Анн Голон - Анжелика и дьяволица

— Осторожности, — задумчиво повторила Анжелика, внимательно слушая герцогиню.

— Да.., если хотите, ваше особое видение мира и людей заставляет вас забывать об опасных последствиях ваших поступков.., и это меня очень беспокоит. Возьмем, к примеру, этого… Пиксарета. Он вошел в вашу спальню так, словно имел на это право, как хозяин… Он склонился над кроватью, где вы могли в тот момент лежать, будто привык вас созерцать на ложе, и даже положил вам на плечо свою грязную бесстыдную руку. Я видела улыбку на его раскрашенной физиономии. Никогда в жизни мне не было так страшно. Я подумала, что передо мной сам дьявол. Мои девушки кричали вместе со мной, как безумные.

— Я вам говорила, что к поведению дикарей нужно привыкнуть, — Анжелика еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться, представив себе эту сцену.

— Но вы же могли быть в постели вместе с вашим супругом! — герцогиня была явно шокирована.

— Обычно мы принимаем все меры предосторожности и накануне запираем дверь на засов, прекрасно зная, чего можно ожидать от дикарей, которые часто бродят по побережью. Но если вдруг мы бы забыли закрыться изнутри, то, думаю, посмеялись бы все вместе. В сущности, дикари стыдливы и целомудренны, но они не испытывают особого стеснения перед проявлением естественных жизненных потребностей.

— Вы к ним чересчур снисходительны. Вы и в самом деле так привязаны к этому мужчине?

— К какому мужчине? — Анжелика решительно не понимала, к чему столь настойчиво клонит Амбруазина.

— К этому… Пиксарету! Знаете, в Квебеке говорят, что вы делите ложе с дикарями.

— В Квебеке! Ничего удивительного! Они желают моей смерти. Чего они только не говорят! Например, что я — Дьяволица. А топ всему задает один фанатик — отец д'Оржеваль, который видит в нас слуг дьявола, ступивших на здешнюю землю, чтобы совратить ее жителей.

— Я слышала об отце д'Оржевале, — задумчиво сказала Амбруазина.

— Мы бессильны против его преследований. Он находится во власти предвзятой идеи, и для достижения своих целей не останавливается ни перед чем, даже перед самыми гнусными сплетнями.

— Вы могли бы по крайней мере не давать для них повода. Именно это я и хотела вам сказать, упрекая вас — при всей моей любви к вам — в пренебрежении мнением света. Для белой женщины должно быть непереносимо слыть любовницей дикарей. Теперь, когда я вас узнала, мне особенно больно было бы это слышать. Не понимаю, как ваш муж переносит все эти россказни о вас?! Может быть, он чересчур покладист?

— О нет! — возразила Анжелика, вспомнив о недавних событиях.

— В таком случае я действительно не понимаю, как он…

— От вас не требуется понимать все в жизни других людей, — сухо ответила Анжелика, — особенно в стране, где надо заново пересматривать многие из своих убеждений. Здесь необходима терпимость.

— Да.., но осторожность — тоже добродетель.

На этот раз Анжелика воздержалась от ответа. Амбруазина начинала ей надоедать своими наставлениями. Теперь Анжелику определенно раздражала в «благодетельнице» из общины Святого причастия ее детская неискушенность в сочетании с глубокой проницательностью. Анжелику больно задели слова Амбруазины, но в то же время она не могла не признать, что в чем-то они были справедливы, ибо верно объясняли источник опасности, которая угрожала и всегда будет угрожать ей и графу де Пейраку. Угроза исходила от того мира, который никогда не сможет принять их такими, какие они есть.

Тяжело было жить с грузом такого знания. Не желая отрекаться от себя, приходилось смиряться с существованием непреодолимой пропасти, отделяющей их от этого мира.

Пиксарст… Уттаке… Могла ли Анжелика объяснить, что связывает ее с этими сыновьями американских лесов? Она подарила Пиксарету плащ цвета утренней зари, чтобы тот мог завернуть в него останки своих предков, а Пиксарет за это оставил в живых раненого ирокеза Уттаке. «Бог облаков» Уттаке передал ей в знак дружбы ожерелье вампум. И разве рис и фасоль, присланные ирокезами, не спасли всех их от голода в конце той зимы?! Высокая духовность и человечность их отношений была непонятна, непостижима для представителей старой европейской культуры, отчасти утративших веру в подобные чувства, Анжелика отставила в сторону кофейник, чтобы гуща осела на дно, и машинально подошла к окну. Стояла глубокая, беспросветная ночь. Ее охватило ощущение невыносимого одиночества и опасности, которую они с Жоффреем одновременно почувствовали, но пока не смогли от себя отвести. В душе Анжелики снова зашевелился страх: кто же замышляет эти злые козни? Как ловок и умен, как нечеловечески хитер их враг!

«Ты веришь в Сатану?» — спросил Анжелику ее внутренний голос… Не знаю! Но в Бога?! В Бога я верую. Господи, защити нас!

Она вернулась к Амбруазине, которая, скрестив руки на коленях, не сводила с нее глаз.

— Я вас расстроила. Простите меня… Я бываю столь бестактна в разговорах с вами… Это оттого, что мне хочется лучше вас узнать и, если возможно, помочь. Вы столько для меня сделали…

— Не беспокойтесь обо мне, — беззаботно ответила Анжелика.

— Но тогда кто, кто защитит вас? — проникновенно воскликнула Амбруазина. — Вы так одиноки сейчас. Почему ваш муж не взял вас с собой? Если он любит вас, он должен был почувствовать опасность и не оставлять вас здесь одну…

— Он хотел увезти меня, но я не могла покинуть Голдсборо. Я должна дождаться дня, когда Абигель родит свое дитя…

— В самом деле, вы же мне говорили… Как вы добры ко всем, кто вас окружает, даже к тем, кто не принадлежит к вашей религии. Она ведь гугенотка, не так ли? Однажды она зашла побеседовать со мной. Мне было очень интересно — я впервые разговаривала с протестанткой. Она мне показалась.., очень милой.

— Да, она действительно прелестна, — улыбнулась Анжелика. — О чем же она хотела с вами поговорить?

— Она пришла спросить, как женщина женщину, позволю ли я моим девушкам выйти замуж за здешних пиратов, увеличив тем самым число колонистов в Голдсборо. У меня создалось впечатление, что ей самой это безразлично, и она действует по поручению своего мужа и других руководителей и пасторов их общины. Думаю, что эти гугеноты считают Голдсборо своим родным домом, а себя — хозяевами протестантской колонии, и не одобряют появления здесь новых католических семей.

К тому моменту по совету отца де Вернона я уже решила увезти девушек и смогла ее успокоить.

Анжелике было неприятно узнать о таком поступке Абигель.

— Почему Абигель не поговорила об этом со мной?

— Я задала ей тот же вопрос. И она призналась, что им было трудно противоречить вашему мужу, владельцу этих земель. К тому же, как я поняла, они многим обязаны и ему, и вам, ярой поклоннице этих браков, столь желанных для местных пиратов и для вновь назначенного губернатора Колена Патюреля.

— Я вовсе не такая уж «ярая» поклонница этой идеи, — скрывая раздражение, возразила Анжелика, — но создание новых семей могло бы внести умиротворение в нашу бурную жизнь с ее постоянными раздорами, боями и кораблекрушениями.

— Абигель сказала то же самое. Думаю, что со своей стороны — впрочем, и для того, чтобы понравиться вам, — она с радостью согласилась бы с таким исходом дела. Но, видимо, члены ее общины думают иначе… Похоже, они скорее враждебно относятся к своему нынешнему губернатору. Он ведь католик, не так ли?

Анжелика не ответила. Речи Амбруазины давали повод для новых волнений. Опять эти гугеноты! Неужели они не могут наконец примириться! Неужели они и в самом деле столь несговорчивы?!

Она разлила кофе по чашкам и поставила их на стол — одну перед Амбруазиной, другую — перед собой. Затем налила из кувшина стакан холодной воды, чтобы запивать кофе, и снова вернулась к столу. Герцогиня посмотрела на ее сосредоточенное лицо и тяжело вздохнула.

— Да, я понимаю. То, что вы задумали сделать, очень сложно. Примирить крайности! Разве это разумно?

— Мы ничего не задумывали, — еле сдерживаясь, возразила Анжелика. — Так вышло! Случайно! Когда о помощи просят люди, которым негде приклонить головы.., разве можно отказать им в спасении и в клочке земли…

Анжелика села напротив Амбруазины, как вдруг раздался стук в дверь.

Это была госпожа Каррер, которая снова принесла верхнее платье герцогини из желтого атласа.

— Я видела, как вы шли по улице, — обратилась она к госпоже де Модрибур, — и сказала себе: «Гляди-ка, вот она и вернулась!» Все очень кстати, я как раз закончила его штопать и теперь могу вернуть вам.

— Чудесно! — воскликнула Амбруазина, разглядывая материю. — Совершенно ничего не заметно. Какая великолепная работа, сударыня!

— Мне помогали) дочери, — скромно сказала госпожа Каррер. — Они неплохие мастерицы, и им полезно время от времени выполнять по-настоящему тонкую работу. А это у вас, кажется, турецкий кофе? — безо всякого перехода продолжила эта почтенная женщина, с наслаждением вдыхая запах, исходивший из двух фарфоровых чашек на медных подставках.

— Да. Вы тоже поклонница этого божественного напитка?

— Еще бы! Я частенько пила его в маленькой восточной кофейне в Ла-Рошели.

— Так выпейте эту чашку, пока она не остыла, а я себе приготовлю новую.

Госпожа Каррер не заставила себя упрашивать и выпила все до последней капли. Затем заглянула в чашку я перевернула ее на блюдце вверх дном.

— В том кабачке иногда бывала одна египтянка, которая предсказывала судьбу по кофейной гуще. Я немного у нее набилась. Чему только не научишься в порту. Хотите, я вам погадаю? — спросила госпожа Каррер.

— О нет! Прошу вас. Всякое колдовство есть грех! — с этими словами герцогиня выхватила у нее блюдце.

Анжелика сделала знак госпоже Каррер, чтобы та не настаивала.

— Ну ладно, мне нужно идти, — она поднялась.

— Завтра будет хорошая погода? — спросила Анжелика, подумав о выстиранном белье Абигель.

Госпожа Каррер подошла к окну и потянула носом воздух;

— Нет, ветер снова переменился. Похоже, он принесет нам тучи, дождь и даже грозу.

Вскоре это предсказание подтвердилось: вдали прогремел гром, море почернело и заволновалось.

— Я провожу вас, пока не начался дождь, — предложила Анжелика Амбруазине. — Не забудьте свою накидку.

Она помогла герцогине надеть длинный черный плащ С пурпурной подкладкой, в которой та явилась накануне ночью.

— Откуда у вас этот плащ? Может быть, и его Арман Дако прятал где-нибудь в складках своей одежды? Амбруазина словно очнулась от сна.

— О! Вы не поверите, это такая невероятная история… В этих краях поистине творятся чудеса! Представьте себе… Мне его дал капитан.

— Какой капитан?

— Капитан шлюпки, на которой я вернулась в Голдсборо. Люди, которые плыли в лодке, сказали, что недавно разграбили один испанский «корабль, и у них есть целый сундук с женской одеждой, которой они не могут найти применение.

— Разве вы не говорили, что на шлюпке плыли жители Акадии?

— Они так себя назвали. А что тут странного? По-моему, французы из Акадии все немного морские разбойники и грабители, — ведь они бедны и покинуты торговыми компаниями и правительством. И когда они чувствуют особую нужду…

Видя, насколько поражена Анжелика, герцогиня поспешила добавить:

— Я решила принять этот подарок, ведь я не знала, чего капитан хочет от меня, мне было немного страшно. Я и вправду дрожала от холода. Как раз спустился туман, и плащ пришелся весьма кстати.

— Каков из себя этот капитан? Бледный, с холодным взглядом?

— Точно не помню… Я не осмеливалась на него смотреть. Представьте себе, как я сама была потрясена своим отчаянным поступком… Очутиться одной, без вещей, среди незнакомых матросов… — она слабо улыбнулась. — Видите, до чего меня довело страстное желание вернуться в Голдсборо и разыскать вас.

— А на носу той лодки случайно не было оранжевого флажка?

— Надо вспомнить… Это была очень большая шлюпка… Сейчас подумаю… Да, погодите! Когда я пересаживалась в эту шлюпку, в нескольких кабельтовых от нас проплыл какой-то корабль.., и на носу у него был оранжевый флажок!

— Госпожа Анжелика! Госпожа Анжелика! Узнав голос Северины, Анжелика сразу все поняла. Она выскочила из постели. Вместе с ней выпрыгнул и разбуженный котенок. За окном слышался неясный рокот. Началась гроза…

На пороге стояла Северина, придерживая свою верхнюю юбку из дрогета note 25 над головой на манер капюшона. С ее волос ручьями стекала вода.

— Госпожа Анжелика, идемте скорей! Абигель! — Иду…

Анжелика вернулась в комнату, чтобы одеться и взять заранее собранную сумку.

— Еще минуту. Зайди, обсохни немного. На улице такой сильный дождь?

Северина вошла в комнату, громко хлопнув дверью.

— На улице гроза, я думала, что не пройду — с холма несутся потоки воды.

— Почему не послали Марсиаля?

— Его нет дома. Отца тоже нет. Вчера вечером их попросили выйти на охрану нового форта и реки. Кто-то сообщил о том, что готовится набег ирокезов.