Анна Голон - Анжелика Маркиза Ангелов

Анжелика кивнула головой. Она словно вернулась назад, в свое ночное приключение, когда брат Ансельм показал ей шахту, и это вызвало у нее неприятные воспоминания.

Отец продолжал с беспокойством:

— Хотел бы я знать, что этот чертов управляющий надеется извлечь из этих старых камней? Понятно, восстановление шахты будет идти под прикрытием моего имени, но за его деньги. Мы заключили тайное соглашение, согласно которому он берет свинцовый рудник в аренду сроком на десять лет и избавляет меня от всех обязанностей землевладельца и забот, связанных с добычей руды. Единственное, что я должен сделать, так это получить от сюринтенданта освобождение от налога на четверть будущей продукции и гарантированное право на вывоз на границу. Все это кажется мне немного запутанным.

Он снова глубоко вздохнул.

— Но в конечном счете, нам не на что жаловаться! Справедливо, что откупщики и банкиры, знающие толк в денежных делах, помогают дворянству, которое всю жизнь сражается на службе у короля. И я, и твой дедушка внесли немалую долю в приумножение королевской казны, и теперь мы не должны умереть в нищете. Благодаря моей договоренности вы с Ортанс сможете получить хорошее образование. Это уже можно считать своего рода приданым, за которое вас возьмут в жены… Мы с твоей матерью напишем настоятельнице монастыря урсулинок в Пуатье и узнаем, смогут ли они вас принять. Я думаю, им понадобится определенное время, чтобы все подготовить к вашему приезду. В это время, Анжелика… Могу я тебя попросить, Анжелика…

В его голосе слышалась мольба.

— …не предаваться своим нелепым затеям, хорошо? Тебе уже пора перестать дурачиться, бегать по полям, собирать цветы… Анжелика, ты можешь мне это пообещать?

Анжелика молчала.

Сидя рядом с отцом, на краю дороги, ведущей в низину, она на мгновение вновь почувствовала себя ребенком, и необъяснимое горе, давившее на нее свинцовой тяжестью, стало легче.

Жизнь течет своим чередом, постоянно загоняет их в угол заботами и бедами, но в то же время дает надежду на спасительные перемены.

Она знала, что проходящие дни — словно бурный водный поток, который увлекает за собой людей, принуждая выполнять установленные им правила, и что она сама должна плыть по течению, как делают это ее родители для того, чтобы выжить.

— Обещайте мне, — настаивал барон.

Анжелика склонила голову.

Она обещала.

ПРОШЛО довольно много времени, прежде чем в переписке урсулинки из Пуатье подтвердили, что могут принять новых учениц. После опасений, что их прошение в очередной раз не примут, месье и мадам де Сансе, а также все домочадцы, в том числе и Анжелика, были рады этому событию, которое долгое время казалось им трудной и, может быть, напрасной затеей.

Итак, Анжелика начала собираться. Ортанс и Мадлон тоже уезжали. Раймон и Гонтран должны были проводить сестер и затем, передав их в руки урсулинок, отправиться на обучение к монахам-иезуитам Пуатье, о которых рассказывали чудеса. Это Молин, несмотря на то что сам был гугенотом, сообщил барону, что обучение у иезуитов бесплатное, о чем знали немногие.

Думали даже, не отправить ли к иезуитам и маленького девятилетнего Дени. Однако кормилица решительно запротестовала. Сначала на нее взвалили ответственность за десятерых детей, а теперь хотели отобрать всех сразу. Ее охватывает ужас от таких крайностей, заявила она. Так что Дени остался. Кроме того, были еще Мари-Аньес, Альбер и кроха, которому было только два годика и которого так просто и называли — Кроха. В общем, детей вполне хватало, чтобы не дать Фантине Лозье заскучать. Когда этот вопрос был улажен, все успокоились. Путешествие планировалось на осень. За это время вполне могло случиться что-нибудь, что отдалило бы отъезд в монастырь. И действительно произошло событие, которое чуть было не изменило судьбу Анжелики.

Как-то утром месье де Сансе вернулся из замка дю Плесси с весьма озабоченным видом.

— Анжелика! — вскричал он, входя в столовую, где вся семья уже собралась и ждала его, чтобы сесть за стол. — Анжелика, ты здесь?

— Да, отец.

Он окинул дочку критическим взглядом. За последние месяцы она еще больше выросла. Анжелика была аккуратно причесана, ее руки были чистыми. Все начинали соглашаться с тем, что девочка постепенно учится уму-разуму.

— Все получится, — прошептал он.

Затем обратился к жене:

— Только представьте себе, все семейство дю Плесси: маркиз, маркиза, сын, пажи, слуги, собаки — все они только что приехали в замок. У них высокопоставленные гости — принц Конде и весь его двор. Я вдруг оказался среди них и почувствовал себя неловко. Однако кузен был любезен. Он меня окликнул, расспросил о новостях, и, знаете, о чем он меня попросил? Привести к ним Анжелику, чтобы заменить одну из фрейлин маркизы, поскольку та оставила в Париже всех своих девушек, которые ее причесывают, развлекают, играют ей на лютне. Приезд принца стал для маркизы потрясением. Она уверяет, что теперь в доме ей необходима помощь миловидных камеристок.

— Но почему не я? — воскликнула рассерженная Ортанс.

— Потому что было сказано «миловидных», — резко ответил барон.

— Однако маркиз сказал, что я умна.

— Но маркиза хочет, чтобы ее окружали миловидные молодые девушки.

— Ах! Это уже слишком! — закричала Ортанс, набрасываясь на сестру с кулаками.

Однако Анжелика предвидела ее стремительное движение и ловко отскочила в сторону. Сердце ее быстро билось, она поднялась в большую комнату, которую делила теперь только с Мадлон. Выглянув в окно, она позвала слугу и приказала принести ей ведро воды и лохань.

Она тщательно вымылась, и долго расчесывала свои прекрасные волосы, которые носила распущенными, словно шелковый капюшон. Пюльшери принесла самое лучшее из всех ее платьев — то самое, в котором она должна была отправиться в монастырский пансион. Анжелике нравилось это платье, хотя оно и было довольно невыразительного серого цвета. Впрочем, ткань была совсем новой — ее купили у торговца сукном из Ньора специально по этому поводу. К тому же белый воротничок весьма оживлял строгий наряд. Это было ее первое длинное платье. Тетушка в умилении всплеснула руками.

— Моя маленькая Анжелика, тебя вполне можно принять за взрослую девушку. Может, стоит поднять волосы?

Однако Анжелика отказалась. Ее женский инстинкт подсказывал, что не стоит прятать такие прекрасные локоны.

Анжелика села на гнедого мула, которого отец велел оседлать для нее, и в сопровождении барона отправилась в поместье дю Плесси.

* * *

Замок уже пробудился от волшебного сна. Как только барон с дочерью оставили своих мулов управляющему Молину и стали подниматься вверх по главной аллее, до них донеслись звуки музыки. Длинные борзые и маленькие гриффоны[62] резвились на лужайках. По дорожкам прогуливались господа с завитыми волосами и дамы в переливающихся платьях. Некоторые из них с любопытством поглядывали на бедного дворянина в платье из грубой шерсти и девочку-подростка в наряде ученицы монастырского пансиона.

— Выглядит смешно, но хорошенькая, — сказала одна дама, играя веером.

Анжелика спросила себя, не к ней ли относились эти слова. Почему ее назвали нелепой? Она внимательнее пригляделась к пышным ярким нарядам, отделанным кружевами, и ее серое платье показалось ей неуместным.

Барон Арман совершенно не разделял смущения дочери. Он очень тревожился по поводу разговора с глазу на глаз с маркизом дю Плесси. Он собирался просить о снятии налога с четверти всех мулов и с четверти отлитого свинца из рудника. Это могло быть очень легким делом для дворянина высокого ранга, каким собственно и являлся барон де Ридуэ де Сансе де Монтелу. Но бедный барон отметил про себя, что, прожив годы вдали от двора, он стал неловким, как простолюдин. Его ошеломляли все эти люди — напудренные и благоухающие, чей разговор походил на щебет попугаев. Арман де Сансе испытывал ностальгию по временам Людовика XIII, когда люди держались проще и естественнее. И пока он вместе с Анжеликой протискивался сквозь шумную разодетую толпу, ему вспомнились старые друзья, которых больше не было.

Музыканты, расположившись на маленькой сцене, извлекали из инструментов высокие приятные звуки — здесь были виолы, лютни, гобои и флейты. В большой зале с зеркалами Анжелика увидела танцующих молодых людей. Она вдруг подумала, что, возможно, ее кузен Филипп среди них.

Барон де Сансе, пройдя в глубь залы, кланялся, сняв свою старую фетровую шляпу с пером. Анжелике стало не по себе. «При нашей бедности единственное, что было бы уместно, — держаться гордо и с достоинством», — подумала она. Вместо того чтобы опуститься в глубоком реверансе, который она отрепетировала с тетушкой Пюльшери целых три раза, она продолжала стоять прямо, как столб, и смотрела прямо перед собой. Лица вокруг виднелись как в тумане. Но Анжелика знала, что, глядя на нее, все умирают от желания рассмеяться.

Тишина, которую нарушали приглушенные смешки, внезапно стала полной, когда слуга объявил:

— Господин барон де Ридуэ де Сансе де Монтелу.

В этот момент лицо маркизы дю Плесси покрылось густым румянцем, что было заметно даже несмотря на веер, которым она обмахивалась. Ее глаза светились сдержанным весельем. Спас положение именно маркиз дю Плесси. Он приветливо сделал шаг вперед и произнес:

— Дорогой кузен, вы доставили нам несказанную радость, прибыв так скоро вместе с вашей прелестной дочерью. Анжелика, с тех пор как я вас видел в последний раз, вы еще больше похорошели. Не так ли? Ну разве она не похожа на ангела? — спросил он, поворачиваясь к жене.

— Вы совершенно правы, — подтвердила та, вновь надев маску холодной отстраненности. — В каком-нибудь другом платье она была бы божественна. Присядьте на этот табурет, милая, чтобы мы смогли лучше вас рассмотреть.

— Кузен мой, — сказал Арман де Сансе, чей грубоватый голос странно прозвучал в этом изящном зале, — я бы хотел немедленно, не откладывая, поговорить с вами о важном деле.

Маркиз удивленно поднял брови:

— Правда? Я вас слушаю.

— Сожалею, но о подобных вещах удобнее говорить наедине.

Господин дю Плесси бросил на родственника насмешливо-смиренный взгляд.

— Конечно, мой кузен барон, конечно. Пойдемте в кабинет. Дамы, простите нас, мы скоро вернемся.

В то мгновение, когда кузены направились к выходу, один из молодых людей с завитыми волосами, напудренный и даже накрашенный, вдруг повернулся и окликнул барона:

— Месье де Сансе!

И, когда тот остановился, спросил:

— Вы, наверное, всегда охотитесь с чеглоком?

Зал прыснул со смеху.

— Ни с чеглоком, ни с соколом, — парировал барон, поначалу озадаченный. — Я не охочусь, у меня нет на это времени…

Должно быть, ответ впечатлил гостей, ибо смех внезапно смолк и разговор принял совершенно другое направление. Анжелика не поняла, в чем смысл шутки, но почувствовала, что над ее отцом хотели посмеяться.

Устроившись на табурете, она оказалась прямо под прицелом любопытных взоров гостей. Анжелика взяла себя в руки, и бушующее в ней чувство обиды немного утихло.

Теперь она могла хорошо разглядеть окружающие ее лица. Большинство людей были ей незнакомы. Однако рядом с маркизой стояла очень красивая женщина, которую Анжелика узнала по белой жемчужной коже ее декольте.

«Мадам де Ришвиль», — подумала она.

Отороченное золотом платье графини и ее расшитый бриллиантами пластрон еще сильнее заставляли Анжелику осознать, насколько нелепым было ее собственное серое платье. Все дамы сверкали с головы до ног. Они носили на поясах странные безделушки: маленькие зеркальца, черепаховые гребни, бонбоньерки и часики. Никогда Анжелика не сможет так одеваться. Никогда она не сможет смотреть на других с таким высокомерием. Никогда ей не научиться этим изысканным сладким певучим интонациям, которые, казалось, производились во рту волшебными сосательными конфетками из бонбоньерок.

— Дорогая, — сказала одна дама другой, — у нее восхитительные волосы, но, по всей видимости, за ними никогда не ухаживали.

— Грудь маловата для пятнадцати лет.

— Но, дорогая, я думаю, что ей нет еще и тринадцати.

— Хотите знать, что я думаю, Генриетта? Обтесывать ее уже поздно.

«Как будто я мул, которого покупают», — размышляла про себя Анжелика. В тот момент она была слишком потрясена, чтобы оскорбляться на слова дам.