Роджер поклонился. Он знал, что слово мадам дю Плесси не расходится с делом. Да и к тому же, по его убеждению, хороший слуга должен быть глухим, слепым и немым. Поэтому он заверил Анжелику, что все его люди будут хранить молчание, и что он не позволит запятнать доброе имя хозяйки.

Анжелика почувствовала уверенность. Но укрыть Ракоци — это было еще не все. Надо помочь ему бежать из Франции, пересечь границу. Она не знала, что Людовик XIV издал новые законы, направленные против революционеров.

Так она и просидела в кресле, строя планы спасения Ракоци, пока маленькие каминные часы не пробили одиннадцать вечера. Она поднялась, намереваясь пойти приготовить постель, но тут же испуганно вскрикнула. Перед ней стоял Ракоци.

— Как вы себя чувствуете?

— Превосходно!

Худощавый венгр забавно выглядел в одежде толстого Роджера.

— Вы прекрасны, — сказал он, не переставая жевать. — Все то время, что я скитался по лесу, ваш милый образ был передо мной. Образ самой красивей женщины.

— Почему вы бежали в лес?

— А куда же мне было еще идти? Лес был моим единственным убежищем, когда я убежал из Версаля. На мое счастье, я сразу же попал на болото, где были незамерзающие лужи. И это сбило собак со следа. Я отчетливо слышал их лай и крики стражников…

— Но где же вы там жили?

— Мне посчастливилось найти заброшенный домик дровосеков.

— Я была поражена вашим поступком. Ваш кинжал у ног короля, да еще на глазах у всего двора. А как вы поступили со своей лошадью?

— Я не мог выйти с ней из леса. Она бы выдала меня. И я не мог оставить ее в лесу на съедение волкам. Я собственноручно перерезал ей горло.

— Ох, нет! — воскликнула Анжелика, и на ее глаза навернулись слезы.

— Что значит смерть любимой лошади по сравнению с теми ужасами, которые творятся в моей стране? Не растрачивайте свою жалость по пустякам.

Анжелика встала, вышла из комнаты и прошла в спальню.

Три ночи она спала, прижавшись к длинному и худощавому телу венгра. Три ночи он шептал ей, как она прелестна.

— Я не могу жить без вас! Вы не должны расставаться со мной!

На третью ночь он насторожился, прислушиваясь. Его лицо потемнело.

— Кто здесь? — Ракоци распахнул занавеси.

В дальнем углу комнаты открылась дверь, и на пороге показался Пегилен де Лозен. За его спиной покачивались белые плюмажи королевских мушкетеров. Лозен прошел вперед и отсалютовал Ракоци шпагой.

— Принц, именем короля вы арестованы.

После минутного колебания венгр спрыгнул с кровати и без тени смущения поклонился маркизу.

— Мой плащ на спинке стула, — сказал он холодно. — Не будете ли вы так любезны передать его мне? Как только оденусь, я тут же последую за вами.

Все происходящее казалось Анжелике кошмарным сном. Подобные сцены не раз представлялись ей за прошедшие три ночи. Но сейчас она была так поражена, что не смущалась своей наготы.

Лозен влюбленными глазами смотрел на нее и даже послал ей воздушный поцелуй.

— Сударыня, именем короля вы арестованы!

***

…Кто-то постучал в дверь кельи и тихонько вошел.

Анжелика даже не посмотрела на вошедшего, наверное, еще одна монахиня из тех, кто приносит похлебку и ходит, опустив глаза.

Анжелика потерла руки, разгоняя кровь, ибо келья была сырой и холодной, и, взяв иглу, погрузилась в работу.

Взрыв смеха заставил ее вздрогнуть от неожиданности. Молоденькая монахиня, которая только что вошла в Келью, покатывалась со смеху.

— Мари-Агнесса!

— Бедная моя Анжелика! Если бы ты знала, как смешно выглядишь в роли затворницы, осужденной сидеть за вышиванием!

— Мне нравится вышивать… но не в таких условиях. А как ты здесь оказалась? Кто разрешил тебе сюда прийти?

— А я не нуждаюсь ни в чьем разрешении. Я здесь живу. Ты находишься в моем монастыре.

— Так это монастырь кармелиток Святой Женевьевы?

— Конечно. Благодари судьбу за то, что она привела тебя сюда. До сегодняшнего дня я не знала имени дамы из высшего света, которую заточили в моем монастыре. Мать-настоятельница дала мне разрешение посетить эту даму. И, конечно, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.

— Мне очень жаль, но я не знаю, чем ты сможешь мне помочь, — горестно сказала Анжелика. — За три дня прерывания здесь я поняла, что меня собираются держать строго. Я просила, чтобы прислали мать-настоятельницу, но никак не дождусь ее прихода.

— Нам приходится нелегко, исполняя точные приказания его величества, когда он посылает к нам заблудшую овечку, которую надо держать подальше от стыда.

— Благодарю за комплимент.

— Так мы называем друг друга. Мы такие же, но на нас нет греха, нет позорных пятен.

Погруженная в мрачные мысли, Анжелика сделала несколько маленьких стежков.

— На тебя, Анжелика, был донос из Братства Святого Причастия, а я здесь ни при чем.

— Так вот откуда король узнал, что я прячу Ракоци! Мари-Агнесса, а не сможешь ли ты узнать, кто предал меня королю?

— Может быть, и смогу. Среди наших сестер есть в благородные дамы, которым известны любые секреты.

***

На следующий день Мари-Агнесса пришла с хитрющей улыбкой, и Анжелика сразу поняла, что ей удалось кое-что узнать.

— Тебе следует поблагодарить мадам де Шуази за то, что она старается вырвать тебя из лап дьявола.

— Мадам де Шуази?

— Да, именно ее. И она уже давно заботится о твоей душе. Покопайся в памяти и припомни, кого она настойчиво предлагала тебе в прислуги?

— Великий боже! — простонала Анжелика. — Вся прислуга моих детей принята по ее рекомендации.

Мари-Агнесса расхохоталась так, что чуть не закашлялась.

— До чего же ты наивная, моя бедная Анжелика!

Монахиня вдруг как-то двусмысленно улыбнулась, скромно опустила глаза и серьезно сказала:

— Один бог рассудит нас.

Затем она снова заверила Анжелику, что сделает все возможное, чтобы помочь ей и разузнать ее дальнейшую судьбу.

Шли дни.

И вдруг неожиданный визит Солиньяка. Он долго болтал, а она терпеливо слушала его.

— Вы пришли ко мне от имени короля? — спросила Анжелика, когда он закончил.

— Конечно, сударыня. Только приказ его величества заставил меня предпринять этот шаг. По вашему мнению, вы еще недостаточно времени провели в раздумьях?

— А как король думает поступить со мной?

— Вы свободны, — ответил Солиньяк, покусывая губы. — И давайте поймем друг друга правильно. Конечно, вы можете покинуть монастырь и поселиться в отеле дю Ботрэн. Но в силу определенных обстоятельств вы не будете появляться при дворе, пока не получите специального разрешения.

— Значит, я потеряла все свои привилегии?

— Это уже другой вопрос. Едва ли мне нужно добавлять к сказанному, что ваша жизнь в отеле, пока вы будете ожидать приглашения, должна быть образцом добродетели. Вы должны вести себя так, чтобы вас ни в чем не упрекнули.

— Но кто же будет упрекать меня?

Солиньяк не удостоил ее ответом. Он поднялся.

Анжелика вдела нитку в иголку и принялась за шитье.

— Но, сударыня, — удивился Солиньяк, — разве вы не поняли, что я сказал?

— Что, сударь?

— Вы свободны.

— Благодарю.

— Я могу подвезти вас до двери вашего дома.

— Премного благодарна. Но куда мне спешить? Я не так уж несчастлива здесь. Я выйду на свободу тогда, когда сама пожелаю. Передайте мою благодарность королю. Благодарю и вас!

Сбитый с толку ее учтивостью, Солиньяк поклонился и вышел.

***

Она шла домой без вещей. Ей хотелось вернуться пешком, чтобы полностью осознать, что она свободна.

— Почему Братство Святого Причастия так безжалостно ко мне? — спросила Анжелика у Мари-Агнессы, когда пришла попрощаться с ней. — Неужели они меньше грешат, чем я? Теперь, когда ты открыла мне глаза, мне легче будет избегать расставленных ими ловушек. Ведь именно мадам де Шуази передала мне приказ короля об изгнании меня из Фонтенбло. И лишь потом я узнала, что он ей этого не приказывал. Я чуть было не сделала страшную ошибку. Но чего я не могу понять, так это того, почему они так рьяно преследуют тех, кто не доставляет им никакого беспокойства.

— А что посоветовал тебе Солиньяк?

— Отправляться домой и вести примерный образ жизни, подальше от соблазнов двора.

— Так сделай все наоборот, по крайней мере, по первой части наставления. Сейчас же возвращайся в Версаль и постарайся увидеться с королем.

— Но если приказ исходил от него, то я рискую навлечь на себя его гнев.

— Ты можешь позволить себе этот риск, — запальчиво сказала Мари-Агнесса.

— Пожалуй, нет ни одного человека, который бы не знал, что король без ума от тебя, а его гнев — это проявление ревности. А мадам де Шуази и месье де Солиньяк стараются при каждом удобном случае распалить его гнев. Займи снова подобающее место. Говорю, что для короля ты — яблоко на верхушке яблони. Твоя добродетельность отвергла все его попытки овладеть тобой. Так неужели ты должна покинуть двор и жить так, как живут отверженные, без гроша в кармане? Тебя одурачили фанатики и король, ты лишилась всего!

— Твои рассуждения, Мари-Агнесса, удивляют меня. Ты считаешь меня дурой, и ты права. Если бы ты только была со мной рядом и помогала мне своими советами! Не могу понять, что привело тебя к кармелиткам?!

— Вспомни, Анжелика, у меня был ребенок. Я была матерью, и ты сама спасла меня от смерти. А что стало с моим ребенком? Ведь я оставила его колдунье ля Вуазин. Порой я думаю о его невинном маленьком тельце, моей плоти и крови, принесенном в жертву на алтарь дьявола тайными художниками Парижа. Я знаю, что они делают на своих тайных черных мессах. К ним приходят за помощью в делах любви. Одни хотят умертвить других или возвысить кого-нибудь. Я часто думаю о своем ребенке. Они пронзили его сердце длинными иглами, выпустили из него кровь и смешали ее с требухой, издеваясь над святым духом. И когда я вспоминаю об этом, думаю о том, что если бы мне нужно было сделать больше, чем просто уйти в монастырь, я сделала бы это.

Анжелика содрогнулась, припомнив этот разговор. Она шла по дороге, ведущей из монастыря. В Париже уже появились уличные фонари. Она раздумывала о том мире, в котором прожила долгие годы. Что же в конце концов победит: сила тьмы или света? Не падет ли небесный огонь на этот проклятый город, в котором не найдется ни единой чистой души?

Слова сестры, сказанные ею на прощанье, подняли в ее душе волну страха. Она ощущала угрозу со всех сторон.

В отеле дю Ботрэн ее встретила малочисленная прислуга. Большинство слуг разбежалось. По тому беспорядку и разрушению, которые встретили ее в доме, она смогла оценить силу королевского приказа и немилости…

Она спросила о Флоримоне. Барба сказала, что у них нет никаких известий о мальчике. Лишь известно, что в службе в Версале ему отказали и что он уже не паж.

— Ты уверена? — в ужасе спросила Анжелика. «Неужели они осмелились выместить зло и на Флоримоне?»

В отеле не было ни учителя фехтования Мальбрана, ни аббата де Ледигера. Исчезли и девицы Жиландон.

«Как же их много! Теперь я знаю, что именно эти распутницы предали меня!»

…Шарль-Анри смотрел на мать большими голубыми глазами. Ей захотелось усадить его на колени и приласкать, ибо теперь он являлся для нее самым ценным, что осталось у нее в этом мире. Но внезапно она почувствовала слабость. Ее собственное дитя стало вдруг причиной ее угнетенного состояния.

Вместо того, чтобы приласкать дитя, она предпочла закрыться у себя в комнате и приложиться к бутылке со сливовой настойкой, которая помогла ей пережить одиночество души и набраться сил для предстоящей борьбы.

Немного спустя, уже полупьяная, она опустилась на колени у кровати:

— О боже, если твой небесный огонь падет на этот город, пожалей меня… Помоги мне. Отнеси меня снова на те зеленые луга, где меня ждет моя любовь…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. БОРЬБА

Глава 23

Версаль купался в ярком свете. Теплое дыхание апрельского дня окутывало дворец золотисто-розовой дымкой.

— Как хорош Версаль! — восхищалась Анжелика.

Настроение у нее поднялось, душевные муки остались позади. В Версале поневоле думалось о благодарности богу и королю, который выстроил это чудо.

И все же Анжелике пришлось удостовериться в том, что Солиньяк не обманул ее и здесь ее вовсе не ждали. Ей удалось отправить послание Бонтану, и когда он пришел на условленное место встречи у сквера, то подтвердил запрет короля.

— Несколько дней подряд король даже слышать не мог вашего имени, и мы даже боялись упоминать его при нем. Он очень обижен на вас, сударыня. И вы сами понимаете, за что.

— Не имею ни малейшего представления, Бонтан. А могу ли я повидать короля?

— Да вы в своем уме, сударыня?! Я же только что сказал, что король не хочет и слышать о вас!