Наступило молчание. Дети не привыкли к таким необычным речам.

— Жизнь в Америках, стало быть, совершеннее, чем в наших странах, где Господь властвует уже столь давно? — неожиданно раздался спокойный голос Раймона.

Он приблизился, и Анжелика заметила в его взгляде выражение, схожее с выражением гостя. Тот внимательно его разглядывал.

— Сложно взвесить на одних весах совершенства Старого и Нового Света, сын мой. Что вам ответить? В Америках совершенно другой образ жизни. Гостеприимство между белыми людьми безгранично. Никогда не встает вопрос денег, кроме того, в некоторых местах деньги вообще не в ходу и люди живут исключительно охотой, рыбалкой и обменом шкурами и стеклянными украшениями.

— А землю обрабатывают?

На этот раз вопрос задала Фантина Лозье, никогда не позволившая бы себе такого в присутствии хозяев. Но ее одолевало столь же жгучее любопытство, как и детей.

— Возделывание земли? На Антильских островах черные занимаются этим понемногу. В Америке краснокожие почти не работают на земле, они живут сбором фруктов и побегов. Есть места, где выращивают картофель, который в Европе называют земляным яблоком, но еще не умеют культивировать. Фрукты там повсюду, что-то вроде груш имеют жидкую, как масло, сердцевину, есть деревья, из которых добывают чудесный питательный сок.

— А что у них вместо хлеба? — воскликнула Фантина.

— Смотря где. В некоторых местах растет много маиса. В других — люди жуют определенные виды коры или орехов, благодаря чему весь день не испытываешь ни голода, ни жажды. Можно также есть определенный сорт бобов какао, которые перемешивают с сахаром. В пустынных местах добывают сок пальмы или агавы. Там водятся животные…

— Можно ли вести торговлю с этими странами? — прервал его Жослен.

— Некоторые купцы из Дьепа уже занимаются этим, да кое-кто из здешних краев. Мой кузен работает на судовладельца, который иногда снаряжает суда к Францисканскому берегу, как его называли во времена Франциска Первого.

— Знаю, знаю, — вновь нетерпеливо перебил Жослен. — Я знаю также, что олонцы иногда путешествуют в Новую Землю[52], а с севера корабли отходят в Новую Францию[53], но, кажется, это холодные страны, мне о них точно ничего не известно.

— В самом деле, Шамплен[54] был отправлен в Новую Францию еще в 1603 году, и сегодня там много французских поселенцев. Но это действительно холодная и очень тяжелая для жизни страна.

— И почему же?

— Это достаточно сложно вам объяснить. Возможно, потому, что там уже появились французские иезуиты.

— Вы ведь протестант, не так ли? — живо отозвался Раймон.

— Совершенно верно. Я даже пастор, хотя и без прихода, но главным образом я путешественник.

— Вам не повезло, — усмехнулся Жослен. — Я подозреваю, что моего брата сильно привлекает дисциплина и духовные обязанности братства Иисуса, которое вы осуждаете.

— Я далек от мысли осуждать их, — сказал гугенот с жестом протеста. — Я много раз встречал в тех краях отцов иезуитов, которые проникали в глубь континента с отвагой и евангельской самоотверженностью, достойными восхищения. Для некоторых племен Новой Франции нет большего героя, чем знаменитый отец Жог[55], убитый ирокезами мученик. Но каждый свободен в своих верованиях и убеждениях.

— Клянусь честью, — сказал Жослен, — я почти не могу рассуждать с вами на эти темы, так как я начинаю понемногу забывать латынь. Но мой брат говорит на ней изящнее, чем на французском и…

— Вот как раз одна из самых больших бед, которая наносит удар по нашей Франции! — воскликнул пастор. — То, что мы не можем больше молиться своему Богу, да что я говорю, всеобщему Богу, на родном языке и от всего сердца, так как стало необходимо пользоваться этими латинскими заклинаниями…

Анжелика жалела, что закончились разговоры о внезапных сильных приливах и судах, о необыкновенных животных, таких как змеи или эти огромные ящерицы с зубами, как у щуки, способные убить быка, или об этих гигантских как корабли китах, о которых заходил разговор, когда беседовали об Америках. Она не заметила, что кормилица вышла из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Вот почему шушуканье и голос мадам де Сансе, которая не думала быть услышанной, прозвучали неожиданно.

— Протестант или нет, дочь моя, этот человек — наш гость и он останется здесь столько, сколько пожелает.

Несколько мгновений спустя баронесса вошла в кухню в сопровождении Ортанс.

Гость очень учтиво поклонился, но не поцеловал руки и не расшаркался. Анжелика подумала про себя, что это определенно простолюдин, но, однако, не лишенный хороших манер, к тому же гугенот, и немного восторженный.

— Пастор Рошфор[56], — представился он. Я должен добраться до Секондиньи, где я родился, но проделав долгий путь, я подумал, что смогу отдохнуть под вашей гостеприимной крышей, мадам.

Хозяйка дома уверила его, что он желанный гость, что они все верующие католики, но это не мешает им быть терпимыми, как велел добрый король Генрих IV.

— Это именно то, на что я и смел надеяться, придя сюда, мадам, — продолжил пастор, склонившись в еще более низком поклоне, — поскольку должен вам признаться, что мои друзья поведали мне о том, что у вас долгие годы служит человек немецкого происхождения, принадлежащий, судя по всему, к реформистской церкви, вероятно лютеранин. Кроме того, я встречал его раньше, это Гийом Лютцен. Он позволил мне надеяться на то, что у вас я найду приют на эту ночь.

— Вы действительно можете быть в этом уверены, месье, и даже на последующие дни, если вы пожелаете.

— Мое единственное желание — служить Господу, чем могу. И именно Господь вдохновил меня снова. Признаюсь, что особенно я хотел бы увидеться с месье бароном, вашим супругом, мадам… так как мне надо ему передать…

— У вас есть поручение для моего мужа? — сильно удивилась мадам де Сансе.

— Не поручение, а может быть, миссия. Сожалею, что не могу поделиться ею ни с кем, кроме него.

— Разумеется, месье. Кроме того, я слышу стук копыт его лошади.

Вскоре явился барон Арман. Его, должно быть, предупредили о нежданном госте. Он не засвидетельствовал гостю своего обычного радушия. Он казался напряженным и как бы встревоженным.

— Правда ли, месье пастор, что вы прибыли из Америк? — поинтересовался он после обычных приветствий.

— Да, месье барон. И я был бы рад остаться с вами ненадолго с глазу на глаз, для того чтобы побеседовать с вами об одном известном вам человеке.

— Тише! — произнес повелительно Арман де Сансе, бросая тревожный взгляд на дверь.

Он добавил немного поспешно, что их дом в распоряжении месье Рошфора и что тому надо только попросить у горничных все, что ему необходимо для собственного удобства. Ужин подадут через час. Пастор поблагодарил и попросил разрешения удалиться, чтобы «немного умыться».

«Неужели ему не хватило ливня? — подумала Анжелика. — Смешные люди эти гугеноты! Правду говорят, что они не такие, как все. Я спрошу у Гийома, он тоже моется по любому поводу. Наверное, у них так принято. Вот, должно быть, почему у них часто растерянный и даже, можно сказать, такой ранимый вид, как у Лютцена. У них, видимо, до того начищенная кожа, что им больно… Как и тот недотепа Филипп, который все время испытывает потребность мыться. Несомненно, этот его чрезмерный уход за собой тоже доведет его до ереси. Его, может быть, сожгут, и это пойдет ему на пользу!»

Однако, когда гость направился к двери, чтобы попасть в комнату, указанную ему мадам де Сансе, Жослен, со своей обычной резкостью, схватил его за руку.

— Еще один вопрос, пастор. Чтобы иметь возможность работать в этих американских странах, необходимо, несомненно, быть богатым или приобрести должность корабельного знаменщика, или хотя бы ремесленника какой-нибудь профессии?

— Сын мой, Америки — это свободные земли. Там никто ничего не требует, хотя там нужно работать усердно и тяжело, а также защищаться.

— Кто вы, незнакомец, что позволяете себе называть этого молодого человека вашим сыном, и это в присутствии его родного отца и меня, его деда?

Насмешливый голос старого барона повысился.

— Я пастор Рошфор, месье барон, к вашим услугам, но без епархии и только проездом.

— Гугенот! — прогремел старик. — И который вдобавок приехал из этих проклятых стран…

Он оставался на пороге, опершись на свою трость, но выпрямившись во весь рост. Он позаботился о том, чтобы снять широкий черный плащ, который он носил в течение зимы. Его лицо показалось Анжелике таким же белым, как его борода. Не зная почему, ей стало страшно, и она поторопилась вмешаться.

— Дедушка, этот месье весь промок, и мы пригласили его обсохнуть. Он рассказывал нам истории о своих путешествиях.

— Предположим. Не буду скрывать, что я восхищаюсь отвагой, и когда враг является с открытым забралом, я считаю, что он достоин определенного уважения.

— Месье, я пришел не как враг.

— Избавьте нас от ваших еретических проповедей. Я никогда не принимал участия в ученых спорах, которые не входят в компетенцию старого солдата. Но я считаю необходимым сказать вам, что в этом доме вы не обратите ни единой души.

Пастор издал еле заметный вздох.

— По правде говоря, я вернулся из Америк не как проповедник, ищущий новых обращений. В нашей церкви верующие и любознательные приходят к нам по своей воле. Мне хорошо известно, что члены вашей семьи ревностные католики и что очень сложно обратить людей, чья религия основана на древнейших предрассудках, и которые считают себя единственно правыми.

— Вы признаете таким образом, что вербуете ваших сторонников не среди хороших людей, а среди нерешительных, разочаровавшихся честолюбцев, расстриженных монахов, счастливых видеть свои распутства освященными?

— Месье барон, вы слишком скоры в своих суждениях, — сказал пастор, чей голос становился тверже. — Некоторые высокопоставленные лица и католические прелаты уже обращены в наши доктрины.

— Вы не открыли мне ничего нового. Гордыня может ослабить даже лучших. Но наше преимущество, для нас, католиков, это то, что нас поддерживает молитвами вся церковь, святые и наши мертвые, в то время как вы, в вашей гордыне, вы отрицаете это заступничество и заявляете о своем праве на личное общение с Богом.

— Паписты обвиняют нас в гордыне, а сами претендуют на безгрешность и присваивают себе право на насилие. Когда я покинул Францию, — продолжил пастор приглушенным голосом, — это было в 1629 году, мне, совсем еще молодому человеку, удалось избежать чудовищной осады Ла-Рошели полчищами Ришельё. Подписывали Алесский договор, лишающий протестантов права владеть крепостями.

— Давно было пора. Вы становились государством в государстве. Признайтесь, что вашей целью было вырвать все западные и центральные области Франции из-под влияния короля.

— Я этого не знаю. Я был еще слишком молод, чтобы присоединиться к таким грандиозным планам. Я только понял, что эти новые решения противоречили Нантскому эдикту Генриха IV. По возвращении я с горечью заметил, что его не прекратили оспаривать и искажать его статьи с неукоснительностью, сравнимой только с недобросовестностью казуистов и судей. Это называют минимальным соблюдением эдикта. Также я вижу, что протестанты обязаны хоронить своих мертвых по ночам. Почему? Потому что в эдикте не уточняется, что погребение протестанта может проводиться днем. Следовательно, надо это делать ночью.

— Это должно соответствовать вашему смирению, — сказал с ухмылкой старый дворянин.

— Что касается статьи 28, позволяющей протестантам открывать школы во всех местах, где разрешено отправление культа, как она выполняется? Эдикт не говорит ни об изучаемых предметах, ни о количестве учителей, ни о численности классов на коммуну, поэтому было принято решение, что должен быть только один протестантский учитель на школу и на город. Именно таким образом в Марене я видел шестьсот протестантских детей, у которых был только один учитель. Ах! Вот он, тайный замысел, к которому привела лживая диалектика старинной церкви! — воскликнул пастор во весь голос.

Наступила поразительная тишина, и Анжелика заметила, что ее дедушка, справедливый и честный, в глубине души был несколько обезоружен изложением этих фактов, которые, впрочем, были ему известны.

Но неожиданно раздался спокойный голос Раймона:

— Месье пастор, я не в состоянии оценить справедливость расследования, проведенного вами в этой стране, об определенных злоупотреблениях, совершенных непримиримыми ревнителями церкви. Я вам признателен, что вы даже не упомянули случаев подкупа с целью обращения взрослых и детей. Но вы должны знать, что если эти злоупотребления и существуют, его Святейшество Папа лично обращался с просьбами к высшему французскому духовенству и королю. Официальные и секретные комиссии бороздят страну, чтобы исправлять ошибки, которые возможно установить. Я, больше того, убежден, что если бы вы сами добрались до Рима и передали точный отчет расследования Папе Римскому, большая часть реальных нарушений была бы устранена.