Мадемуазель и Анжелика поднялись в карету. Пока их экипаж с легкостью преодолевал те несколько лье, что отделяют Сен-Жан-де-Люз от пограничного берега реки, де Монпансье рассказывала о том, что во время вчерашнего краткого визита она мельком заметила в павильоне великолепные гобелены, которые торопливо вешали на стены, чтобы придать интерьерам величие и блеск, присущие королевским дворцам. Она также видела, что уже принесли два письменных прибора, выполненных из редких пород дерева и черепахового панциря в металлическом обрамлении с замками и принадлежностями из золота.

— Во всех комнатах потолки обиты tabi[60], а стены тканью с цветочным узором и роскошными цветными коврами. Что касается пола, то я рассмотрела его только в зале для переговоров, где короли обменяются клятвами. Боже! Какой будет волнительный день! Кромка ковров как раз прочерчивает границу, по обеим сторонам которой будут стоять монархи.

* * *

Испокон веков именно здесь на берегу реки Бидассоа для контрабандистов, дипломатов и паломников в Сантьяго-де-Компостела открывался путь в почти недосягаемую, скрытую за высокой горной грядой Испанию. Это были ворота в западной гряде Пиренеев, открытые Атлантике[61].

И хотя тут все еще ощущалось движение приливов и отливов, вода в Бидассоа была уже не такой соленой, поэтому ее вполне заслуженно можно называть рекой[62].

Оказавшись в Стране Басков в ее французской части, маленькая компания, которую взяла под крыло Мадемуазель, была очарована открывшимся перед ними зрелищем — в почти неподвижном зеркале воды отражался маленький дворец. Построенный на острове, он походил на плывущий по воле течения корабль из волшебной сказки. Именно в это хрупкое временное здание должны будут съехаться члены королевских семей со свитой, министрами, придворными, гостями и личной охраной, состав которой пришлось значительно ограничить. Павильон построили только потому, что испанский король во время своего визита ни под каким предлогом не пожелал ступить на чужую землю. Так что переговоры между монархами будут вестись через границу, и каждый будет находиться в своей стране.

Кроме того, заранее оговорили то, что нации не будут пытаться превзойти друг друга в величии. Вот для чего понадобилась еще одна, на этот раз воображаемая, граница, но уже внутри здания, которую запрещалось преступать и которая отделила друг от друга равное число комнат и одинаковое по площади пространство, как для французской, так и для испанской стороны. Несмотря на то что исполнить задуманное было невероятно трудно, распорядителю строительных работ, обер-гофмаршалу[63] Испании, удалось разработать и осуществить проект, о котором Великая Мадемуазель во время первого визита одобрительно отозвалась как о «выверенном и взвешенном».

Фазаний остров находился не точно посередине реки, а ближе к испанскому берегу, так что с французской стороны пришлось протягивать более длинный плавучий мост и галерею. Правда, выгодное положение испанцев омрачалось неудобным из-за горного выступа пляжем, где этим утром тренировались несколько кирасиров[64]. В отличие от пляжа французов, он был узким и коротким. Во время первых переговоров, чтобы достичь острова, министрам приходилось довольствоваться только понтонными мостами. Идти по ним было крайне неудобно — так как они раскачивались и пружинили.

Зато теперь вместо прежних мостиков, беззащитных перед дождем и ветром, протянули длинные уютные крытые галереи, построенные на расположенных под водой сваях, по всей длине украшенные витражами и предназначенные для монархов и членов их семей.

Мадемуазель рассказала, что распорядитель работ, испанец, представившийся обер-гофмаршалом короля, угадав их высокий ранг, позволил Мадемуазель и Месье пройти туда.

С испанской стороны галерея образовывала угол, примыкающий к ступеням пристани. Ее решили построить, потому что испанский монарх прибудет на остров морем.

А французы, живущие в Сен-Жан-де-Люзе, миновав живописные деревеньки, могли подъехать в каретах, запряженных четверкой, а то и шестеркой лошадей, вместе с мушкетерами, сотней швейцарских наемников, гвардейцами королевы и короля, а также с личной охраной принцев и принцесс, к самой воде — к понтонному мосту или к парадному входу крытой галереи, по углам которой располагались башенки для стражи христианнейшего короля Людовика XIV[65].

Архитекторы взвесили все «за» и «против» и, понимая, что в их руках находится честь великих королей, построили павильон так, чтобы он устроил и тех, и других.

Длина крытой галереи от французского берега до острова составляла 147 футов[66], от испанского — 137, но ее дополняла пристань в 44 фута длиной и еще одна галерея для стражи Его Католического Величества.

Пройдя к острову по одной из них, можно было попасть в просторный парадный зал, где вскоре соберется знать обоих королевств. И с той, и с другой стороны от него располагались три комнаты разного размера, разделенные узкими коридорами, которые вели к общему для двух монархов квадратному залу для переговоров. Именно там два короля встретятся, их представят друг другу, после чего они обменяются клятвами и скрепят подписями мирный договор… Одна из четырех дверей зала для переговоров была выполнена из хрусталя. Свет в помещение проникал через четыре огромных витража над каждой дверью. Сквозь расположенное в глубине комнаты окно виднелся уголок недавно разбитого на мысе острова сада, но вряд ли у королей найдется время погулять там.

Накануне Мадемуазель познакомилась с обер-гофмаршалом короля.

И поскольку сегодня именно он встретил их во французской крытой галерее, то принцесса принялась выпытывать у него, при посредничестве мессира де Виймара, говорящего по-испански, все, что обер-гофмаршалу было известно о приезде короля Испании.

Его Католическое Величество уже в пути?

С ним ли инфанта? В какой город они направляются? Король Испании остановится в Фонтарабии[67] или в Ируне?

Когда же закончится томительное ожидание?

Мадемуазель де Монпансье умоляла его ответить на вопросы и унять ее беспокойство. Разве не он был свидетелем того, как вот уже более года тому назад начались мирные переговоры, и не он ли готовил место для встречи министров? Итак, договор был подписан осенью! Но, кажется, пара подписей ничего не решала в дипломатических делах, пока оставалось огромное количество приложений, которые якобы до сих пор еще не обсудили и не утвердили. Но ведь теперь все улажено, и эти грандиозные приготовления — лишнее тому подтверждение. Мадемуазель упрашивала обер-гофмаршала развеять ее тревоги. Она приходила во все большее возбуждение. Не правда ли, столько трудов не могут не принести плоды? Вы согласны? И не могли же понапрасну притащить к самому берегу океана все дворянство страны, которое влезло в долги на несколько лет вперед для того, чтобы с пышностью отпраздновать бракосочетание, закрепляющее политический успех соглашения — союз молодых и прекрасных наследников двух величайших народов в мире?!

Собеседник слушал ее с почтением, но отвечал на вопросы Великой Мадемуазели молчанием слуги, который, хотя и выполняет важную миссию, все же не считает себя посвященным в тайны небожителей. Он отличался величественной осанкой и неразговорчивостью. Кроме того, было заметно, что обер-гофмаршал короля привык к капризам знати и умеет им противостоять.

Но даже он не смог устоять перед любезной настойчивостью Мадемуазели и признался, что его отправили сюда два месяца назад, чтобы он привел дворец в Фонтарабии в достойный для приема Его Величества короля Испании вид и закончил внутреннюю отделку павильона на Фазаньем острове, где будут проходить встречи монархов.

Почти все гобелены были развешены. Распорядитель пригласил Ее Высочество полюбоваться ими и высказать свое мнение.

Поскольку каждая из сторон — испанская и французская — участвовала в выборе предметов искусства для украшения дворца Фазаньего острова на время праздников, обе невольно обнаружили, таким образом, свои предпочтения, увлечения, пристрастия и выразили идеалы, к которым стремились.

Так, подойдя к входу в крытую галерею испанской половины зала, придворные оказались в окружении прекрасных гобеленов из шелка, шерсти или серебра, первый из которых изображал «Победу Добродетели над Пороком» и «Безобразие Греха», а второй из той же ткани — «Жизнь Ноя».

На противоположной, французской стороне того же зала, куда можно было попасть, пройдя по более длинному понтонному мосту, повесили, в конечном счете, двадцать два гобелена, на которых были изображены сцены из «Психеи и Амура»[68], юного бога любви, а в галерее — «Войны Сципиона и Ганнибала»[69].

В первой комнате испанской половины дворца стену украшал чудесный гобелен «Житие Апостола Павла», а французской половины — расшитый золотом и серебром гобелен «Житие Иоанна Крестителя».

Во второй испанской комнате развесили полотна с поэтическими аллегориями и историями об античных героях, более или менее угодных богам, о деяниях которых можно слушать вечно: Икар, Ахилл, Орфей, Андромеда… На той же стороне, в третьей комнате, посетители в немом восхищении застывали перед привезенными из Португалии пятью чудесными и удивительными золотыми гобеленами на один сюжет «Сфера или глобус».

В зеркально расположенных французских комнатах на стенах красовались полотна, воспевающие радости Природы. В первой — семь сюжетов на тему «Времена года», выполненных из золота и шелка. Во второй — расшитые различными оттенками золотой и шелковой нити гобелены, изображающие «Кустарники и цветы». Можно было бесконечно предаваться созерцанию этих совершенных по красоте полотен.

Что до зала переговоров, общего для двух монархов, где должно будет состояться подписание мирного договора и обмен клятвами, то он отличался особой изысканностью цветов, тканей и всевозможных видов орнамента. Четыре пары гобеленов из золота, серебра и шелка на тему «Апокалипсиса» усладят взоры испанского монарха и инфанты.

Французы же выбрали более разнообразные сюжеты, отдав, впрочем, предпочтение «Метаморфозам» Овидия[70].

На полу границу двух королевств отмечали кромки очень дорогих ковров: персидских — на испанской половине, турецких — на французской. Выполненные из темно-красного бархата, который пересекали золотые полосы позумента, они создавали впечатление выложенного плиткой пола.

Мессир де Мере[71], человек обширных знаний, принялся разъяснять друзьям тонкие эротические аллюзии, скрытые под вполне невинными образами стихов римского поэта Овидия, друга Вергилия[72]. Его слушали с неподдельным интересом, но вскоре пришлось прерваться из-за того, что рабочие стали вносить столы. Их расставили друг напротив друга вдоль образованной кромками ковров линии, разделяющей комнату воображаемой границей на две равные части. Они дополнили довольно строгую меблировку, состоящую из кресел, табуретов и гобеленов. Сюда же внесли два письменных прибора в железных оправах с золотыми замками, которые накануне так восхитили Мадемуазель.

Вернувшись в украшенную витражами галерею, вся компания еще раз искренне поздравила и поблагодарила обер-гофмаршала испанского короля. Забота и вкус, с которыми была выполнена внутренняя отделка дворца, так восхитили их, что они не могли удержаться от восторженных возгласов. Короли и свита непременно будут довольны.

Великолепие цветов и оттенков ласкало взор, роскошь использованных материалов убеждала в богатстве обоих королевств. Разнообразие выбранных тем деликатно рассказывало об особенностях характера французского и испанского народов. При этом сюжеты не повторялись ни в одной из комнат. Единственное сходство — кроме Анжелики, его никто не заметил — можно было обнаружить в маленьких кабинетах, устроенных в углах зала переговоров, куда по коридорчикам, украшенным историей «Ромула и Рема» с испанской стороны, и «Знаменитыми матронами» с французской, удалятся министры со своими писарями, чтобы привести в порядок, проверить и подготовить многочисленные статьи договора, который, оставшись в самый ответственный момент наедине со своим государем, они и предложат ему на подпись.

Итак, в секретных кабинетах, где будут решаться судьбы королевств, сюжеты гобеленов были одинаковые, хотя и выполнены разными мастерами. «Страсти Христовы».

Казалось, все тот же тонкий, вдохновенный разум решил, что не стоит использовать мирские темы в подобном месте, дабы в решающий миг ничто не отвлекало двух доселе враждующих монархов, примиряющихся под сенью креста — символа их общей католической веры.

* * *

У края рощи четыре лошади-тяжеловоза жевали овес под присмотром крепких здоровяков кучеров.

Для того чтобы доставить в Сен-Жан-де-Люз шторы, гобелены, тяжелые рулоны шелка и шерсти с золотым и серебряным плетением, несколько месяцев назад на мануфактуры отправились повозки, запряженные лошадьми из породы булонских тяжеловозов, выведенных для того, чтобы изо дня в день перевозить от побережья на парижские рынки свежую морскую рыбу.