– Я предпочла бы оставаться здесь, с сыном, государь…

Петр осушил еще один бокал:

– А вот это ты брось, кума! Перечить вздумала?! Кому? Мне, царю?! – Он внезапно захохотал. – Или ты хочешь дочь мою первородную некрещеной оставить? Какое же крещенье, ежели крестная мать не приедет!..

Теперь уже не было никакой возможности отказаться! Значит, придется ехать! Снова Москва, снова нахлынут горькие воспоминания… Но сейчас нужно улыбаться, нужно радостно благодарить царя. Еще бы! Ведь он оказывает ей такую честь!..

– Благодарю вас, государь! Вы удостаиваете меня такой чести!..

– Полно, полно! Эх, кума! Дожить бы нам до того дня, когда будет праздноваться свадьба твоей крестницы! Только представьте себе! Самая прекрасная, самая образованная, самая изящная из принцесс Европы выходит замуж за… А за кого? За кого же?..

И тут вдруг раздался тихий голос Чаянова:

– Принцесса Анна Петровна, дочь императора всероссийского, удостаивает своей руки императора Священной Римской империи…

– Браво! – крикнул Константин.

Петр ухмыльнулся:

– …императора, всероссийского! Ну, это уж ты загнул, друг ситный Чаянов! Ой, врешь!..

– Почему бы и нет, Ваше Величество? – вмешалась Аделаида. – Почему бы вам не принять титул императора?

– Да какое там! – Петр широко повел длинной рукой. – Тут со Швецией воюем без толку уже сколько лет! А вы – император, император! Чудаки!..

– Когда-нибудь Северная война закончится и вы примете титул императора, потому что война закончится вашей победой, – спокойно произнес Чаянов.

– Чудной ты человек! – обратился к нему царь. – Чудной ты человек, Александр Васильевич! Иной раз такое вдруг предскажешь!.. И ведь сбывается! И когда же, по-твоему, закончится Северная война? Через сколько лет? В каком году?..

– Не знаю, – отвечал Чаянов спокойно. – Знать не знаю, а врать не хочу!

– Мудрец!.. Мудрец!.. – Государь резко подался вперед: – А дочь моя, Анна, сделается ли супругой римского кесаря?

– Чего не знаю, того не знаю! Но почему бы и нет! Вот и мадам Аделаида то же самое полагает!..

Он не посмотрел на Аделаиду, но она уловила некоторую дрожь в его голосе, когда он упомянул ее имя…

– Чудак ты, Чаянов! – Петр фыркнул совсем по-детски. Затем повернулся к Аделаиде: – Славный мужик этот Чаянов! Крестьянский сын. Отец – из царских крестьян, Василий Иванов Чаянов. Ныне ткацкую мануфактуру ладит под Москвой! Да и сын хорош! Умен, исполнителен, как немец! По-французски и по-немецки болтает, как на родном российском природном наречии. Да он еще и пиит! Русские стихи пишет… Ну-ка, брат Чаянов, прочти-ка!..

Чаянов поднялся из-за стола и поклонился сидящим, выйдя на середину комнаты.

– Охотно, охотно прочту! – сказал он своим спокойным, ровным голосом. И, заложив руки за спину, принялся читать. Смотреть на его ладную фигуру, затянутую в бригадирский мундир, было бы весьма приятно любой даме. Аделаиде, во всяком случае, было приятно!.. Чаянов читал:


Сегодня, милая Альвина,

Жасмина отцветает куст,

На завтрак с молоком малина

Припасена для ваших уст.

Итак, начнем: в саду Альвина

Из лейки клумбы георгина

Свежит дождевою водой,

Ее поклонник молодой -

Из ловеласов – на листочке

Строчит стихи в честь именин

АЛЬБИНЫ. И дворянской дочке

Дарит пунцовый георгин…


– Прелестно! Прелестно! – воскликнула Аделаида. Прочтите еще!..

Чаянов поклонился учтиво, но быстрый взгляд, брошенный им на нее, отнюдь ей не понравился. Что-то странное было в этом мужском взгляде, что-то, пожалуй, излишне проницательное, слишком проницательное!..


Люблю про подвиги Ахилла

В саду осеннем почитать.

Чаянов снова начал читать:

Глядя с улыбкой в глазки милой,

Вдвоем с Альвиной замышлять

Разнообразные прогулки

И, чтоб Альвине поднести,

Из листьев кленовых плести

Венки. Забраться в закоулки

Осеннего большого сада

И под покровом листопада,

Под звон осенних аллилуй

Сорвать украдкой поцелуй…


Сидящие за столом царь Петр, Аделаида и Константин громко захлопали в ладоши.

– У русской поэзии – великое будущее! – проговорил Константин веско.

– А кто же эта прекрасная Альвина? – спросила Аделаида по-женски, чуть капризно.

Но Чаянова не так-то просто было смутить.

– Это моя жена Ольга, – отвечал он спокойно…

Ольга!.. Звучание русского имени любимой дочери раздражило Аделаиду… Ольга!.. Онорина!.. Боже мой!.. Надо было сказать этому Чаянову что-нибудь кокетливое, но она молчала, пышноволосая голова ее склонилась над тарелкой с половиной пирога, начиненного курятиной…

Петр дружески коснулся ее руки:

– Устала, кума?

– Немного… – призналась она.

Петр приказал Чаянову сесть. Обед продолжался еще некоторое время. Все утомились и опьянели. Пора было расходиться по спальным покоям. Константин, более трезвый, чем остальные, отдал распоряжения слугам. Аделаида видела, как денщик провожал Петра, поддерживая его за локоть. Зрелище невысокого солдата, который удерживал за локоть гиганта-царя, показалось Аделаиде смешным. Она расхохоталась нервически. Она приблизилась, слегка пошатнувшись, к Чаянову и спросила, ощущая свой голос пьяно неверным:

– Не хотите ли вы… не хотите ли вы отправиться… отправиться со мной… в мою… в мою спальню!.. – Она выпрямилась, глядя в его спокойные глаза… Кажется, светло-серые… или светло-голубые…

Потом она увидела знакомую обстановку спального покоя. В зеркале отразился стройный Чаянов в бригадирском мундире. Она медленно протянула руки и расстегнула ворот его мундира… Мелькнула белокурая Трина с подсвечником в руке…

– Ступай, Трина, – приказала Аделаида. – Я разденусь сама.

Трина исчезла.

– Кто это? – спросил Чаянов спокойно.

Аделаида не ответила. Она уже расстегнула все пуговицы на его бригадирском мундире. Раздражение зрелой женщины, которой нужен, сию минуту нужен мужчина, уже овладевало ею.

– Раздевай меня… раздевай… – шептала она по-французски. Его сильные мужские руки неохотно, будто налитые свинцом, приподнялись. Она ощутила, как его пальцы равнодушно мнут ее груди под атласистой тканью нарядного платья…

Ей хотелось рвать на себе платье, рвать жесткую ткань его бригадирского мундира… Она размахнулась и ударила его по лицу, по щеке… Она видела, как вспухло красное пятно…

На постели он наконец-то овладел ею. Его мужской орган вошел в ее лоно опять же равнодушно… Она приподняла колени и ерзала голой спиной по голландской простыне… Она не была удовлетворена… Он лениво отвалился в сторону на широкой постели…

– Где я могу умыться? – спросил он.

– Зачем? – отозвалась она. – Ведь семя не выходило. Ты что, хочешь поскорее смыть мои прикосновения к твоей коже?..

– Мне жаль… – Он произнес это лениво.

Ей показалось, что он вовсе не огорчен своей неудачей, вовсе не стыдится… Но она еще надеялась… На что? На то, что он все же хотел, хотел ее!..

– Ты думал о своей жене? – спросила она. И с ужасом осознала, что в голосе ее звучит нечто нехорошее. Что же? Да, она заискивает перед ним… Ужас, ужас!..

– Нет, – ответил он. – Я не думал о жене. Моя жена давно умерла, и я еще не женился снова.

– Давно… – машинально повторила она. – Но ведь ты молод. – Как же давно?..

На этот раз он ничего не ответил, встал с постели, поднял с пола свой мундир и… вышел, хлопнув дверью…

Аделаида лежала, помертвевшая, уже равнодушная ко всему на свете. Зачем всё? Она должна была покончить с собой прошлой ночью! Она верно, правильно поняла себя. Да, она состарилась. Она больше никому не нужна, то есть она больше не нужна мужчинам. Напудренное лицо, нарумяненные щеки, стянутая талия… Все эти ухищрения еще ни одной женщине не заменили юности и свежей красоты!.. Достоинства старости? Мудрость? Уважение, почет? О нет! Все это ложь, ложь, ложь!.. Надо умереть!.. Но ей почему-то вдруг захотелось выйти в одной сорочке, босиком, выйти на снег… Она поднялась с постели, глянула на простыни, ощутила приступ отвращения… Надела сорочку…

Аделаида шла по коридору в полутьме. Смутное подозрение зародилось в мозгу. Ей захотелось испытать унижение в полной мере! Она знала, куда она направляется, что именно она хочет, да, да, хочет увидеть!..

Она прокралась к двери каморки Трины. Припала ухом. Да, так и есть! Слышались прерывистые стоны. О! Такие знакомые стоны!.. Так и она стонала, перекатываясь по широкой постели, составляя единое целое с мужчиной… Когда это было?.. Этого больше никогда не будет. Все кончено, жизнь кончена… Сейчас она выйдет босая, в одной сорочке, на крыльцо. Северный снегопад окружит ее, мокрые хлопья покроют ее. И утром на крыльце найдут замерзший труп состарившейся женщины, никому не нужной женщины, одинокой женщины!..

Она теряла самообладание, столь ей присущее. Гнев охватывал все ее существо. Нет, ей надоело быть мудрой, милосердной, доброй!.. Довольно!.. Хотя бы один раз в жизни она даст себе волю!..

Аделаида ударила в утлую дверцу обеими ладонями. Дверца распахнулась.

***

Зрелище, открывшееся мадам Аделаиде, отнюдь не удивило ее. Именно это она и ожидала увидеть. Живые полуобнаженные тела корчились на узкой постели… Лицо Трины показалось ей чрезвычайно бледным…

Она уже не понимала, что же она делает! Вся та агрессия, что копилась в ее душе, мучительное желание делать гадости, творить зло вырвались наружу…

О, какое наслаждение испытывала Анжелика!.. Нет, уже не Аделаида, а именно Анжелика!.. Она ощутила свои руки, свои пальцы на теплой шее Трины… О, какое это было удовольствие – слышать хрипы девушки; это было приятно – ощущать, как обмякло после предсмертных судорог молодое, крепкое женское тело; какое это было наслаждение, когда ее руки, ее состарившиеся руки оросились кровью и слизью изо рта умирающей служанки!.. Агония вызвала естественное опорожнение мочевого пузыря и кишечника. А ноздрям Аделаиды был приятен запах свежего кала и теплой мочи… Аделаида в последний раз сжала, сдавила пальцами девичье теплое горло; громко пукнула от натуги, с шумом испустила вонючие ветры из заднего прохода… Пути назад не было. Прежняя Анжелика-Аделаида, всегда склонявшаяся к добрым делам, умерла; умерла вместе с этой несчастной финской девушкой…

– Я – Анжелика, ангел! – произнесла хрипло растрепанная женщина-убийца. Она представила себе свое лицо, страшное лицо, оскаленные зубы…

Теперь ей было хорошо. Она всем телом ощутила удовлетворение. Снадобья, притирания, пудра, душистая вода, румяна, новые платья – зачем все это состарившейся женщине? Зачем ей притворяться, заманивать холодных любовников, заискивать перед ними?! Старая женщина должна убивать, убивать молодых девушек, прекращать раз и навсегда течение их глупых жизней!.. Миновало несколько мгновений, и Анжелика почувствовала, что ей все же чего-то недостает для того, чтобы удовлетворение было полным! Она смутно сознавала, что же она должна сделать, сотворить, но не решалась…

Спокойный мужской голос принудил ее опомниться. Чаянов!

– Я знаю, чего тебе хочется. Так сделай же это, решись. Я с первого взгляда на тебя понял, что с тобой происходит. В сущности, я – твоя удача, подарок судьбы! Разумеется, если ты сумеешь, если ты найдешь в себе силы…

Анжелика-Аделаида окончательно опомнилась. Она встала у стены, оправляя на себе сорочку. Она была противна сама себе, но она знала, теперь она знала, что же она должна сделать!..

– Ангел смерти! – все так же спокойно произнес он. – Я знаю твое прежнее имя, Анжелика…

Он приблизился к ней, полуголый, и повторил:

– Сделай это, решись…

– Я не знаю, кто вы, зачем вы здесь и чего вы от меня хотите… – Она с радостью чувствовала, что ее голос звучит по-прежнему ясно и мелодично. – Я решилась, – твердо произнесла она.

– Если решилась, то – делай! – сказал Чаянов.

– Ты не понял меня. Утром я признаюсь в убийстве. Здесь государь. Пусть у меня отберут все мое имущество и сошлют в далекую Сибирь, на каторгу, на поселение, куда угодно! Я совершила преступление и должна понести наказание!..

– Ты говоришь глупости, – ответил он, по-прежнему на диво спокойно.

Она тряхнула пышными волосами:

– Чаянов! Оставь меня! Я не знаю тебя…

Тихими шагами он приблизился к трупу девушки.

– Я сейчас сделаю именно то, что тебе хотелось бы сделать. Ты не решаешься, ты поспешила надеть на свои желания узду. Ты просто-напросто труслива!..

Она слушала его молча, смотрела на него.

Чаянов наклонился над мертвым телом… Анжелика вздрогнула… Мужчина наклонился над мертвым телом, и… она видела это совершенно отчетливо, это не приснилось ей!.. Он впился зубами в шею мертвой девушки… Анжелика видела, как он сосет кровь!.. Надо было бежать. Надо было спастись. Возможно, следовало позвать на помощь, позвать людей… Но она стояла, словно окаменев, и не сводила с него глаз…