Анжелика слушала, как ее муж и Бойль беседовали, время от времени переходя с одного языка на другой, и догадалась, что они оба удостоились аудиенции короля Испании, но один утром, а другой вечером. Она также поняла, что сэр Роберт Бойль изучает какие-то таинственные, невидимые глазу вещества, «пленники самих себя», которые он называл «газами»[132]. Ирландец говорил и о том, что ученые вынуждены защищать свои научные открытия от варваров инквизиции, а это неминуемо приведет к созданию тайных обществ, члены которых смогут узнавать друг друга только по особым, им одним известным знакам…

Шла живая беседа, собеседники обменивались мнениями, точные и наполненные смыслом слова порхали над неярким светом маленького костра на пляже.

Сонный взгляд Анжелики остановился на интригующей ее паре.

Прекрасная дама сидела с отсутствующим видом и не говорила ни слова, поэтому Анжелика никак не могла понять, следит ли она за ходом беседы или нет. Либо испанка понимала все, либо ничего.

Что до аббата, то он явно был из той породы исчезнувших музыкантов, странствующих рыцарей и вдохновленных поэтов, которые всю жизнь кладут на алтарь любви, чтобы, когда дама отвергнет его, умереть в тот же день. Анжелика задавалась вопросом о природе отношений англичанина и красавицы испанки. Случайные попутчики, встретившиеся на празднике? Или их сближают воспоминания о старой связи?

Может, она его тайный советчик в поездках на континент из туманного Лондона? Связывали ли этих двух непохожих и сильных людей узы, похожие на те, что с каждым днем все крепче и крепче соединяют ее с Жоффреем?

И почему они вместе? Потому что схожи их души? Потому что они понимают друг друга? Или желают? А может, потому что они не могут забыть друг друга и жить порознь? Или потому что они попросту не в силах расстаться?

Анжелика чуть улыбнулась, слушая оживленную беседу мужчин, рассказывающих друг другу о своих открытиях.

Жоффрей вел беседу в привычной для него манере — полунасмешливо, полусерьезно, словно прожил несколько жизней, собирая знания, накопленные во всех уголках света.

Стояла глубокая ночь.

Костры и факелы горели уже не так ярко, то там, то здесь их тушили, чтобы они не мешали обитателям лагеря отдыхать, погрузившись в быстротечный сон. Было еще очень темно.

Роберт Бойль встал, сообщив, что сегодня он должен отправиться в Сен-Жан-де-Люз, чтобы встретиться там с английской королевой.

Силуэты трех гостей растворились в темноте ночи. Анжелика смотрела им вслед и думала, что надолго сохранит в памяти образ странной, счастливой пары, подарившей ей надежду на то, что в мире, быть может, еще сохранились укромные уголки, где, ускользнув от враждебности окружающего мира, можно обрести счастье, осуществить надежды и мечты и, избежав опасности, выстоять и победить.

Другая встреча минувшего дня, так поразившая ее накануне, теперь казалась смешным и нелепым порождением мистической истерии от религиозной процессии. Сумасшедших везде хватает!..

Жоффрей тоже выглядел довольным случайной встречей и разговором с одним из крупнейших ученых мира.

Анжелика опустила голову на плечо мужа и закрыла глаза.

Проснувшись, она увидела розовое сияние зари, лившееся с востока из-за высокого мыса на испанском берегу.

Глава 10

— Ваш супруг встречался вчера с королем Испании… И что, в каком настроении тот был? — так на следующий день начала разговор Мадемуазель.

Анжелике не удалось принять более уместный в подобной ситуации озадаченный вид, однако принцесса, видимо, этого не заметила. Молодая женщина начинала понимать, что при дворе каждый предпочитал скрывать свои мысли, и ответила уклончиво:

— Пусть Ваше Высочество простит меня! В эти дни мне редко выпадает возможность поговорить с мужем, он ведь тоже так занят на службе у Его Величества…

— Я знаю, что отнимаю у вас много времени! Но кроме вас, мне здесь больше не с кем поболтать. Даже в подобном хаосе вы не теряете головы. А вот я со вчерашнего дня не нахожу себе места. Так что же рассказал вам супруг?

Анжелика заметила, что в вопросах внешней политики мужья, как правило, не откровенничают с женщинами, и в особенности — с женами.

— Кажется, ваша пара и в этом случае является исключением, — не отставала от нее Мадемуазель.

Анжелика понимала, что несколько обнадеживающих слов ничего не будут ей стоить, а принцесса де Монпансье жаждет узнать, состоится ли свадьба.

И тогда, стараясь унять волнение принцессы, графиня де Пейрак заверила Мадемуазель, что убеждена в благополучном исходе.

Как и обер-гофмаршал, она заявила, что хотя ей неизвестны тайны небожителей, но все же она может сказать — Анжелика особо выделила слово «может», — что, по ее мнению и по мнению ее мужа, все решится в течение двух-трех дней или даже часов. Она также добавила, что благоприятный исход зависит от доброй воли министров, которые должны вычеркнуть пару-тройку пунктов из договора, дабы успокоить гордость испанского монарха… И от Марии-Терезии!.. Ведь с тех пор, как инфанта увидела письмо короля Франции — то, которое ей не позволили прочесть, — она вряд ли так просто откажется от союза со столь галантным монархом. Так что, когда наступит подходящий момент, Мария-Терезия сделает решающий ход.

— Дочь властвует над сердцем отца! — облегченно промолвила Мадемуазель.

После она рассказывала всем, кто хотел ее слушать: «Мадам де Пейрак намекнула, что ее муж сумел получить аудиенцию у испанского короля. Подумать только, у дворян с Юга связи повсюду и даже горы им не помеха». И повторяла с таинственным видом: «Дочь властвует над сердцем отца!» Вскоре ее слова твердили повсюду.

Оптимисты утверждали, что инфанта — которую они даже не видели — непременно заставит короля уступить.

Другие же считали, что конец гегемонии Испании в Европе — утопия, в которую не поверит ни один здравомыслящий человек.

Но все они немного опоздали со своими суждениями.

«Здравомыслящие люди», то есть кардинал Джулио Мазарини и дон Луис де Аро де Гусман, снова встретились с глазу на глаз. Кардинала мучила серьезная болезнь, но сейчас недомогание не могло его остановить… Нужно было искать выход из тупика, так что оба министра с головой окунулись в работу.

28 мая главный распорядитель королевского гардероба Людовика XIV отбыл с приказом справиться об Их Величествах, которые, любезно приняв посланника, отправились на ежедневную прогулку к морю.

На следующий день в королевский дворец Сан-Себастьяна съехалось столько французов, что пришлось просить их посторониться и пропустить слуг испанского короля, но никто даже с места не сдвинулся. Все жаждали увидеть инфанту.

Над головами, как по волнам, истончая соблазнительные ароматы, плыли огромные блюда с яствами, и французские дворяне увлеченно обсуждали каждое из них: жаркое из крольчатины, куропатки с латуком, колбаса из мяса птицы на подложке из сливочного бисквита, свиные хрящики с артишоками… Кулинарное искусство высоко ценили при королевском дворе Испании, ведь всем известно, что королевский повар, служивший еще Филиппу III, отцу нынешнего монарха и Анны Австрийской, Франческо Мартинес Монтино[133], составил сборник рецептов, получивший название «Трактат о том, как накрывать праздничный стол».

29 мая, вероятно, из-за толпы и давки на улицах, Филипп IV и инфанта отменили привычную прогулку к морю. Все были страшно огорчены. «Все кончено», — вздыхали пессимисты. Чем крепче становилась уверенность, что мирный договор наконец подпишут, тем больше препятствий возникало на пути к нему. Казалось, король Испании не пойдет навстречу.

* * *

Но однажды ночью внезапно прискакал всадник, стремительно преодолевший расстояние от Сен-Жан-де-Люза до Сан-Себастьяна.

* * *

Разбудили короля Испании.

Всадник оказался гонцом, отправленным первым министром доном Луисом де Аро к государю со срочным донесением, в котором сообщалось, что переговоры закончены и обе стороны совершенно удовлетворены их исходом.

Король принял решение завтра же выехать вместе с инфантой в Фонтарабию. Но, поскольку завтра уже наступило — было два часа ночи второго июня, — то до отъезда Их Величеств оставалось всего несколько часов.

Кареты Филиппа IV и инфанты покинули Сан-Себастьян около восьми утра и медленно поползли по дороге мимо деревень Пасая.

В Рентерии они пересели в великолепную габару и в сопровождении множества лодок и габар с музыкантами переправились на другой берег залива.

Несмолкающее пение скрипок заглушало разноголосый шум — аплодисменты и прощальные выкрики местных жителей на родном языке.

Часто непокорные их кастильским королям баски понимали, что инфанта едет в Фонтарабию, чтобы выйти там замуж и стать королевой Франции.

Мария-Терезия, которую они несколько дней видели рядом с ее августейшим отцом на берегу реки в летящей по волнам позолоченной лодке или осматривающей галеоны из Америки, их инфанта, восхищающаяся ловкостью закидывающих сети баскских рыбаков и их виртуозными танцами, скоро пересечет невидимую границу, разрезавшую надвое воды Бидассоа и исчезнет за горизонтом Франции. Больше они ее никогда не увидят.

Она слышала прощальные крики и пожелания.

Их Величества прибыли в Фонтарабию в шесть вечера.

Город встретил их многочисленными залпами пушек, а гвардейский полк — ружейной стрельбой, склонив знамена в знак приветствия.

Собралась огромная толпа.

Французов прибыло видимо-невидимо. Стоило им услышать о благополучном завершении переговоров, как они тотчас устремились на другой берег. Повсюду исполняли праздничные танцы, страстные и стремительно легкие.

Провинция Гипускоа снова оказывала монарху ту же услугу, что и его отцу в 1615 году, когда два государства обменялись французской и испанской принцессами. Услуга заключалась в готовности принять у себя на границе до десяти тысяч человек, но из Каталонии с Филиппом IV приехали только шестьсот всадников и столько же пехотинцев из личной охраны короля. Командовал ими подполковник Педро Нуно Португальский, герцог де Верагуа, потомок Христофора Колумба[134], адмирал и «аделантадо»[135] обеих Индий[136]. Солдаты были одеты в желтые мушкетерские плащи, украшенные двухцветной бахромой, с прорезями для рук. На их груди и спине красовался королевский герб, а на плечах — бургундские кресты[137]. Пехотинцы были вооружены пиками и мушкетами.

Теперь король Испании желал ехать как можно быстрее.

По прибытии в город, среди шума танцев и грохота ружейных залпов, Филипп IV решил, что церемония отречения Марией-Терезией от наследства и испанской короны произойдет тем же вечером.

В восемь часов прибыли свидетели: Алонсо Перес де Гусман[138], патриарх обеих Индий, и Фернандо де Фончека Руис де Контрерас, маркиз де Ла Лапилла, государственный секретарь. Последний зачитал вслух оба документа. Патриарх, в свою очередь, принял торжественную клятву инфанты.

Брак по доверенности назначили на следующий день, 3 июня, в церкви Фонтарабии.

* * *

3 июня.

После объявления о столь ошеломляющем и необычайно скором решении королева Анна Австрийская и оба ее сына провели часть ночи в поисках самых великолепных вещей, которые только могли отыскать в подарок будущей королеве Франции.

Со своего балкона Мадемуазель поведала Анжелике новости этой лихорадочной ночи, в событиях которой она, к ее величайшему огорчению, не участвовала.

— Что в шкатулке, я не видела. Но она довольно большая и сделана из ароматной древесины «каламбукко»[139], что растет в Америке. Внутрь, насколько мне известно, положили все самое прекрасное, что только можно себе представить, кроме драгоценностей, принадлежащих французской короне, потому что они не являются собственностью королев и никогда не покидали пределов страны… Но в любом случае сегодня шкатулка останется здесь — пока инфанта не вышла замуж, она не имеет права принимать подарки короля… Признаюсь, мне так жаль, что не довелось увидеть, какие сокровища в нее положили.

Пока она говорила, две женщины заканчивали одевать ее в строгое черное платье.

— Я намерена присутствовать на свадьбе по доверенности, — оживляясь, продолжала принцесса, — вчера, как только мы узнали о прибытии в Фонтарабию Их Величеств, Филипп и я тут же стали собираться на завтрашнюю церемонию, чтобы посмотреть на обряд бракосочетания и наконец-то увидеть испанского короля и инфанту. Кардинал ничего не имел против, но король запретил брату появляться там. Он заметил, что будь на месте Месье — возможного наследника трона Франции — наследник испанского престола, он бы ни за что не ступил на чужую землю.