Анн Голон - Анжелика и дьяволица

Анжелика подумала, что ей следует прочесть письмо до конца. Она открыла было рот, чтобы как можно деликатнее попросить Амбруазину оставить ее одну, но, взглянув на стол, обнаружила, что письмо исчезло.

Анжелика оглядела комнату. Мальчика тоже не было.

— Куда подевался ребенок? — вскричала она.

— Он ушел, — сообщила Амбруазина. — Я видела, как он взял свой мешок, положил в него бумагу, которая лежала на столе, и легко и бесшумно побежал к двери. Он очень странный, этот ребенок. Как маленький гном.

— Нужно его догнать.

Анжелика бросилась было к двери, но Амбруазина с силой удержала ее, вцепившись в нее и внезапно побледнев от испуга.

— Не ходите туда, Анжелика! Не ходите туда! Здесь пахнет дьяволом. Быть может, он вселился в этого ребенка…

— Не говорите глупости! — воскликнула Анжелика. — Я должна его догнать.

— Нет, только не сегодня вечером. Подождите до завтра, — молила Амбруазина. — Прошу вас, Анжелика, разрешите мне что-нибудь для вас сделать. Давайте поедем в. Порт-Руаяль. Я чувствую, что здесь бродит зловещий дух. Я говорила об этом с отцом де Верноном. Я сказала ему, что из Голдсборо нужно изгнать злых духов. И он не смеялся надо мной. Мне кажется, он разделял мое мнение.

— У таких людей, как он, предвзятые представления, как правило, довлеют над фактами, — с горечью сказала Анжелика.

Она вдруг почувствовала страшную усталость. Искать ребенка? Зачем? Чтобы доставить себе удовольствие чтением очередных нелепостей, которые лишний раз убедят ее в том, что люди не в состоянии понять друг друга?

— Анжелика, — повторила Амбруазина, — поезжайте со мной, прошу вас. Разве вы не чувствуете, как тяжела здешняя атмосфера? Над нашими головами словно нависла какая-то опасность. Я вернулась еще и из-за этого. Мне была невыносима мысль о том, что вы здесь одна, в окружении людей, которые, возможно, готовят вашу гибель… Я мало чем могу вам помочь, но хочу по крайней мере быть рядом.

Поэтому я так спешила увезти моих девушек от гибельного влияния этих мест. Я не могу понять, откуда исходит это напряжение… Быть может, от англичан… Все зло от них, еретиков.

— Мы их почти не видим. Они не покидают лагерь Шамплен.

— А не могут ли они выполнять особую миссию — приносить вам вред… И еще эти пираты! Гнусные бандиты! Мне понятно, почему ваши друзья-протестанты не чувствуют себя в безопасности с таким губернатором. Почему ваш муж оказывает ему такое доверие? И в свое отсутствие оставляет на него все заботы о поселке…

Она помолчала.

— Не знаю, стоит ли об этом говорить, но мои подозрения возбудил разговор двух его солдат, свидетельницей которого я случайно оказалась. Один солдат говорил другому:

«Потерпи немного, парень. Еще чуть-чуть, и все это будет нашим… Золотая Борода обещал». Они еще рассуждали на тему о том, что, потерпев поражение, нужно уметь хитрить, а Золотая Борода всегда был силен в этом искусстве. Они упоминали и о его сообщниках во Французском заливе, которые обещали ему помочь в нужный момент.

— Колен?! — Анжелика покачала головой. — Нет, это невозможно.

— Вы уверены в этом человеке? — спросила Амбруазина, строго глядя на Анжелику.

Да, она была в нем уверена. Но вдруг у Анжелики появились сомнения: сколько лет прошло после Сеуты… Человек может измениться до неузнаваемости, особенно если даст волю отчаянию и злобе. А Колен ей признался, что допускал такую слабость. Колен! На нее нахлынула волна невыносимой тоски. Если это был Колен, то все легко объяснялось! Но нет, невозможно! Жоффрей не мог в нем ошибаться! Если только с его стороны не было какого-нибудь расчета. Какого расчета?!

Об этом нельзя думать, иначе можно сойти с ума. Как бы то ни было, ей нужно поскорее увидеть Жоффрея, рассказать ему о новых происшествиях и подозрениях, расспросить и попытаться понять, что он замыслил.

Теперь, когда у Абигель родился ребенок, Анжелика могла покинуть Голдсборо. И если благодаря путешествию в Порт-Руаяль она на несколько дней приблизит вожделенную встречу, что ж, тем лучше.

— Хорошо, — сказала она Амбруазине, — я поеду с вами. Отправимся завтра же.

Наконец-то отъезд состоялся.

«Ларошелец» вышел из Голдсборо и взял курс на вест-зюйд-вест в направлении французской колонии, которая, по всей вероятности, была самым старым европейским поселением на территории Северной Америки. Кроме членов команды и двух женщин с багажом, на борту находились вновь объявившийся после отъезда губернатора Виль д'Авре Адемар — вечный нытик, испытывавший страх перед морем, который более не мыслил своего существования в Америке без прямого покровительства мадам де Пейрак; монах-реформат Марк, неожиданно решивший составить компанию путешественникам в надежде воочию увидеть реки и пороги полуострова по пути в Сент-Круа через перешеек Чигнекто; юный Алистер Мак Грегор, вознамерившийся навестить в Порт-Руаяле свою многочисленную родню по линии бабушки — француженки и дедушки — шотландца, которые родились в этих местах, а после женитьбы переселились на остров Монеган. На борту яхты были также пассажиры, пожелавшие сменить обстановку, и несколько проезжих индейцев.

Грозный Французский залив оказался верен своей репутации.

Разразившийся во время короткого рейса до Порт-Руаяля шторм десятки раз угрожал потопить «Ларошелец», который был, по существу, весьма небольшой яхтой.

Судну потребовалось два часа, чтобы пробиться через узкий проход в акваторию Порт-Руаяля. Это были два часа борьбы с налетавшими одна за другой гигантскими волнами, гребни которых кипели белой пеной. Временами сквозь плотную завесу тумана и мелкого дождя то у одного, то у другого борта судна на опасно близком расстоянии возникали ощетинившиеся деревьями темные скалистые берега.

Ванно и лоцман-акадиец буквально висели на штурвале, чтобы удержать судно в нужном направлении. Командовавшего яхтой Кантора, опрометчиво не захотевшего привязаться, волны дважды сбивали с ног и отбрасывали к борту.

Когда же яхта достигла более спокойного места, здесь ее, словно часовой, поджидал густой туман, полностью закрывший подход к Порт-Руаялю.

После того, как судно проплыло в этом белом молоке несколько миль, лоцман предложил бросить якорь.

— Мы должны находиться напротив поселка, но прежде чем спустить шлюпку и поплыть к берегу, надо осмотреться. Если мы продвинемся дальше, то рискуем столкнуться с каким-нибудь стоящим на рейде кораблем. С наступлением темноты мы, может быть, сможем разглядеть свет в окнах домов…

Возникшая пауза позволила пассажирам и, в особенности, двум женщинам

— Анжелике и герцогине де Модрибур — отдохнуть и привести в порядок одежду и багаж. Несмотря на то, что багаж находился в маленькой каюте на корме судна, ему сильно досталось во время шторма. Плохо закрепленный» сундук со скальпами, принадлежавший Сен-Кастину, сорвало с места, и он слегка поранил Анжелике лодыжку. У этого сундука была своя предыстория. Незадолго до отплытия «Ларошельца» Сен-Кастин зашел осведомиться, не взял ли его сундук граф де Пейрак, чтобы передать его губернатору Квебека.

— Нет, — ответила ему Анжелика. — Он не собирался в Квебек, да и мы вряд ли там будем.

— Тогда возьмите его с собой до Порт-Руаяля. У господина де ла Рош-Позе будет оказия доставить его по назначению. Мне необходимо доказать мою добрую волю господину Фронтенаку и его окружению…

Окованный медью деревянный сундук был весьма громоздким, да и Анжелика была совсем не тем человеком, которому можно было везти с собой кучу английских «шевелюр» в водах, где постоянно сновали сотни бостонских и вирджинских кораблей. Но она не могла отказать Кастину в этой услуге — все-таки он был верным союзником, благодаря которому удалось остановить задуманное иезуитами истребление индейцев-абенаков на западном берегу Кеннебека.

Хуже не будет, решила она и согласилась взять с собой его сундук после того, как Сен-Кастин буквально извел ее бесконечными рассказами о своих проблемах, индейцах и скальпах, о своем тесте — вожде Матеконандо, о своей невесте Матильде. Все эти нелепости глубоко вторгались в ее собственные тяжелые переживания, нарушали ход ее мыслей и рассуждений.

Анжелика чувствовала, что вокруг нее что-то происходит, но ей уже не удавалось полностью контролировать события, понять их смысл и направленность. На карту были поставлены ее судьба, жизнь, разум, судьба дорогих ей людей, а Сен-Кастин все рассказывал ей о снятых с англичан скальпах.

Хорошо, пусть погрузят этот сундук!

Уехать, поскорее уехать! Анжелика оставила своего почти выздоровевшего котенка детям Бернов. Теперь, когда жизнь зверюшки была вне опасности, а Абигель и ее ребенок были здоровы, ничто больше уже не могло удержать ее в Голдсборо.

Однако, когда она сказала о своем предстоящем отъезде Колену, это вызвало резко отрицательную реакцию. Он с трудом сдерживал свой гнев.

— Нет! Ты не поедешь! Мадам де Модрибур прекрасно может совершить путешествие одна!

С ней говорил совершенно другой человек… Золотая Борода! Неизвестный Золотая Борода! Вспомнив слова Амбруазины де Модрибур, Анжелика вновь ощутила почти детский испуг, схожий с тем, который охватил ее, когда она читала письмо отца де Вернона… Внезапная потеря верного друга.., и, что гораздо хуже, появление недруга там, где она всем сердцем была уверена в дружбе и верности. Неужто то же самое произошло с Коленом?.. Нет! Это было невозможно. Ведь она видела, как Жоффрей положил свою руку на плечо Колена и как мужчины смотрели друг на друга. В этом взгляде было все — взаимное доверие, признание и прямота. Тогда казалось, что голубые глаза нормандца и черные глаза аквитанского вельможи говорили: «Теперь это останется между нами на всю жизнь». Анжелика смотрела на них через окно, и мужчины не знали, что за ними наблюдают. Нет, такой взгляд не может обмануть. А если это не так, значит, она сходит с ума, и все, что она видела, — ложь, двойная игра. Есть люди, которые сразу распознают изнанку… Одинокая, потерянная Анжелика различала лишь то, что было на поверхности. Неужели все окружавшие ее человеческие лица были всего лишь масками?.. Как разобраться во всем этом?

Анжелика была в таком глубоком замешательстве, что ей потребовалось некоторое время, чтобы спокойно ответить Колену.

— Я не понимаю, почему ты противишься моему отъезду? Абигель родила. Ничто меня не удерживает здесь…

С трудом сдерживая волнение. Колен сказал:

— Графу де Пейраку будет крайне неприятно не застать вас здесь по возвращении!

— Но ведь я еду в Порт-Руаяль именно для того, чтобы поскорее встретиться с ним. Он должен зайти туда на стоянку на обратном пути с реки Святого Иоанна.

У Колена появилось хорошо знакомое Анжелике лукавое выражение слегка прищуренных, внимательных глаз. Теперь он походил на большого зверя, который, услышав в глубине леса необычный звук, весь обратился в слух, чтобы определить, что это было.

— Кто вам сказал, что на обратном пути господин де Пейрак сделает остановку в Порт-Руаяле?..

— Но.., разве он сам не говорил об этом перед отплытием, вам, в частности?

— Что-то не припоминаю, — процедил Колен сквозь зубы.

Стоя перед Коленом, Анжелика изо всех сил сдерживала нараставшую в ней волну недоверия к нему. Почему он хотел удержать ее? Не потому ли, что считал ее заложницей и не хотел позволить ей сбежать? Может быть, поэтому он сделал вид, что не помнит о том, что Жоффрей должен сделать остановку в Порт-Руаяле? И не было ли его нелюбезное отношение к мадам де Модрибур результатом того, что эта умная, с огромной интуицией женщина разгадала его?

Анжелика задавала себе эти вопросы для того, чтобы найти объяснение поведению Колена, однако внутренне она не находила ни положительного, ни отрицательного ответа на них. У нее не было достаточно ни «за», Ни «против» — ничего, кроме решимости во что бы то ни стало бежать из Голдсборо.

Слово «бежать» пришло ей на ум само по себе, и отныне она была готова, не задумываясь, смести со своего пути любое препятствие, способное помешать ей отправиться навстречу Жоффрею.

Должно быть, Колен прочитал в ее глазах это бесповоротное решение.

Он отрывисто сказал:

— Хорошо! Я позволю вам уехать. Но с одним условием! Ваш сын Кантор будет сопровождать вас…

Реакция Кантора была резкой и однозначной.

— Я не покину Голдсборо, — заявил он. — Я не получал на сей счет никакого приказа отца. Если хотите, отправляйтесь сами в Порт-Руаяль с мадам де Модрибур, а я не поеду…

— Ты должен оказать мне эту услугу. Колен может не отпустить меня, если ты не будешь нас сопровождать…

Кантор сжал губы.

— Вы вправе позволять дурачить себя, — продолжал он с юношеской неуступчивостью и самоуверенностью, — а я знаю, в чем состоит мой долг.