Порядок навел не кто иной, как странный Жанен Деревянный Зад. Своим властным, замогильным голосом, больше напоминающим грозный звериный рык, калека повергал в дрожь остальных нищих и подавлял их. Всего несколько резких слов — и человек-колода пресек потасовку. Взглянув на пристававшего к ней бродягу, Анжелика заметила, что его щеку пересекли кровавые полосы и он прикрывает рукой глаз. Но остальные хохотали.

— О-го-го! А девка-то здорово тебя разукрасила!

Анжелика с удивлением услышала, что сама смеется. Выходит, смеяться не труднее, чем спуститься в самую бездну ада? А страх… В конце концов, что такое страх? Для нее его больше просто нет. Страх — удел славных парижан, которые дрожат, когда под их окнами вереницы нищих тянутся к кладбищу Невинных на встречу со своим королем, Великим Кесарем.

— Она чья? — спросил кто-то.

— Наша! — прорычал Деревянный Зад. — Я сказал.

Их пропускали вперед. Никто из нищих, даже крепко стоящих на ногах, не пытался обогнать калеку Жанена. Когда дорога пошла в гору, двое бандитов, переодетых солдатами — их называли «бродягами», — поспешили подхватить таз безногого и понесли его наверх.

Запах в этом городском квартале становился все более зловонным и отвратительным: все вокруг обволакивала сладковатая вонь разложения, и запах гниющих в канавах мяса, сыра и овощей. То был квартал Центрального рынка, расположенный по соседству со страшным кладбищем Невинных.

Анжелика никогда здесь не бывала, хотя это мрачное кладбище считалось одним из самых популярных в Париже мест для свиданий. Даже знатные дамы наведывались туда в «книжные магазины» или «бельевые», устроенные в лотках прямо под оссуариями.

Самое обычное зрелище — галантные кавалеры, гуляющие средь бела дня со своими возлюбленными и небрежно откидывающие кончиком трости попавшийся под ноги человеческий череп или человеческие кости, абсолютно не обращая внимания на пение погребальных псалмов.

По установленной традиции, ночью на кладбище никого не арестовывали, и здесь было прибежище мошенников и бродяг, а развратники приходили сюда в поисках подруги для одиозных любовных утех.


Процессия наконец приблизилась к кладбищенской стене, обрушившейся во многих местах до такой степени, что через провалы можно было без особых затруднений проникнуть на территорию кладбища. Тут из главных ворот навстречу оборванцам вышел местный звонарь, в черном балахоне с вышивкой, изображающей черепа, скрещенные кости и серебряные капли-слезы, и ровным голосом объявил:

— На улице Жестянщиков есть покойник. Назавтра для похоронной процессии нужны плакальщицы. Каждой выдадут по десять су, юбку или черный плащ.

— Мы пойдем, пойдем! — воскликнули несколько беззубых старух.

Они бы сразу и отправились занимать местечко на Жестянщиках, да остальные на них накинулись, и Деревянный Зад грозно рыкнул:

— К дьяволу! Кто тут собрался по своим делишкам, когда нас ждет Великий Кесарь? Чертовы старухи! Порядок забыли? Руки до вас не доходят, честное слово…

Пристыженные нищенки опустили головы, подбородки у них затряслись. И вот через проломы в ограде все полезли на территорию кладбища.

Звонарь ушел, тряся колокольчиком. То и дело на перекрестке дорожек он останавливался, чтобы, подняв голову к луне, заунывно затянуть псалом:

Вечный покой даруй им, Господи,

И вечный свет пусть светит им…

Анжелика, с расширенными от ужаса глазами шла мимо валявшихся повсюду трупов. Тут и там разверзли пасть братские могилы, уже наполовину заполненные мертвецами в белых саванах и ждущие новой порции трупов, чтобы захлопнуть свой зев.

Несколько памятников и могильных плит, установленных прямо на земле, отмечали места захоронения более обеспеченных семей, хотя вот уже несколько веков кладбище Невинных предназначалось для городской бедноты. Богатых хоронили на кладбище Святого Павла.

Луна наконец воцарилась на безоблачном небе, осветив тонкий слой снега на крыше кладбищенской церкви и примыкающих к ней строений.

В неярком лунном свете поблескивал крест Бюто — высокое металлическое распятие, установленное рядом с кафедрой, как называли защищенное пирамидальной крышей возвышение посередине кладбища, к которому вели несколько ступеней.

На холоде тошнотворная вонь чуть ослабла. Впрочем, никто не обращал на нее внимания, да и сама Анжелика равнодушно вдыхала воздух, насыщенный ядовитыми испарениями.

Она с ужасом смотрела на отходящие от церкви галереи, образующие стену четырехугольного в плане кладбища. В какой-то момент ей даже показалось, будто она переживает ночной кошмар. Готические галереи завершались стрельчатыми аркадами, а в их нижнем ярусе торговцы днем раскладывали на лотках товар.

Галереи были перекрыты черепичной крышей, которую поддерживали деревянные подпорки со стороны кладбища, открывая между стрельчатыми верхушками аркады пустоты, заполненные человеческими костями. Там находились тысячи черепов и разных фрагментов скелетов. Житница смерти с ее зловещим урожаем открывала взорам невероятные нагромождения костей, которые разрушал ветер, а время обращало в прах, наводивший живых на философские размышления о тщете всего сущего. Когда одни останки рассыпались, на их место помещали другие, только что вынутые из кладбищенской земли.

Рядом с могилами виднелись кучки костей, причем устрашающие белые круглые черепа были заботливо положены могильщиком сверху: завтра они займут свое место в оссуарии над галереей.

— Что это… что это такое? — пробормотала Анжелика. Зрелище показалось ей настолько невероятным, что она подумала, будто лишилась рассудка.

Взобравшийся на одну из могил карлик Баркароль с любопытством взглянул на Анжелику:

— Костница! Костница Невинных. Самая красивая в Париже!

И помолчав секунду, добавил:

— Ты откуда такая взялась? Ты что, никогда такого не видала?

Анжелика села рядом с карликом.

С той минуты, как она, почти не отдавая себе отчета, расцарапала физиономию бандиту, ее оставили в покое и больше с ней не заговаривали. И если кто-то и бросал на нее любопытный или привычный взгляд, тут же звучало предостережение:

— Деревянный Зад сказал, что она наша. Поберегись, мужики!

Анжелика не заметила, как кладбище, полупустое к моменту их появления, постепенно заполнилось оборванной, страшной толпой.

Ее ошеломил вид костницы. Она не знала, что это мрачное пристрастие собирать скелеты в кучу в одном месте — отличительная черта Парижа. Все крупные храмы столицы пытались составить конкуренцию Невинным. Анжелика сочла это ужасным, а Баркароль, напротив, находил восхитительным. И даже промурлыкал себе под нос:

…Гибель и смерть впереди.

Так грустно, что мир покидаем,

Не зная, куда нам идти.


Анжелика медленно повернулась к нему.

— Ты поэт?

— Нет, это не я сочинил, а Грязный Поэт.

— Ты знаешь его?

— Еще бы! Да он — поэт с Нового моста!

— Его я тоже убью.

Карлик подпрыгнул, как жаба.

— Чего? Хорош шутить. Он мой друг.

Он огляделся, призывая всех в свидетели, и покрутил пальцем у виска:

— Эта баба точно свихнулась! Она всех хочет прирезать!

* * *

Вдруг послышались крики, и толпа расступилась перед странной процессией.

Во главе ее выступал долговязый тощий человек, семеня босыми ногами по талому снегу. Густые седые лохмы падали на его плечи. Безбородого можно было бы принять за старуху, но это был мужчина, во всяком случае если судить по одежде, состоявшей из изодранных штанов и плаща с широкими рукавами. Выдающиеся скулы, угрюмый, хмурый взгляд глубоко запавших сине-зеленых глаз — этот человек был лишен пола так же, как и скелеты, сваленные в костнице, и вполне подходил к окружающей мрачной обстановке. Он нес длинную пику, на конце которой из стороны в сторону покачивалась дохлая собака.

Рядом, потрясая метлой, вышагивал маленький безусый толстяк.

За парой диковинных знаменосцев следовал музыкант с виелой, водивший смычком по своему инструменту. В облике музыканта странным был головной убор: большая соломенная шляпа, нахлобученная до плеч, с проделанными в ней дырками, сквозь которую поблескивали насмешливые глаза. Сзади бежал мальчишка и яростно колотил в дно медного таза.

— Хочешь знать, кто эти трое знатных господ? — спросил карлик у Анжелики.

И, подмигнув, добавил:

— Ты знаешь тайный знак, но я-то понимаю, что ты не из наших. Те, что впереди — Великий и Малый евнухи. Великий евнух уже давно одной ногой в могиле, но никогда не помрет. А Малый евнух сторожит жен Великого Кесаря. Он несет знак Короля нищих.

— Метлу?

— Цыц! Нечего насмехаться! Метла нужна, чтобы выметать мусор. За ними идут Музыкант Тибо и его паж Лино. А вот и крали Короля нищих.

Он показал на женщин в грязных чепчиках, с одутловатыми лицами и усталыми глазами проституток. Некоторые из них были еще довольно красивы, и все они бросали по сторонам наглые взгляды. Только первая, подросток, почти совсем еще девочка, сохранила какую-то свежесть. Несмотря на холод, едва сформировавшаяся грудь была обнажена: девушка с явной гордостью выставляла ее напоказ.

Затем прошли факельщики, мушкетеры со шпагами, мошенники, переодетые паломниками, прошедшими по Пути Святого Иакова[87]. Наконец показалась тяжелая скрипучая телега. Ее катил великан с пустым взглядом и отвисшей губой.

— Бавотан, шут Великого Кесаря, — пояснил карлик.

Шествие замыкал человек с седой бородой, одетый в черное платье, из карманов которого торчали свитки пергамента. На поясе висели три хлыста, рог с чернилами и связка гусиных перьев.

— Паленый, главный сборщик податей Великого Кесаря, он же ведает законами королевства нищих.

— А где Великий Кесарь?

— В повозке.

— В повозке? — недоуменно повторила Анжелика и немного привстала, чтобы получше разглядеть.

Телега остановилась у кафедры.

Шут Бавотан наклонился, вынул что-то из телеги, затем уселся посреди кафедры и пристроил это нечто к себе на колени.

— Боже мой! — выдохнула Анжелика.

Она увидела Великого Кесаря.

Это было существо с чудовищным торсом, который оканчивался хилыми, словно у двухлетнего ребенка, белыми ножками. Мощная голова обросла черными косматыми волосами и была обмотана грязной тряпкой, закрывавшей сочащуюся язву. Глубоко посаженные глаза холодно поблескивали из-под кустистых бровей. У него были пышные усы с лихо закрученными кончиками.

— Хе-хе! — усмехнулся Баркароль, наслаждаясь изумлением Анжелики. — Скоро, девчонка, ты поймешь, что у нас маленькие верховодят большими. Как думаешь, кто станет Великим Кесарем, когда подохнет Коротышка Ролен?

И он прошептал ей на ухо:

— Деревянный Зад!

И он покачал не по росту огромной головой:

— Это закон природы. Чтобы править нищими, нужны мозги. А чаще всего их как раз у длинноногих-то и недостает. Ты что на это скажешь, Легкая Нога?

Тот, кого карлик назвал Легкая Нога, улыбнулся. Он только что присел на краешек могильной плиты, прижав руку к груди так, словно у него болело сердце. Это был еще совсем юноша, приятный с виду. Он с одышкой произнес:

— Ты прав, Баркароль. Лучше голова на плечах, чем ноги. Потому что если ноги откажут, то у тебя больше ничего не останется.

Анжелика удивленно посмотрела на ноги молодого человека, длинные и мускулистые.

Он грустно улыбнулся.

— Ноги-то при мне, но они меня почти не слушаются. Я был скороходом мессира де Ля Саблиера; как-то раз я пробежал за день двадцать лье, и сердце не выдержало. С тех пор еле хожу.

— Не можешь ходить, потому что слишком много бегал! — крикнул карлик и подпрыгнул. — Ху-ху-ху! Вот так потеха!

— Заткни глотку, Барко, — проворчал кто-то. — Ты уже достал.

Чья-то крепкая рука схватила карлика за шиворот и отшвырнула на груду костей.

— Этот урод всем надоел. Согласна, красотка?

Человек, так грубо вмешавшийся в разговор, нагнулся к Анжелике. Молодая женщина успела порядком устать от омерзительного вида окружавших ее калек и нищих, поэтому его красота принесла ей даже какое-то облегчение. Она не могла как следует разглядеть лицо мужчины, скрытое в тени широкополой войлочной шляпы с облезлым пером. Но правильные черты, большие глаза и красивый рот не ускользнули от ее внимания. Мужчина был молод, в полном расцвете сил. Смуглая рука лежала на рукояти заткнутого за ремень кинжала.

— Ты чья, красотка? — ласково спросил он, и ей послышался в его голосе чуть заметный иностранный акцент.