Анна Голон - Анжелика. Королевские празднества

Действительно, только театральный зал был единственно подходящим по размеру помещением.

Время шло, а портшез, обещанный принцессой, не приезжал.

Нарядная Анжелика покорно ждала.

* * *

Ночь давно опустилась на землю, и Людовик XIV, должно быть, уже открыл бал.

Анжелика ужасно расстроилась. Она так хотела увидеть, как танцует король. Все признавали, что делал он это бесподобно.

Ближе к полуночи она попросила Марго помочь ей снять платье, корсаж, воротничок, манжеты и распустить прическу. Ей хотелось спать. Она выпила холодной воды и собралась ложиться. В воздухе витало что-то необычное. Это был вечер знаменательного дня, когда случилось невероятное: дочь короля Испании вышла замуж за французского монарха.

Маргарита отлично «чувствовала», отчего Мадемуазель не прислала за мадам де Пейрак портшез. Анжелика же не «чувствовала» этого и попросила служанку объясниться.

По мнению Марго, весь высший свет сегодня вечером наблюдал, как король Людовик XIV в двадцать один год прощался с юностью, и поэтому ни к чему, чтобы взгляд короля привлекла новая красавица, тем более что его бывшие любовницы и так ссорились из-за расположения монарха.

— Ты преувеличиваешь, — пожала плечами Анжелика.

Она не могла себе представить, что Мадемуазель может сыграть с ней такую дурную шутку. Принцесса выглядела искренней, когда приглашала ее на бал.

— Но, — возразила Марго, — принцесса не может замечать все, особенно в такой день, как сегодня. Не первый и не последний раз приказы Мадемуазель не выполняются! Или их истолковывают по-своему. «Слуги» сильных мира сего славятся умением угадывать намерения хозяев лучше их самих.

Анжелика велела служанке замолчать, потому что сейчас она напоминала ей кормилицу…

Об истинной причине Маргарита догадалась чуть позже, когда домой вернулся граф де Пейрак. Анжелика все еще спорила с Марго, но появился Жоффрей, и все разочарования вмиг исчезли. Никакой бал не сравнится с возможностью быть рядом с ним. Она бросилась мужу на шею.

Марго сделала реверанс и ушла.

А супруги удалились наверх, в свою комнату, где ощущалось свежее дыхание ночи и куда время от времени доносился легкий шепот волн.

Жоффрей не стал скрывать, что известие о королевском бале в Сен-Жан-де-Люзе заставило его покинуть иностранных гостей, с которыми он встречался по просьбе кардинала. Граф хотел как можно быстрее прибыть на великолепный праздник, чтобы опередить поклонников жены и самому пригласить прекрасную графиню де Пейрак на танец, если только он не испортит его своей неуклюжестью. Как и Анжелика, Жоффрей любил танцы! А она знала, что некоторые из них для него не сложнее ловких выпадов стремительной дуэли.

— Да вы ревнуете, — снова с наслаждением упрекнула Анжелика графа, — надеюсь, вы не из тех мужей, которые мечтают запереть супругу дома, чтобы скрыть ее от посторонних взглядов?

— Кто знает? — отвечал он, напустив на себя злодейский вид. — Особенно если супруга — самая красивая, самая изысканная и самая обворожительная? Кто знает?..

Они игриво спорили.

Они теряли себя в объятиях друг друга.

Они любили друг друга.

Они были счастливейшими из смертных и умели смаковать отпущенные им мгновения счастья, когда окружающий мир вдруг исчезал и во всей Вселенной они оставались одни.

Придворные кружились в танце на той же сцене, на которой ставили испанскую комедию, рассказывает испанский хроникер. Королева-мать и те дамы и господа, которые не желали танцевать, входили через огромную дверь и поднимались на помост посреди зала. Четверть часа спустя король и его придворные вошли в театр через другой вход. Музыканты расположились вдоль стены.

Хроникер увлеченно называет имена танцоров, которые, преисполнившись оживления и нетерпения, забывали в танцевальных па и сложных движениях о серьезности церемонии, на которой присутствовали, — к слову, без приглашения! — по другую сторону границы, в Фонтарабии.

Среди всеобщего ликования по случаю королевской свадьбы особенно выделялась глубокая печаль испанцев, которые прощались со своей инфантой, но это была далеко не единственная причина их уныния.

И хотя это казалось довольно странным — видеть, как король Франции открывает бал, чтобы отпраздновать свадьбу с женщиной, которую он еще даже не видел, — самыми радостными на балу выглядели именно французы. Собравшись вокруг своего молодого короля, их неизменного спутника в сражениях и празднествах, они дарили себе и друг другу этот бал в память о минувших годах, прожитых в непрерывной череде развлечений и битв, где среди размеренной непринужденности приемов и танцев они вкусили опьянение юности, стоя на пороге великих свершений, предначертанных им и их монарху.

Помимо короля, Месье и Мадемуазель на бал приехали мадемуазель де Шемро и мессир д’Арманьяк[162], принцесса де Бад и герцог де Креки[163], а также герцогиня де Валентинуа[164] и, конечно, принцесса Генриетта Английская[165]. Хроникер писал о ней как о даме, которая «необычайно грациозна во всем, особенно в танцах. А праздничный наряд делал ее еще более прекрасной. Одним словом, она была великолепна!».

Здесь роль хроникера отвели французу, и каждый с легкостью распознает в описании стиль аббата де Монтрея. Граф де Суассон, мессир де Тюренн, герцог Бульонский, герцог де Валентинуа и несколько дам не танцевали, то ли оттого, что не любили танцы, то ли потому, что полагали, будто танцы в театре не слишком приличествуют их рангу.

Кроме того, на бал явились пять или шесть испанских сеньоров.

Среди дам, даривших наслаждение взору своей красотой, грацией и изяществом движений, выделялась герцогиня де Валентинуа, хотя ей было далеко до прекрасной мадемуазель де Менвиль[166]. И несмотря на то что последнюю все единогласно признали самой обворожительной женщиной, герцогиня танцевала гораздо лучше. Первой же красавицей объявили мадемуазель де Ламотт[167], к тому же в искусстве танца она превзошла остальных. Возможно, секрет скрывался в партнерах, от которых многое зависит во время наиболее сложных танцевальных фигур.

Все поддались очарованию вечера, чуть тронутого ноткой грусти и волнения. Увлеченные царящим вокруг весельем и задором музыканты непревзойденно сплетали ударные ритмы сельских танцев с более медленными мотивами, требующими при исполнении известного изящества.

Среди мужчин хроникер выделил господ де Вилькье[168], де Санкура и де Гонтери.

«Не осмеливаюсь говорить о короле, — пишет аббат де Монтрей, — который привлекательностью и изысканностью превзошел всех, а кроме того, прекрасно танцевал…»

Были такие, кто в упоении от блистательного бала сожалели об отсутствии дона Хуана Хосе Австрийского, сына короля Испании, необыкновенно привлекательного мужчины и прекрасного танцора.

Но настойчивые призывы к молчанию заставили болтунов прикусить языки. Неужели они позабыли о скандале, виновником которого стало ужасное чудовище Капитор, шут дона Хосе?

Дон Хуан Хосе повсюду возил с собой шута, дабы тот постоянно развлекал его, как было принято у испанских грандов и в старину при дворах. Во время поездки в Лувр шут также сопровождал его. Вернее, это была женщина по имени Капитор, переодетая мужчиной — на боку у нее даже висела шпага. Капитор открыто обсуждал Марию Манчини и жестоко ее высмеивал, изображая, будто Манчини, худая смуглая итальянка — королева. Вот почему весь двор догадался о страсти короля, до тех пор тщательно от всех скрываемой. Перепуганная Мария потребовала немедленно убрать карлицу, которая, возможно, лишь исполняла чью-то волю — извечная роль шутов, вестников любовных признаний или приказов и зачастую разоблачителей многих тайн. Скандал вынудил Людовика XIV просить руки племянницы Мазарини, и тут пришел черед пугаться кардиналу.

Мирные переговоры с Испанией вот-вот завершатся подписанием соглашения и свадьбой инфанты с Людовиком XIV, а тут последний собирается пойти на поводу у своей страсти. Да какой!

Как известно, за этим последовали ожесточенные споры, и чем они закончились, ясно всем, ибо король женился на инфанте. Кардинал победил.

Не давая веселью потухнуть, Филипп де Курсильон, всегда полный разнообразных идей и острот, тут же загладил в памяти гостей воспоминание о скандале, построив всех для сарабанды[169], такой длинной, что танцорам пришлось выйти на улицу и танцевать под луной.

Затем все вернулись в зал — там настала очередь танцев, в которых пары двигались мелкими шажками, что позволяло мимоходом коснуться руки партнера и посмотреть ему в глаза.

Сегодня вечером жизнь била ключом для всех.

Все были так же молоды, как и король.

* * *

Открыв бал с королем, своим кузеном, Мадемуазель подошла к Анне Австрийской и села рядом, чтобы поговорить о красоте и обаянии будущей королевы Франции. Вспомнили о рассказах епископа Фрежюса и аббата де Монтрея.

«Инфанта небольшого роста, но превосходно сложена. В ней есть все, чтобы восхитить самых взыскательных критиков женской красоты: ослепительная белизна кожи, такая, что выделяет ее из всех остальных дам. Она — блондинка, и это ее истинный цвет волос — светлый, серебристый, оттеняющий нежный румянец и перламутровую кожу. Голубые глаза очаровывают блеском и излучают нежность». Красоту ее губ воспели многие — они чувственные и ярко-алые. Нельзя упрекать аббата де Монтрея за то, что его покорила инфанта… Когда он предоставил свой отчет, в нем говорилось: «Губы, созданные для того, чтобы их целовали короли…»

Что до ее рук, то они не столь красивы, как у Анны Австрийской. Но вряд ли стоило ожидать иного, ведь у королевы-матери самые красивые руки и шея во всей Европе.

Мария-Терезия справлялась о тете и о кардинале. Желание инфанты поскорее увидеть тетушку Анну было таким трогательным. Согласно этикету, о короле, своем супруге, она пока не смела говорить.

Мадемуазель не стала подробно передавать свое впечатление о короле Филиппе IV, который на первый взгляд показался ей «старым и надломленным».

Но она особо отметила, что, несмотря на суматоху и хлопоты, связанные с церемонией бракосочетания, этот великий монарх позаботился о том, чтобы в порту Фонтарабии ее встретили две запряженные шестеркой лошадей кареты и идальго, которым поручили присматривать за «родственницей месье Лене». А во время мессы в церкви король приказал отдернуть занавеску со стороны Мадемуазель, чтобы она могла лучше видеть его и саму церемонию.

«Подобная предупредительность показалась мне весьма почтительной и необычайно любезной», — добавила герцогиня де Монпансье.

Она также поведала королеве и о том, с каким «неповторимым величием» король преклонил перед алтарем колени.

«Так трогательно! Так волнительно!» — думала Анна Австрийская, и ее сердце рвалось из груди от переполнявшего ее сладостного нетерпения.

Завтра! Завтра, 4 июня, состоится первая встреча на Фазаньем острове.

4 июня — день долгожданной встречи с королем Испании на Фазаньем острове.

Королева Анна Австрийская намеревалась отправиться туда без свиты, в сопровождении кардинала, нескольких фрейлин, державшихся поодаль, и охраны из пары-тройки дворян и мушкетеров.

Все ее существо стремилось к безмятежности и умиротворению той минуты, когда она, королева-регентша, а вскоре просто королева-мать, снова увидит любимого брата, с которым долгие годы поддерживала запрещенную переписку. Анна Австрийская всего лишь писала брату, а ее, королеву, считали предательницей в собственной стране, ведь Филипп, испанский монарх, то и дело вторгался на территорию Франции со своей грозной пехотой, и матери даже начали пугать им детей.

На этот раз Людовик XIV настоял, чтобы его брат Филипп присутствовал при встрече царственных особ.

— Вы прекрасно говорите по-испански и сможете занять инфанту беседой, пока мать и дядя будут предаваться радости долгожданной встречи. Инфанта наша ровесница, и с радостью обретет в вас брата…

В действительности Людовика глубоко уязвляло, что он сам лишен права даже мельком увидеть ту, которая со вчера является его супругой.

А все из-за проклятого испанского этикета. Он запрещал осквернять святость брака малейшим проявлением плотского влечения до тех пор, пока не свершится обряд венчания и на союз французского короля и инфанты не снизойдет Божья благодать.

Людовик увлек брата в сторону и долго о чем-то с ним беседовал. Ему в голову пришла великолепная идея.