Однако его красивое молодое лицо оставалось печальным, и его ни разу не тронула улыбка, ибо он носил в своем сердце стигматы несчастной любви.

Глава 2

Это случилось двумя годами ранее в Кале после взятия Мардика[17], когда тяжелый недуг поразил короля и едва не свел его в могилу. Поговаривали, что виной всему тяготы военной кампании. Тюренн осадил Дюнкерк.

Король часто наведывался в военный лагерь у Мардика, чтобы вместе со своим другом маршалом Тюренном лично наблюдать за ходом осады и последствиями «выходов» — то есть вылазок осажденных, — впрочем, редких и всякий раз заканчивающихся для последних весьма плачевно.

Стояла невыносимая жара. Воды не хватало, а «тела умерших еще в прошлом году продолжали лежать, едва присыпанные песком, не разлагаясь и распространяя удушливый, отвратительный смрад»[18].

Визиты короля поднимали боевой дух армии. Тем не менее положение оставалось неустойчивым, неопределенным и неимоверно тягостным для всех участников кампании.

Осада Дюнкерка длилась уже месяц, и он готов был сдаться, когда мессиру де Тюренну донесли о том, что принц Конде и дон Хуан Хосе Австрийский приближаются во главе всей испанской армии, чтобы помешать взятию города. Тюренн испросил у короля разрешения принять сражение, на что сразу же получил согласие. «Он стремительно покинул окопы и, внезапно атаковав испанскую армию, разбил ее»[19]. Тут осажденный Дюнкерк взмолился о пощаде и капитулировал.

Войска, жители окрестных городов, — да и всей Франции, вплоть до Парижа, ликовали при вести о победе, а народ жадно передавал из уст в уста то, как молодой король возглавил свою армию. Его молодость торжествовала на поле битвы, постепенно возрождая былую славу Франции. Вот одна из тех незатейливых историй о появлении Людовика на поле брани, которую радостно обсуждали его подданные.

«На расстоянии половины пушечного выстрела от Мардика король стоял перед своим войском, наблюдая, как выходит побежденный гарнизон, включавший шестьсот всадников и тысячу двести пехотинцев, не считая более четырехсот человек больными и ранеными.

Его Величество был одет по-военному — в кирасу и черный бархатный жюстокор[20] с белой перевязью через плечо. Король восседал на прекрасной белой лошади, покрытой попоной, расшитой золотом и серебром, а с его шляпы свисали белые и алые перья.

Гарнизон прошел перед ним, отдавая честь Его Величеству — каждый делал это так, как принято у него на родине.

Последним ехал мессир де Бассанкур, известный во Фландрии головорез, принявший командование после гибели маркиза де Люида, убитого несколькими днями ранее во время одной из вылазок. Покинув укрепления, Бассанкур приблизился к молодому королю и, склонившись до земли, сказал, что в постигшем его несчастье — ведь он не смог отстоять испанское владение — утешением ему служит то, что он побежден таким могущественным монархом.

Его Величество отвечал Бассанкуру крайне милостиво и хвалил его воинские заслуги».

* * *

Не успела Франция порадоваться предвещающей мир победе, как в Кале король серьезно заболел. Не нужно быть искусным врачом, чтобы понять, что причиной тому явился зловонный воздух Мардика и переутомление, вызванное стремлением Людовика лично осматривать передовые позиции и принимать капитуляцию… Говорили о злокачественной пурпурной лихорадке[21]. Меньше чем за две недели король оказался на пороге смерти. Его состояние было признано настолько тяжелым, что многие из придворных льстецов, не колеблясь, подобострастно переметнулись на сторону его младшего брата, рассчитывая, что тот вскоре будет править под именем Филиппа VII.

Один известный врач из Абвиля по имени Соссуа, в последней надежде призванный к постели больного, заставил того принимать рвотные средства, мало известные в ту эпоху, и тем самым спас жизнь короля, чью преждевременную смерть уже считали одним из самых больших несчастий, которое могло бы постичь Францию.

Выздоравливающий монарх в окружении придворных перебрался из Кале в Компьень. Именно там он узнал, в какую жестокую скорбь во время его болезни погрузилась Мария де Манчини, когда все, кто любил короля, могли его потерять. Тогда как Олимпия, его избранница и, несомненно, любовница, выказала полное безразличие. Она вышла замуж за графа де Суассона, и все ее мысли были только о том, как лучше распорядиться новым высоким статусом. Короля так поразило равнодушие Олимпии, что растроганный и удивленный искренними слезами Марии, он разыскал ее и угадал в девушке пылкую и чувствительную душу. Между ними вспыхнуло пламя ничем не омраченной любви.

Они наслаждались обществом друг друга, и чем меньше окружающие подозревали об их романе, тем с большим упоением влюбленные открывали друг другу свои чувства.

Поездка в Лион стала решающей. Они ехали по обледеневшей дороге в кавалькаде рядом с каретами, их щеки разгорелись, а глаза сияли.

В Лионе любовь Людовика и Марии расцвела и могла бы связать их навеки.

Но хитрость, придуманная кардиналом, чтобы заставить короля Испании заволноваться, поверив в то, что у Франции появилась другая избранница на роль королевы, оказалась слишком уж успешной. А юные влюбленные ничего не замечали. Они танцевали, они веселились на праздниках, окрылявших их взаимную любовь.

Мария слегка забеспокоилась, когда Людовик проявил внимание и любезность к прелестной принцессе Иоланде-Маргарите Савойской, но он уверил ее, что всего лишь выполняет просьбу матери и встреча носит дипломатический характер.

Но вот однажды вечером в Лионе посланник испанского короля, отправленный во Францию со срочным поручением, попросил аудиенции у Мазарини и его слова, произнесенные шепотом, заглушили радостный шум бала: «Инфанта ваша!».

Кардинал получил долгожданный мирный договор, в залог которого Испания обещала свою главную ценность — инфанту.

Она выйдет замуж за французского монарха.

* * *

Эти тайны, затрагивающие короля, Марию и кардинала Мазарини, который с чрезвычайной осторожностью начал вести важные переговоры, долгое время тайнами и оставались. Они раскрылись внезапно, во время визита в Лувр первого предвестника, как все его называли, долгожданного мирного соглашения, — одного из испанских противников, познавшего поражение при «Битве в дюнах»[22], который попросил разрешения приветствовать свою тетку, королеву Анну Австрийскую. Речь шла о Хуане Хосе Австрийском, побочном сыне Филиппа IV от внебрачной связи с актрисой[23]. Королева Анна не нашла в себе сил отказать ему в аудиенции, ведь «племянник» оказался на редкость представительным молодым человеком, говорил по-испански с необычайной изысканностью и пробуждал в ней надежду на то, что однажды она вновь сможет встретиться с горячо любимым братом, королем Филиппом IV.


Он присутствовал на всех торжествах.

Но разыгралась драма. Из-за бестактности дона Хуана Хосе роман Людовика и Марии де Манчини раскрылся. Король немедленно разыскал кардинала, своего защитника и покровителя с детских лет, и попросил разрешения на брак с его племянницей Марией де Манчини. Людовик полагал, что таким образом устранит внезапно возникшее перед ним препятствие и наилучшим образом отблагодарит кардинала за все заслуги. При всем своем честолюбии и желании возвысить свою семью кардинал не мог не сознавать, какую катастрофу несут для него планы короля, ведь Мазарини только что приступил к переговорам, призванным покончить с франко-испанской войной, вот уже десять лет изнурявшей Францию и поддерживаемой изменником Конде.

Его раздирало на части.

Он, Джулио Мазарини, министр и дипломат, итальянец по происхождению, волей случая и благодаря уму и хитрости оказавшийся во французском правительстве, лучше, чем кто бы то ни было, осознавал благо и важность мирной жизни. Внезапная сумасбродная идея короля жениться на одной из его племянниц перечеркивала все планы кардинала. Выполняя взятое на себя обязательство и отправляясь в путь, чтобы встретить нового посланника испанского монарха, Мазарини прилагал все усилия, чтобы напомнить юному королю о его долге перед страной; он вспоминал о прежней войне, длившейся более трех десятков лет[24], которую воюющие стороны вели до тех пор, пока «не были совсем обескровлены, не осталось ни армии, ни вооружения, ни провизии, ни денег»[25]. В конце концов, по истечении трех десятилетий, именно это и сблизило их, заставив искать мира.

Он говорил о Вестфальском и Мюнстерском мирных договорах, тщательно разработанных им, Джулио Мазарини, итальянским министром и дипломатом, чей талант и благоволение к нему кардинала Ришельё позволили ему отдать себя служению Франции. Фронда, повлекшая за собой вторжение Испании и принца Конде, предоставившего ей армию и своих сторонников, на десять лет продлила ужас войны и умножила тяжесть финансового бремени, лежащего на плечах страны.

А цель была так близка, что, казалось, до нее можно дотянуться.

Вот он, мир, вот согласие короля Испании подписать его, вот гарант этого мира — дар испанского монарха, инфанта, которая может стать супругой французского правителя Людовика XIV. Следует признать, что многие статьи в договоре о мире и союзничестве спорные и шаткие, а стало быть, могут дать повод для новой войны.

Брак — дело другое. Дочь испанского короля Мария-Терезия, став королевой Франции, будет надежным гарантом мира.

Так продолжал увещевать царственного воспитанника кардинал Мазарини, направляясь на юг страны после того, как сопроводил трех своих незамужних племянниц — Марию, Гортензию, Марианну — и их гувернантку мадам де Венель в Ла-Рошель.

Началось эпистолярное сражение: противники выстреливали друг в друга письмами, яростно скрипели гусиные перья, едва не прорывая бумагу в стремлении отстоять свою точку зрения и выплеснуть гнев; слышался топот копыт курьерских лошадей, везущих письма. Именно в это время Мазарини приветствовал посланника испанского короля, собираясь ехать в ту область королевства, которую с недавних пор вошло в привычку называть просто «границей»[26]. Как правило, договоры подписывали на севере, у поля битвы, на котором сошлись вражеские силы. Но на этот раз король Испании и его непримиримый противник должны были встретиться лично, для чего требовалось подыскать подходящее место, чтобы обе стороны могли выдвинуть свои условия и начать диалог. Таким местом стала излучина Бискайского залива, омывающего берега Страны Басков (часть земель которой принадлежала Франции, а часть — Испании) и куда впадала небольшая река Бидассоа, естественным образом обозначавшая границу обоих государств.


На острове, расположенном недалеко от местечка Сен-Жан-де-Люз, называемом еще Фазаний остров, раскинули шатер, в котором, как предполагалось, произойдет встреча парламентеров. Король Испании первым заговорил о встрече, и это был благоприятный знак. Встретиться, обсудить условия установления мира в Европе, который жизненно необходим Франции, — эта неотвязная мысль преследовала кардинала, но он не обольщался. Самые выгодные и щедрые предложения не будут стоить и ломаного гроша без брака французского монарха с испанской инфантой. Только этот престижный союз, в котором каждый из молодых супругов представит интересы своей страны, положит конец бесчисленной череде военных конфликтов, затяжной характер которых уже начинал напоминать Столетнюю войну. Неужели все рухнет из-за того, что король Франции забыл о своем долге?

Какими же будут последствия монаршего безрассудства, этого фарса, разыгрываемого на глазах у всех королевских семей Европы?..

Страницы и страницы писем! Перо в гневе рвет бумагу, гонцы изъездили всю страну, пуская коней в галоп. Весь год курьеры сновали из Лангедока в Прованс, затем в Париж, в Ла-Рошель, из Бруажа в Вандею после в Бордо и опять в Лангедок и Прованс, везя исходящие криками отчаяния листы.

Крики о любви, крики упрека, заверения в любви, мучительные прощания, укоры и призывы к королевскому чувству долга и ответственности за свой народ.

Мазарини старался принизить достоинства племянницы: «Ваше Величество, ее натура непостоянна, привлекая ваше внимание, она лишь желает отомстить мне…»

Подобные обвинения только сильнее раздражали Людовика XIV, и он с еще большим пылом бросался на защиту той, которую любил и которая так его восхищала.

Мария, Мария! Словно луч света она озарила его беспокойную жизнь. Между тем тревога кардинала росла: Мария и Людовик и в разлуке не прекращали переписку, и вряд ли стоило надеяться, что отголоски нелепой страсти не достигнут туманных берегов Бидассоа, где Мазарини сражался с неуступчивым Луисом де Аро.

Поползли слухи о том, что королю Испании нанесено непростительное оскорбление: его дочери, инфанте Марии-Терезии, французский монарх предпочел какую-то неизвестную итальянку.