Анжелика видела, что Жоффрей не сводит с нее сияющих глаз. Он же думал: «Она будет самой красивой! Впрочем, как обычно».

Изящество и совершенная красота жены восхищали его, но они же были и причиной легкой тревоги. Той, что вынудила его вскочить на лошадь и галопом мчаться в Сен-Жан-де-Люз тем вечером, когда он узнал о предстоящем королевском бале в честь свадьбы по доверенности в Фонтарабии. Он ведь отлично понимал, что его Анжелика будет самой красивой…

Но сегодня девятое июня, и с этим приходилось считаться.

День королевской свадьбы, куда все приглашенные прибыли, как один, из-за которой многие разорились и о которой на время забыли в лихорадочной атмосфере мирных переговоров на Фазаньем острове.

* * *

Свадебный кортеж оказался небольшим.

По дороге, устланной коврами, шло несколько человек.

Открывал шествие блистательный, отважный и немного своенравный Арман де Бурбон, принц де Конти. Его тщательно подобранный наряд с множеством складок искусно скрывал сутулость. Брат и союзник Великого Конде во времена Фронды, а ныне управляющий Гиени, Конти возглавлял королевский кортеж и своим присутствием подтверждал желание обеих сторон забыть о трагедиях прошлого.

За ним, утопая в длинной пурпурной мантии, шел кардинал Мазарини.

На некотором расстоянии от него шествовал король, в наряде из золотой парчи, богато украшенном широким черным кружевом. По обеим сторонам от него следовали маркиз д’Юмьер и маркиз де Пегилен, капитаны дворян с «вороньими клювами», оба с голубыми жезлами — символами их чина — в руках.

За ними шла инфанта, молодая королева, которую справа сопровождал Месье, а слева — ее первый кавалер, мессир де Бернонвиль. На ней было платье из серебряной парчи и фиолетовая бархатная, десять локтей в длину мантия, расшитая множеством золотых лилий. Юные кузины короля, мадемуазель де Валуа и мадемуазель де Алансон поддерживали ее по бокам, а мадам де Кариньян несла конец. Две дамы держали над головой инфанты корону.

Королева-мать в черном одеянии вдовы, расшитом серебряной вышивкой, следовала за молодой четой в сопровождении придворных дам и личной охраны. Замыкала шествие мадемуазель де Монпансье, также в черном траурном платье, но ее шею украшали двадцать ниток жемчуга.

Великолепная процессия с трудом пробиралась по улице, вдоль которой выстроились швейцарские и французские гвардейцы и мушкетеры.

И хотя королевский дворец располагался неподалеку от церкви, все-таки не обошлось без замешательств. Пегилен и д’Юмьер поссорились на виду у всех.

В церкви оба капитана встали по обе стороны от короля и сопровождали его до дарохранительницы вместе с графом де Шаро[185], капитаном королевской стражи, и маркизом де Вардом, капитаном-полковником швейцарских гвардейцев.

Людовик XIV принял свечу в двадцать луидоров из рук Месье, которую тому вручил главный церемониймейстер двора, и передал ее Жану д’Ольсу, епископу Байоннскому.

Мадемуазель исполняла те же обязанности при Марии-Терезии, что и Месье при короле: она протянула молодой королеве свечу, держа в руках чашу из позолоченного серебра, наполненную золотыми монетами.

Сразу за дарохранительницей начиналась лестница, поднимающаяся к своду храма, где тысячами огней мерцали свечи.

Анжелику едва не ослепил огонь неопалимой купины[186]. Густой аромат фимиама и ангельское пение усиливали чарующую атмосферу религиозной радости.

Словно просыпаясь от чудесного сна, толпа и главные действующие лица медленно, будто нехотя покидали храм, сожалея, что церемония закончилась так быстро, но все еще находясь под впечатлением столь редкого мистического и благодатного действа.

Позже стало известно, что вышла крупная ссора из-за старшинства между епископами и герцогами, которая едва все не испортила, по словам тех, кого окончательно выбили из колеи последние препятствия на пути королевской свадьбы. Но Анжелику мало интересовали преграды, которые пришлось преодолеть ради осуществления монаршего брака, принесшего столько радости и хлопот.

Ее восхитила прекрасная церемония и все то, что увидели сегодня гости, очарованные свершившимся действом, а не занимавшиеся поиском недостатков. Анжелика немного задержалась, чтобы осмотреть внутреннюю часть церкви Сен-Жан-де-Люза.

Во мраке, окутавшем своды и боковые нефы, чуть светились золотом расположенные друг над другом в три этажа балконы, возвышающиеся по обе стороны от главного нефа. При этом на одной половине храма собрались мужчины, а на другой — женщины.

Когда Анжелика рассматривала узкую лестницу, ведущую к балконам, она заметила наверху чей-то бледный и величественный силуэт. Монсеньор де Фонтенак в сиреневом атласном одеянии и короткой мантии с капюшоном, отороченным мехом горностая, прошел на один из позолоченных балконов. Он перегнулся через перила. Глаза прелата сверкали каким-то зловещим огнем. Он говорил с кем-то, кого Анжелика не видела.

Охваченная внезапной тревогой, она подошла ближе, чтобы разглядеть его собеседника. У подножия лестницы стоял Жоффрей де Пейрак и, запрокинув голову, с ироничной усмешкой смотрел на архиепископа.

— Помните ли вы о «золоте Тулузы»? — произнес монсеньор вполголоса. — Когда Сервилий Сципион разграбил тулузский храм, его поразила божья кара за святотатство. Вот почему всем известное выражение «золото Тулузы» намекает на беды, которое несет богатство, добытое нечестным путем.

Граф де Пейрак по-прежнему улыбался.

— Вы мне нравитесь, — тихо произнес он, — более того, я вами восхищаюсь. Вы наивны и жестоки, как истинный праведник. В ваших глазах я вижу пламя костров инквизиции. Стало быть, вы меня не пощадите?

— Прощайте, мессир, — процедил архиепископ, поджав губы.

Отблеск свечей падал на лицо Жоффрея де Пейрака. Его взгляд был задумчивым.

— Что еще произошло? — прошептала Анжелика.

— Ровным счетом ничего, моя красавица. Всего лишь наша вечная вражда.

* * *

Благодаря покровительству Мадемуазель Анжелика присутствовала на всех последующих за церемонией бракосочетания торжествах: на пиршестве и балу.

Настало время новобрачным удалиться. Придворные гадали, поедут ли молодожены в резиденцию короля или Марии-Терезии? Скорее всего, они выберут соседний с дворцом королевы-матери дом, который накануне приготовили для новой королевы, ведь она уже попривыкла к его обстановке. Или же король все-таки предпочтет свои апартаменты, сочтя их наиболее подходящими для брачной ночи?

Анжелика сопровождала Мадемуазель повсюду и присутствовала на всех праздничных обедах, которые сегодня давали почти в каждом доме, а иногда прямо на улице; на балах, которые устраивали знатные сеньоры, и уличных гуляньях. Мадемуазель приветствовала то одних, то других. Она выглядела крайне взволнованной.

— Вы согласны, что во время обряда венчания я исполнила свой долг перед королем так же достойно, как и другие? — спросила она у Анжелики.

— Разумеется, Ваше Высочество, вы были великолепны.

Мадемуазель гордо вскинула голову.

— Я рождена для церемоний и убеждена, что умею играть свою роль столь же блистательно, сколь блистательно звучит имя, которое я ношу.


Вечером к огромному ложу, на котором возлежали рядом король и королева, потянулась длинная вереница придворных и знати, и все они низко кланялись или приседали в глубоком реверансе перед монархами.

Анжелика тоже была там. Она глядела на молодых супругов, неподвижно, словно куклы, лежащих на кружевных простынях под пристальными взглядами подданных, по одному подходивших к ним, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Этикет лишал жизни и страсти тот акт, который должен был свершиться. Каким образом эти супруги, еще вчера даже не видевшие друг друга, а сейчас закованные в броню своего величия и достоинства, смогут повернуться друг к другу и обняться, когда королева-мать, согласно обычаю, опустит полог на брачное ложе? Анжелике стало жаль инфанту, под напускным бесстрастием которой скрывалась девичья стыдливость.

Спускаясь по лестнице, дамы и кавалеры обменивались пикантными шутками. Анжелика думала о Жоффрее, который был так нежен и так терпелив с ней. Где он сейчас? Она целый день не видела мужа, с тех пор как они расстались у церкви…

* * *

У выхода ее остановил слегка запыхавшийся Пегилен де Лозен.

— Где ваш муж? Где граф де Пейрак?

— Признаться, я тоже его ищу.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Сегодня утром. Мы расстались сразу после церемонии. Я присоединилась к Мадемуазель. А он ушел с мессиром де Грамоном.

— И с тех пор вы его не видели?

— Да нет же, говорю вам. У вас очень встревоженный вид. Зачем вам понадобился Жоффрей?

Он схватил ее под руку и потянул за собой.

— Идемте к дому герцога де Грамона.

— Что происходит?

Он не ответил. Пегилен, как и раньше, был одет в великолепный мундир, но его лицо утратило привычную веселость.

У мессира де Грамона, знатного вельможи, проводящего день за праздничным столом в кругу друзей, им сообщили, что граф де Пейрак расстался с герцогом тотчас после мессы.

— Он был один? — расспрашивал де Лозен.

— Один? Один? — проворчал герцог. — А вы как думаете, мой мальчик? Неужели в Сен-Жан-де-Люзе найдется человек, который сможет похвастаться, что в такой день, как сегодня, он был один? Пейрак не сообщил мне о своих намерениях, но могу вас заверить, что с ним был его мавр.

— Ясно. Тем лучше, — отозвался Лозен.

— Он, должно быть, с гасконцами. Они веселятся в порту. Или же откликнулся на приглашение принцессы Генриетты Английской, которая просила графа спеть для нее и фрейлин.

— Пойдемте, Анжелика, — произнес Лозен.

Английская принцесса была той приятной девушкой, что сидела в лодке вместе с Анжеликой, когда произошел инцидент с Вардом. На вопрос Пегилена она отрицательно покачала головой:

— Нет, он здесь не появлялся. Я посылала на поиски графа одного из моих придворных, но он нигде его не нашел.

— Но ведь с ним был мавр, Куасси-Ба, а его сложно не заметить.

— Мавра тоже никто не видел.

В таверне «Золотой кит» из-за стола, за которым собрался весь цвет Гаскони и Лангедока, навстречу им с трудом поднялся Бернар д’Андижос. Нет, никто не встречал сегодня мессира де Пейрака. Бог свидетель, они везде искали графа, звали! Даже камни бросали в окна его дома на Речной улице, пока не разбили окно у Великой Мадемуазель. Но де Пейрак как в воду канул.

Лозен потер подбородок и задумался.

— Надо найти Гиша. Маленький Месье строил глазки вашему мужу. Возможно, брат короля попросил своего фаворита пригласить графа де Пейрака к нему под каким-то предлогом.

Анжелика шла следом за Лозеном, пробираясь сквозь толпу, заполнившую освещенную факелами и разноцветными фонарями улицу. Они стучались в одну дверь за другой, расспрашивали и уходили ни с чем. Все кругом пировали, и аромат изысканных яств смешивался с чадом свечей, запахом пота и перегара, исходившим от измотанных за день слуг, от души угостившихся у фонтанов с вином. На каждом перекрестке танцевали под аккомпанемент тамбуринов и кастаньет. В темных переулках ржали лошади.

Граф де Пейрак исчез.

Анжелика схватила Лозена за руку и резко развернула к себе.

— Ну хватит, Пегилен, рассказывайте! Из-за чего вы так беспокоитесь о моем муже? Вы что-то знаете?

Он вздохнул и, приподняв парик, вытер вспотевший лоб.

— Ровным счетом ничего. Придворный никогда ничего не знает. Чрезмерное любопытство может здорово навредить. Но уже некоторое время я подозреваю, что против вашего мужа зреет заговор.

И он зашептал ей на ухо:

— Я боюсь, его могли арестовать.

— Арестовать? — повторила Анжелика. — Но за что?

Он растерянно пожал плечами.

— Вы с ума сошли! — воскликнула она. — Да и кто может отдать приказ о его аресте?

— Очевидно, король.

— В такой день, как сегодня, короля заботят куда более важные и приятные дела, чем аресты людей. То, о чем вы говорите, — полнейший вздор.

— Очень на это надеюсь. Вчера вечером я просил, чтобы его предупредили об опасности. У мессира де Пейрака еще оставалось время успеть вскочить на лошадь и спастись. Мадам, вы уверены, что прошлую ночь он провел с вами?

— О да, разумеется! — воскликнула Анжелика, немного краснея.

— Какое безрассудство. Он, как всегда, рисковал, снова играл с судьбой.

— Пегилен, вы меня с ума сведете! — вскричала Анжелика, тряся Лозена за плечи. — Что за гнусная шутка?

— Ш-ш-ш!