— А вам самому не приходилось читать донесения, господин интендант?

— Нет, мсье! Наш губернатор, мсье де Фронтенак, держит его в большом секрете, Я знаю, что он не сообщил о нем магистру Лавалю. Во всяком случае — не иезуитам.

— Это превосходно! — воскликнул весело Пейрак — Я и не ожидал меньшего от «брата из моей страны», и я предсказываю всей нашей кампании успех. Господа, не стоит унывать.. Я еду в Квебек, чтобы рассеять нелепые злые толки. Я не знаю, сколько дней осталось мне прожить на этой земле, но сколько бы их ни осталось, я все-гаки дотяну до великого дня, когда в мире со всеми подобными мне и моим землякам мы сможем работать для блага каждого и особенно для блага страны, в которой мы пожелали поселиться. Согласны ли вы со мной?

— Конечно! — горячо вое кликнул Виль д'Эвре. — Пират вы или колдун, или и тот и другой вместе, для меня важно одно, и я утверждаю: вы — самый богатый человек в Америке и нам выгодно поладить с вами. Не так ли, мой дорогой интендант? Совершим еще одно жертвенное возлияние за успех наших начинаний, какими бы они ни были. Это вино превосходное! Оно сладковато для мяса, но к пирожным очень подходит. Это вино из Испании, не правда ли, мой дорогой граф-колдун?

— Действительно. Вандрейк доставил мне его из Новой Мексики. Я поручил раздобыть мне несколько бочонков французских вин. У меня в трюме есть только два бочонка французских вин, которые оказались в Голдсборо, я берегу их для мсье де Фронтенака. Я знаю, что он часто устраивает праздники и жалуется на отсутствие французских вин. Он гурман.

— Все мы гурманы. Это слабость любого француза. Давайте же выпьем! Ну, Карлон, улыбнитесь, жизнь прекрасна!

Куасси-Ба наполнил кубки по кругу.

Глава 7

Онорина улеглась в свою кроватку между кошкой и шкатулкой с драгоценностями. На нижней палубе, где когда-то помещались протестанты из Ла-Рошели, когда они плыли в Америку, теперь устроили апартаменты для двух детей и Иоланды. Обставили их по-королевски. Здесь были мягкие матрацы и подушки, меха. Занавеси, которые поднимались днем, отделяли их от места, где получили жилье девушки короля под присмотром Дельфины дю Розо. Три капеллана, мсье де Бовенар, шевалье де Грандривьер, оба Реколе и мсье Кантэн поместились на другом конце, Адемар занял самый темный угол, забросил под батарею жалкий узелок, который возил с собой со времени отъезда в деревню на Кеннебеке. Он побывал в Порт-Ройяле и Бостоне, где успел посидеть в английской тюрьме. Сейчас он учил Керубино играть на дудке, то и дело поглядывая в тот угол, где Иоланда расчесывала свои роскошные волосы. Днем она прятала их под белым чепцом.

Девушки короля, стоя на коленях на полу, перебирали! четки, шептали молитвы. Они перекрестились, встали и принялись все одновременно готовить на ночь убогое ложе.

Онорина пересчитала свои драгоценное! и: ракушки, камешки, засушенные цветы, золотую погремушку. Она получила ее в подарок, когда была грудным ребенком. Тут же было колечко, которое ей дал Жоффрей, когда они высадились на берегах Америки. Она говорила сама себе: «я покажу их, когда буду в Квебеке, но только тем, кто буде! хорошо со мной обращаться».

Можно подумать, что пессимистические рассуждения Карлона пробудили в малышке здравый смысл, хотя Онорина делала вид, что не прислушивается к разговорам взрослые Она подготовила свой план: «Остальных всех я убью».

Анжелика сдержала улыбку. Давно уже Онорина не делала таких категорических заявлений. Анжелика погладила пальцем ее круглую щечку. Девочка отодвинулась. Когда она была занята чем-нибудь, проявления нежности ее раздражали.

— А у меня тоже есть шкатулка с драгоценностями.

— Правда?

Казалось, Онорина заинтересовалась. Она отложила свою шкатулку в сторону и скользнула под одеяло, собираясь уснуть.

— А что в ней?

— Я не очень хорошо помню… Там было перо, да, гусиное перо, которым один парижский поэт писал песни, а еще там был нож, настоящий египетский кинжал.

— А у меня нет ножа, — сказала Онорина, внезапно открыв глаза. — А мне он нужен. Мсье Арребу мне обещал… А где твой сундучок?

— Я не знаю.

Веки Онорины затрепетали. Она сделала еще одно усилие, чтобы спросить.

— А.., где тот поэт?..

Анжелика поцеловала спящих детей — Онорину и Керубино и готовилась покинуть нижнюю палубу, когда к ней обратилась Иоланда.

— Мадам, не хотите ли вы, чтобы я убирала ваши апартаменты и прислуживала вам? Я буду помогать вам чистить платья. Моя мать советовала, чтобы я вам служила. Вы не пожалеете, если возьмете меня в услужение.

— У тебя и так хватает забот с этими двумя чертенятами.

— Абсолютно нет! Я привыкла и к детям, и к работе. На этом корабле я хлопочу попусту. Вы, наверное, боитесь, что я не знаю всех тонкостей службы благородной даме. Но я научусь этому быстро. Может быть, это не совсем просто, но мои десять пальцев хорошо меня слушаются. Может, на вид я злая, вредная?

— Кто это сказал? — возразила Анжелика, смеясь. Она любила эту славную девушку, топорно скроенную, но способную быть очень преданной. Недавно она доказала это.

— Я знаю, что она достойная дочь Марселины-Красотки, Не так ли, Адемар?

— Это так, — подтвердил солдат. — Эта девушка умеет делать все, как и ее мать.

— Кроме устриц, — возразила Иоланда, краснея. — Я не умею открывать так же быстро, как она.

— Никто никогда не знает полностью своих возможностей.

— Я скучаю по ней, — призналась Иоланда, — но тем хуже. Она никак не могла успокоиться, ее взволновало это путешествие в Квебек, судьба Керубино. Ей будет спокойнее, если я буду служить вам.

Анжелика была тронута тем, что большая Марселина беспокоится одинаково за Керубино и за нее.

— Я тоже скучаю по ней. Мы еще увидимся на Бэ Франсез весной, добросовестно поработав в Канаде. Я думаю, Иоланда, что будет лучше, если ты будешь хорошо следить за детьми, чем станешь камеристкой.

— А если вы возьмете одну из моих девушек, — предложила Дельфина дю Розо,

— Генриетту, например? У нее утонченный вкус, она служила у благородных дам и проявила свои способности в этой области. Она всегда обслуживала мадам де Бодрикур.

— Нет, нет! — запротестовала Анжелика.

— А не хотите ли вы взять меня? — робко добавила Дельфина. — Я привыкла к подобной службе.

— Нет, нет! — повторила Анжелика. Одно упоминание имени мадам де Бодрикур вызвало в ней дрожь.

— Вы обе очень любезны, но в данный момент я очень хорошо управляюсь сама. Посмотрим, как будет в Квебеке. Иоланда, расстегни застежку на спине, а дальше я обойдусь сама.

Мальтиец Энрико Энци проводил ее с фонарем до каюты.

«У меня тоже есть шкатулка с драгоценностями, — вновь вспомнила Анжелика, следуя рассеяно за Энрико по ночной палубе. — Где же я ее оставила? Или я ее потеряла?

Она пыталась вспомнить, куда положила шкатулку. Предметы эти были вехами всей ее жизни во французском королевстве и особенно при Дворе Чудес в Париже. Там было перо поэта — Клода ле Пти, памфлетиста. Он был одним из ее любовников и кончил жизнь на виселице. Был кинжал Родогона-цыгана и длинный кортик, которым она убила Великого Керза. Она завернулась в манто. Неожиданно посыпал мелкий дождь. Скорее, это был туман. Сквозь нею просачивался металлический блеск луны.

Анжелика заметила Жоффрея, и ее сердце наполнилось радостью. Силуэт его выделялся в тумане и казался просто гигантским. Можно было предположить, что он выслеживал низовья реки. Может быть, он занят кораблем, о котором говорили? Предвидит ли он сражение?

— У судна, которое следует за нами, воинственные намерения? — спросила она у Энрико. — Что слышно об этом? Мальтиец покачал головой.

— Ничего неизвестно. Мсье думает, что это корабль, запоздавший из-за аварии или неблагоприятных течений. Нужно подождать. Во всяком случае, он один, и мы сильнее. — Он сделал жест в сторону кораблей.

— Мсье велел удвоить сторожевые посты. Он велел капитанам бодрствовать и не покидать мостиков до зари. Несколько человек отправили на берег, чтобы они его обследовали.

Миновав две лестницы, которые вели на третью палубу, Энрико и Анжелика остановились перед дверью с резными створками. Она закрывала дверь в большой салон. Две статуи Представляли собой мавров с глазами из белого агата. Они держали позолоченные торшеры, стоя по обе стороны дверей. Площадка была ярко освещена двумя лампами из плотного, непрозрачного венецианского хрусталя. Кроме того, горели свечи в дорогих подсвечниках.

— Пусть мадам графиня отдыхает не тревожась, — добавил Энрико. — Не в первый раз мы сталкиваемся с чужим кораблем. Мы научились прогонять чужаков и защищаться.

Анжелика с улыбкой поблагодарила его.

— Плавание па корабле тебе, надеюсь, больше нравится, чем жизнь в лесной норе в Вапассу?

Мальтиец ответил живо, со всей средиземноморской галантностью:

— Где бы я ни был, я счастлив находиться в компании мсье Рескатора и вас, мадам графиня.

— Ты очень хорошо говоришь комплименты, Энрико. Ты скоро огорчишь нас в Квебеке с тамошними девушками…

Энрико Энци весело рассмеялся и удалился, довольный.

Анжелика вошла в свои апартаменты и почувствовала, что за ней наблюдают. Она подняла голову и угадала Жоффрея, который склонился с полуюта над балюстрадой. Луна, проходя просветом между облаками, окружила его голову светлым нимбом, но Анжелика не различала черт его лица.

— Я слышал ваш смех, мадам. С кем это вы так весело беседовали?

— С Энрико, вашим мальтийцем. Он меня успокаивал.

— А почему вы нуждаетесь в том, чтобы вас успокаивали?

— Этот корабль…

— Это погибающий корабль. Он не интересуется нами. — И добавил, помолчав:

— Напротив, это я им скоро займусь.

Она не ответила ничего, только обернулась к нему и протянула руки. Сегодня он ее напугал, заявив открыто: «Я — колдун, которого когда-то сожгли на костре на Гревской площади».

Она предпочитала, чтобы это оставалось тайной. Она боялась пролить свет на эту часть своей жизни, тот период времени, когда, покинутая всеми, она скиталась по дну Парижа. Защитить ее существование смогли только бандиты Двора Чудес. Он исчез, изгнанный, обесчещенный, мертвый…

И снова она услышала дорогой ей голос, немного задыхающийся, но с теплыми нотками, нежный, как ласка:

— Вы простудитесь, дорогая. Возвращайтесь и согрейтесь. Я скоро приду к вам.

В заднем салоне «Голдсборо» жаровня на искусно сделанном треножнике распространяла приятное тепло. В глубине — альков. Приподнятые занавеси из парчи открывают мягкое ложе с кружевным бельем, шелка и меховую обивку.

В этой удобной комнате была масса красивых вещей. Толстые стекла приглушали свет наружных сигнальных огней. Их неверный свет скользил по бронзе, золоту мебели, по дорогим переплетам книг, которые строгими рядами стояли в шкафу из палисандрового дерева.

Анжелика, попадая в это убежище, всякий раз чувствовала себя в безопасности. Она сбросила манто на спинку кресла, подошла к алькову и начала раздеваться. Но сразу же оробела. Иоланда и Дельфина были правы. Чтобы пользоваться такими пышными и роскошными туалетами, какие вошли в моду, нужно иметь камеристку. Обладай ты гибкостью змеи, и то с трудом сумеешь освободиться от платья, расстегнуть многочисленные булавки и замочки. Анжелика села на край кровати и сбросила с ног чулки лионского шелка. Она знала, почему отвергла помощь, которую ей только что предлагали. Однако сейчас ей не помешало бы присутствие камеристки. И они у нее были раньше. У нее была Марго. А позже, когда она стала мадам дю Плесси-Белльер и когда ей приходилось идти во Дворец короля, ей прислуживала Жавотта, которая вышла замуж за Давида Шайо, шоколадного фабриканта. Приходилось терять время, чтобы выслушивать болтовню этой женщины легкого поведения, зато ее присутствие не стесняло. Без ее помощи Анжелика не могла бы нарядиться так, чтобы затмить своих соперниц из Версаля. В Квебеке не может быть по-иному. Она должна быть в форме. Как жаль, что она не взяла с собой Эльвиру или мадам Жонас! Они никогда не допускали никакой бестактности. Но они принадлежали к религиозным реформистам. Они, так же как и она, служили добычей сильных мира сего, их ждали галеры. Бедные женщины!

Анжелика изловчилась и расстегнула несколько крючков на спине. Она вынула булавки из пластрона, освободилась из лифона, сделанного из слоновой кости, и облегченно вздохнула. Лучше вновь вернуться к корсету. Это привычнее. Она охотно носила бы платья из кружев. Их можно надевать без посторонней помощи. Еще недавно ей помогал одеваться. Жоффрей, но она не может без конца просить его об этом, хотя он делает это искусно. Нужно будет найти кого-нибудь. Для этого предстоит победить страх. Она боится показать открыто… Она скользнула рукой по своему обнаженному, плечу, мягкому и теплому, поискала пальцами, нащупала — здесь. Немного ниже, на лопатке, — позорное клеймо. Королевский палач когда-то раскаленным железом выжег цветок лилии. Это клеймо навсегда. Как жаль. Она не может носить декольтированных нарядов, какие были у нее тогда, в Версале. Она обнажала не только плечи, но и спину до изгиба ниже поясницы. А юбка ниспадала широкими складками. Король следил за ней взглядом. Возвращаясь в мыслях к своей прежней жизни, она отвлеклась от горькой окружающей действительности. Рядом были сплошные препятствия. Хорошо ли все взвесил Жоффрей, предпринимая путешествие в Квебек? Ведь это не что иное, как возвращение во Францию, куда путь им заказан.