Анна Голон - Анжелика. Королевские празднества

Французы из Сен-Жан-де-Люза усмотрели в волне народного воодушевления, поднявшегося вокруг рыбной ловли, намерение Их Испанских Величеств устроить праздник в честь восстановления на троне Карла Стюарта.

* * *

Двумя днями ранее королевский двор Франции облетела радостная весть о том, что английский монарх вернул себе корону.

Его мать, королева Генриетта, дочь Генриха IV, и его сестра, утонченная и прелестная принцесса, всю жизнь проведшая в ссылке, находились в Сен-Жан-де-Люзе.

Вечером англичане давали бал.

— А ведь и Карла прочили мне в супруги, — обратилась Мадемуазель к Анжелике. — Сказать по правде, я не верила в то, что сын короля, обезглавленного собственным народом, сумеет взойти на трон… Кажется, этот Карл довольно умен, хотя кардинал и попросил его в какой-то момент покинуть Францию, чтобы не злить Кромвеля. Политические требования редко согласуются с тактом. Королева Генриетта бежала в Европу, истратив все свое состояние, все драгоценности, только бы спасти династию Стюартов. Ревностная католичка, именно она убеждала мужа избавить Англию от пуритан[124], что и привело Карла I на эшафот, когда те одержали победу. Его семье пришлось искать укрытия во Франции, в Лувре. Они влачили жалкое существование. А Карл младше меня всего на три года. Мать подталкивала его ухаживать за мной. Разумеется, ведь, получив мое состояние, Карл обрел бы сторонников гораздо быстрее. Подумать только! Вопрос о разнице в возрасте влечет за собой вопрос о различии характеров. Слишком он был неловок, чтобы мне понравиться. Однажды в Лувре давали бал. Поскольку к Карлу относились как к королю, то для него поставили трон, к которому английский монарх даже не приблизился… А я, почувствовав сильную усталость от танцев, присела на него. Многие гости подходили ко мне, чтобы засвидетельствовать почтение, добавляя, что я наделена всем необходимым, чтобы стать королевой. И я стала бы ею! Но только рядом с королем, который действительно желает им быть и не боится, даже в ссылке, заявить о себе! Чем дольше я размышляю над всем этим, тем сильнее убеждаюсь, что отцовский престол слишком тяжкое бремя для такого человека, как Карл. Он, должно быть, связался со странными сектами, в которых обучают магическим формулам, чтобы добиться успеха и обрести власть. Говорят, англичане очень привержены ко всему необычному и мистическому. Их короли и королевы слишком часто заставляли своих подданных менять веру[125]. Для них это всего лишь еще один способ борьбы за власть. Однако Карл должен остаться католиком. Его мать никогда не потерпит даже малейшего отклонения с пути истинной веры. Но ведь тогда англичане его не поддержат[126].

* * *

Мадемуазель уверяла, что мадам де Пейрак единственная, с кем она может поговорить в эти полные тревоги дни, когда все с нетерпением ожидали решения, которое примет король Испании. Она повела Анжелику на прогулку к площади перед монастырем реколлетов[127]. Принцесса объяснила, что в доме, где остановилась королевская семья, слишком тесно и монахи предоставили одно из просторных помещений монастыря под королевскую гардеробную, чтобы роскошные наряды не мялись в сундуках. Некоторым счастливцам удается взглянуть на все эти чудесные вещи, так что прогулка обещала быть занятной.

Однажды во время посещения монастыря Анжелике показали графиню де Суассон, урожденную Манчини, ту самую Олимпию, племянницу кардинала, которая так долго пользовалась расположением короля, пока тот внезапно не воспылал чувствами к ее сестре Марии. Она вышла замуж за Энгерра де Каринья на Савойского, графа де Суассона, и, казалось, не слишком переживала из-за потери царственного возлюбленного. Она оставалась при дворе и сохранила дружбу короля. Графиня де Суассон по-прежнему блистала среди придворных. К ней относились с почтением. Она много выезжала.

Анжелика услышала, как Олимпия говорила одной своей подруге:

— Дорогая моя, я нашла превосходных гонцов, которыми необычайно довольна. Поистине баскские посланники быстрее ветра. Они способны пробежать более двадцати лье в день. Вы согласны со мной, что подобный изыск, когда впереди кареты бегут гонцы, извещая о вашем прибытии, а собаки лаем разгоняют толпу, придает респектабельности в свете?

Эти слова напомнили Анжелике, что Жоффрей, хоть и ценил роскошь, не любил обычай заставлять гонцов бежать впереди карет.

Да, кстати, а где же Жоффрей?

24 мая

Король Испании принял французского графа де Марсена[128], которого хорошо знал, так как тот был сторонником Конде и сражался за него во Фландрии. Французы, обосновавшиеся в Сан-Себастьяне, напротив, встретили его с кислыми минами.

Граф де Марсен оказался в затруднительном положении, так как не знал, распространяется ли дарованное принцу Конде прощение и на него…

В тот же день Его Величество Людовик XIV вновь отправил к испанскому монарху посла, поручив передать Филиппу IV пожелания всяческого благополучия и преподнести свежие фрукты: землянику, вишню, яблоки, груши.

Минуло десять дней, как король Испании и инфанта прибыли в Сан-Себастьян.

25 и 26 мая

Королева Анна Австрийская была больше не в силах скрывать терзавшую ее тревогу.

Никто из французов, дам или кавалеров, которые ездили развеяться в Сан-Себастьян и вместе с испанскими придворными сопровождали Их Величеств во время празднеств на воде, ездили смотреть на ловлю рыбы, присутствовали на трапезах, во время танцев и при осмотре галеонов из Америки, не могли дать достаточно точного описания инфанты, племянницы королевы-матери и ее будущей невестки.

И это было беспокойство не просто королевы, а скорее королевы-матери. А что, если испанцы скрывают что-то и во внешности инфанты есть какой-нибудь изъян? Если привезенные портреты лгут? Если ее лицо или тело имеют порок? Ведь тогда брачный союз будет ужасным.

Приходилось признать, что для тревоги были причины, потому как никто не мог сказать о внешности инфанты ничего более-менее определенного и обнадеживающего. Большинство французов видели ее издалека, когда она направлялась куда-либо со своим отцом, но даже в окне кареты она никогда не показывалась.

Послали за епископом Фрежюса. Тот выглядел удивленным. Когда он приблизился к инфанте, то нашел ее совершенно очаровательной, с прекрасными глазами и восхитительным цветом лица… Но так как именно епископ Фрежюса должен будет провести службу и благословить королевский брак на торжественной церемонии в Сен-Жан-де-Люзе, а до этого сыграть важную роль представителя Франции и ее короля Людовика XIV во время свадьбы по доверенности в Испании, было ясно, что он преследует свои интересы.

Графиня де Прати, в прошлом сезоне сопровождавшая в Мадрид супруга, объяснила причину замешательства, которое она испытала в начале своего пребывания при испанском королевском дворе.

По ее мнению, французы, как мужчины, так и женщины, ничего не могли сказать о красоте инфанты из-за того, что в первый миг они были неприятно поражены и ошеломлены ее ужасным одеянием. Следовало признать, что наряд, который испанская мода называла «страж инфанты»[129], лишал возможности лицезреть истинную фигуру дочери короля. Она попросила свою камеристку, мадемуазель де Воле, которая сопровождала графиню в посольстве, помочь описать, из чего состоит наряд, так востребованный благородными испанками, который, по их мнению, добавляет им величественности. Итак, это было громоздкое и безвкусное сооружение, необычайно вытянутое по бокам, так, что казалось, будто к внутренним юбкам в несколько кругов пришиты бочонки, и это не считая обручей, сплющенных спереди и сзади. Для того чтобы пройти в дверь, дамам приходилось становиться боком. Во время ходьбы нелепые юбки покачивались вверх-вниз и создавали впечатление «на редкость уродливой фигуры».

Послали за мессиром де Грамоном, возглавлявшим делегацию, отправленную королем Франции просить руки испанской инфанты.

Он поведал о своих впечатлениях от поездки. Когда герцог прибыл в Мадрид верхом в сопровождении всадников, одетых с истинно французской утонченностью в розовый атлас, расшитый золотым и серебряным сутажем[130], и увенчанных белыми плюмажами, то его поразил суровый аскетизм и скованность испанского двора, с ног до головы облаченного в черное, и множество маленьких слуг-карликов, также в черных одеждах, которые носились туда-сюда, разнося распоряжения и письма, и которых очень ценили за проворность их коротких ног и исключительную смышленость.

Затем его провели по длинным, запутанным коридорам, и он оказался перед королем Испании, который сидел с таким величественным видом и так неподвижно, что его можно было принять за изваяние. Инфанта тоже показалась ему маленькой статуей, застывшей вдалеке на своем роскошном троне. В итоге он толком так ничего не разглядел.

Многие задавались вопросом, отчего же епископ Фрежюса не был поражен «стражем инфанты». Быть может, оттого, что он был епископом, то есть привык к громоздким одеяниям и сложным драпировкам, или же потому, что он видел Марию-Терезию во время обеда и поэтому разглядел только фигуру до пояса и лицо. А лицо у нее красивое: прекрасные глаза, лилейная кожа, не знающая румян, хорошо очерченный рот и алые губы, не нуждающиеся в пурпурной краске.

Но несмотря на упомянутые достоинства и рассказ о «страже инфанты», некоторые опасения по поводу внешности королевской невесты все же оставались.

27 мая

КОГДА Лувиньи предложил ей отправиться в один из дворцов, чтобы посмотреть на испанского короля, Анжелика наконец осознала, что она на испанской земле, в Сан-Себастьяне. Все вокруг казалось волнующим и необычным.

Морской бриз, пролетая сквозь город, напоминал о том, что это порт, в котором и она и ее только что прибывшие друзья — чужаки и иностранцы. Но это ощущение, несомненно, испытывала одна Анжелика. В те дни добрая половина города была заполнена французами и прочими иноземцами, и уж они-то, по-видимому, чувствовали себя вполне в своей тарелке.

27 мая — день, когда весь католический мир торжествовал, отмечая крупный религиозный праздник Тела Господня.

В 1264 году папа Урбан VI официально учредил его, дабы прославить пресуществление Иисуса Христа в евхаристии, однако римская церковь отмечала праздник Тела Господня еще в V веке. В этот день по городам проходили процессии, возвещая всем и каждому присутствие и благословение воплотившегося Бога.

Впервые праздник прошел в льежской епархии в 1246 году, что было вполне в духе Льежа, всеми силами стремившегося к независимости и к первенству во всех областях, в том числе и в духовной. Религиозный пыл герцогства охватил вскоре и всю Испанию, которая стала отмечать праздник Тела Господня пышными шествиями géants[131], представляющих прежних хозяев страны — мавританских правителей — и прочих знаковых фигур испанской истории.

Анжелика вспомнила, что во французских городах и деревнях тоже шли подобные процессии, и как в Монтелу она вместе с другими детьми срывала лепестки первых роз в саду мадам де Сансе и бросала их под ноги идущим.

Но здесь праздник Тела Господня проходил с куда большим размахом. Процессии сопровождались самыми прекрасными и, несомненно, самыми необыкновенными баскскими танцами.

Аббат де Монтрей снял у одной испанской хозяйки все окна на этаже для своих друзей. В Сан-Себастьяне он провел ночь, готовясь к приему гостей, а на рассвете вернулся, чтобы сопровождать карету, заполненную восторженными дворянами, в числе которых оказалась и Анжелика, привлеченная заманчивыми рассказами о празднике и поддавшаяся на уговоры Лувиньи, брата графа де Гиша, которого она хорошо знала и который тоже был здесь.

Переправившись на лодках через Бидассоа вблизи Андея, компания в двух открытых каретах и верхом устремилась в Сан-Себастьян.

Все в этих краях выглядело диковинным. Многие нравы и обычаи местных жителей казались французам странными.

Их часто останавливали группы людей, которые направлялись в Сан-Себастьян, чтобы присоединиться к шествию, и мимоходом предлагали маленькому каравану различные прохладительные напитки в ослепительно-чистых стеклянных чашах: ледяную воду с корицей, кисловатой вишней или жасмином. Среди попутчиков не было ни одного пьяного, и вскоре путникам стало ясно, что неумеренная тяга к спиртному — самый позорный грех для испанца.

По большей части эти группки состояли из нескольких молодых женщин и юношей, за которыми заботливо присматривал священник. Они тряслись на телеге или на двуколке, а иногда шли пешком. Пешим предлагали место в карете, и когда все рассаживались, начинались разговоры. Все любезно предлагавшиеся напитки были ледяными, и Анжелика на собственном опыте убедилась, что «снег» в Испании ценится не меньше, чем хлеб во Франции.