хозяине Голдсборо, в его мужественной, чуть неровной поступи, устремленной вперед, в элегантности его широкого, развевающегося на ветру плаща, который он умел носить как никто! Издали она увидела его ослепительную улыбку. Пейрак поднял в знак приветствия руку над головой.

— Добро пожаловать, преподобный отец! — крикнул он, как только подошел на расстояние, когда голос его мог быть услышан.

— Вот это да! — пробормотал отец де Верной почти непроизвольно. Ибо по иронии судьбы Жоффрей де Пейрак приближался в плотном окружении всех духовных лиц, собравшихся ныне в Голдсборо: торопясь предстать первыми перед иезуитом, они поспешно следовали за графом.

Таким образом, хозяин Голдсборо, слывший в Квебеке человеком, весьма далеким от вопросов веры, явился со свитой не меньшей, нежели у епископа, над чем он сам не преминул подшутить.

— Да, отец мой, — сердечно обратился он к вновь прибывшему, — как вы сами видите, еще немного — и я, пожалуй, смогу стать настоятелем монастыря. Теперь, когда вы здесь, в наших краях представлены все ордена, стойко несущие труды свои во имя духовного спасения Новой Франции.