Анна Голон - Анжелика. Мученик Нотр-Дама

— Замечательно, мой милый, — обратился к юному перевозчику Крысобой. — Мы не только благодарим тебя, а еще и оставляем целым и невредимым. Только гони свой фонарь. Когда сочтем нужным, вернем…

Огромный свод, поддерживающий недавно построенную набережную Жевр, был монументальным строением и поражал размерами использованных для строительства камней.

Оказавшись под сводом, Анжелика услышала шум плененной реки — должно быть, так рокочет океан. Впечатление усиливалось грохотом карет, катившихся по набережной, от которого долгими раскатами не смолкало эхо. Гигантская пещера, ледяная и влажная, спрятанная в самом сердце Парижа, казалось, была создана, чтобы служить убежищем для всех городских преступников. Бандиты вместе с Анжеликой прошли через нее. По дороге им пришлось перепрыгнуть через три или четыре темных желоба, по которым из мясных лавок с улицы Старых Фонарей в Сену стекала кровь.

Потом они перебрались через несколько узких канав, заполненных вонючей жижей, миновали несколько потайных лестниц, ведущих к домам. Они шли по топкой грязи, увязая по щиколотку.

Когда бандиты вновь вынырнули на поверхность, Париж уже погрузился в ночной мрак, и Анжелика совершенно не понимала, где они находятся. Видно, они вышли на небольшую площадь с фонтаном посередине, потому что рядом слышалось журчание воды.

Неожиданно вблизи послышался голос Николя:

— Пришли, мужики? Девчонка с вами?

Один из «пересмешников» осветил Анжелику фонарем:

— Здесь она.

Анжелика заметила высокую фигуру и отвратительное лицо бандита Весельчака и в испуге закрыла глаза. Она прекрасно знала, что под маской скрывается Николя, но все равно испытывала от его вида панический страх.

Главарь заставил погасить фонарь.

— Ты спятил со своим светом! Что, господину нужен фонарь для прогулки?

— Нам совсем не хотелось свалиться в воду под набережной Жевр, — возразил тот.

Николя схватил Анжелику за руку.

— Не бойся ничего, мое сердечко, ты ведь знаешь, что это я, — усмехнулся он.

Он толкнул ее в укрытие портика.

— Пион, иди на ту сторону улицы, встань за тумбу. Мартен, останешься со мной. Гобер, иди туда. Остальные караулят на перекрестках. Баркароль, ты на посту?

Голос, идущий словно с неба, отозвался:

— Я здесь, капитан.

Карлик оседлал вывеску над какой-то лавкой.

Из портика, где Анжелика спряталась вместе с Николя, просматривалась вся улочка. В слабом свете нескольких светильников, устроенных перед самыми домами более зажиточных горожан, поблескивая, змеился замусоренный ручей.

Лавочки ремесленников были надежно заперты. Люди ложились спать, и в темных окнах то и дело проплывали желтые круги свечей.

Какая-то женщина открыла окно, чтобы выплеснуть на улицу ведро помоев. Слышно было, как плачущему малышу грозят Сердитым Монахом. Это была страшилка для детишек того времени: родители говорили, что бородатый монах бродит по улицам с огромным мешком за спиной и кидает в него непослушных детей.

— Ты у меня сегодня получишь своего Сердитого Монаха, — пробурчал Николя.

И добавил тихим, взволнованным голосом:

— Я заплачу тебе выкуп, Анжелика! У нищих так принято. Мужчина платит за красотку, как за красивый товар, который он хочет получить.

— И это единственный товар, за который у нас принято платить, — усмехнулся один из убийц.

Главарь, выругавшись, приказал ему замолчать. Заслышав шаги, бандиты притихли и замерли. Они беззвучно вытащили шпаги из ножен. На улочке показался какой-то мужчина. Он прыгал с одной стороны улицы на другую, стараясь не запачкать украшенные бантами туфли на высоких каблуках.

— Не тот, — прошептал Николя Весельчак.

Его приспешники вернули шпаги в ножны. Прохожий услышал бряцание оружия. Он вздрогнул, заметив смутные силуэты под портиком, и пустился наутек с воплем:

— Воры! Убийцы! Грабители! Убивают!

— Вот дурак, — проворчал на другой стороне улицы бродячий солдат Пион. — В кои-то веки пропустили, даже не забрали плаща, так он орет хуже осла!.. Дурья башка.

Услышав тихий посвист сообщника с конца улочки, он замолчал.

— Посмотри-ка, Анжелика, кто к нам пожаловал, — прошептал Николя, сжимая ее руку.

В оцепенении, не чувствуя даже прикосновения Николя, Анжелика ждала. Она знала, что сейчас случится.

Это неизбежно. Это должно произойти. Ее сердце снова забьется, только когда все ЗАКОНЧИТСЯ.

В желтом свете фонарей показались два монаха, идущих рука об руку. В одном из них она сразу узнала Конана Беше. Второй, болтливый толстяк, сыпал латинскими фразами и отчаянно жестикулировал. Должно быть, он был навеселе, так как время от времени наваливался на своего спутника и прижимал его к стене, а затем с извинениями вновь волок монаха к грязному ручью.

Анжелика слышала пронзительный голос алхимика. Он тоже говорил на латыни, но в его тоне слышался решительный протест. Сравнявшись с портиком, он яростно выкрикнул на французском языке:

— Довольно, брат Амбуаз, ваши теории о крещении жирным бульоном — сущая ересь! Таинство ничего не стоит, если вода, которой оно свершается, осквернена нечистыми элементами, такими, как животный жир! Крещение в жирном бульоне! Какое кощунство! Почему бы уж тогда не в красном вине? Это вполне бы вас устроило, ведь вы, кажется, к нему неравнодушны!

И тощий монах стряхнул руку, цеплявшуюся за его сутану.

Толстый брат Амбуаз пробормотал плаксивым голосом пьяницы:

— Отец, вы меня огорчаете… Увы, мне бы так хотелось убедить вас.

Внезапно он дико вскрикнул:

— Ха-ха! Deus coeli![91]

В то же мгновение Анжелика увидела, что отец Амбуаз под портиком, рядом с ними.

— Он ваш, мужики, — выдохнул он, внезапно переходя с латыни на язык парижских бродяг.

Конан Беше обернулся:

— Что с вами?

Он умолк и принялся с тревогой вглядываться в пустынную улицу. Голос его задрожал.

— Брат Амбуаз! — позвал он. — Брат Амбуаз, где вы?

Казалось, его истощенное фанатичное лицо осунулось еще сильнее, было слышно, как тяжело он дышал. Испуганно оглядываясь по сторонам, Беше сделал несколько шагов.

— Ху-ху-ху!

На сцене появился Баркароль, ухая, как зловещая ночная птица. Карлик, оттолкнувшись от скрипнувшей железной вывески, одним прыжком, словно огромная жаба, оказался у ног монаха.

Тот вжался в стену.

— Ху-ху-ху! — снова ухнул карлик.

В адском танце, подскакивая, корча страшные рожи и делая непристойные жесты, он закружился вокруг оцепеневшей от ужаса жертвы.

Затем из мрака вывалилось, ухмыляясь, второе чудовище — кривоногий горбун. Колени его соприкасались, а стопы и бедра были разведены так, что существо могло передвигаться только прыжками.

Но самым страшным было лицо с омерзительным кроваво-красным наростом.

— А-а-а-а!

В хрипе, который вырвался у монаха, не осталось ничего человеческого.

— А-а-а-а!.. Демоны!

Его длинная фигура внезапно согнулась пополам, и он упал на колени на грязной мостовой. Глаза Беше вылезли из орбит, лицо пожелтело. Рот раскрылся в гримасе ужаса, обнажив стучащие гнилые зубы.

Очень медленно, словно во власти кошмарного сна, монах воздел костлявые руки, сложив ладони вместе.

Он с трудом мог пошевелить языком. Наконец он проговорил:

— Сжалься… Пейрак!

Это имя, униженно произнесенное монахом, ножом резануло Анжелику по сердцу. Она дико закричала:

— Убей его! Убей!

И, сама того не замечая, вцепилась зубами в плечо Николя.

Он рывком освободился и вытащил тяжелый тесак мясника, служивший ему оружием.

Внезапно на улице наступила мертвая тишина.

Послышался голос Баркароля:

— Готов!

Тело монаха наклонилось набок и повалилось у стены.

Бандиты подошли ближе. Главарь поднял голову Беше: его челюсть отвисла, рот был разинут в последнем безумном вопле. Глаза уставились в одну точку и уже начинали стекленеть.

— Подох! — произнес Весельчак.

— Да ведь его и пальцем не тронули! — воскликнул карлик. — Ведь правда, Погремок, мы до него и не дотронулись? Мы только строили рожи, чтобы попугать его хорошенько.

— Ты вроде перестарался. Он от этого и подох… Подох от страха!

Распахнулось окно. Дрожащий голос спросил:

— Что происходит? Кто здесь кричал о демонах?

— Сматываемся, — скомандовал Весельчак, — нам здесь больше нечего делать.

На следующее утро, когда прохожие обнаружили бездыханное тело монаха Беше без синяков и ран, парижане вспомнили о словах колдуна, сожженного на Гревской площади:

— Конан Беше! Через десять дней я жду тебя на Божьем суде!

Они взглянули на календарь и убедились, что дата совпала. А жители улицы Вишневого Сада, что близ Арсенала, испуганно крестясь, рассказывали об ужасных криках, разбудивших их среди ночи.

Пришлось заплатить двойную цену могильщику, который согласился похоронить проклятого монаха. А на камне выбили такую эпитафию: «Здесь покоится отец Конан Беше, реколлет[92], умерщвленный демонами в первые дни февраля 1661 года».

А банда известного преступника Николя Весельчака остаток ночи развлекалась в кабаках.

Они удостоили своим визитом все злачные места от Арсенала до Нового моста. Среди них была бледная женщина с распущенными волосами, которую они буквально заставляли пить.

Анжелика выпила столько, что не держалась на ногах, и ее неудержимо рвало. Она прислонилась лбом к стене, и в голове ее родилась и мучительно звенела единственная мысль: «Падение! Падение!..»

Николя властно повернул ее к себе и оглядел с удивлением и беспокойством:

— Тебе плохо? А мы еще и не выпили, как следует… Нужно было отпраздновать нашу свадьбу…

Но, увидев, что Анжелика даже не открывает глаза, и поняв, что она совсем без сил, он взял ее на руки и вышел на улицу.

Ночь была холодной; но на груди Николя ей было тепло и безопасно.

Грязный Поэт, примостившийся между копыт бронзовой лошади, видел, как великан-бандит легко, словно куклу, несет женщину с распущенными светлыми волосами.

Когда Весельчак вошел в просторный зал у подножия Нельской башни, там грелась у огня компания нищих и нищенок. Одна из женщин с воплем вскочила и бросилась на него:

— Подонок! Ты взял другую… Наши все мне рассказали. А я в это время убивалась с бандой извращенцев-мушкетеров… Я тебе за это пущу кровь, как свинье, и ей тоже!

Николя спокойно поставил Анжелику на ноги, прислонив к стене.

Затем махнул кулачищем, и девушка, набросившаяся на него, упала.

— Теперь слушайте все, — произнес Николя Весельчак, — вот эта девчонка (он показал на Анжелику) — она МОЯ, и больше ничья. Тот, кто посмеет тронуть хотя бы волос на ее голове, кто посмеет затеять с ней ссору, будет иметь дело со мной. Вам известно, что это значит!.. Что до маркизы Польки… — тут он схватил девушку за кофту и пренебрежительно подтолкнул ее к группе картежников, — …делайте с ней, что хотите!

После этого торжествующий Николя Мерло, бывший пастух из Пуату, превратившийся в волка, повернулся к той, которую всегда любил и которую ему сегодня возвращала судьба.

ОН снова взял ее на руки и начал подниматься в башню. Он шел медленно, чтобы не споткнуться, потому что винные пары затуманили его мозг. И эта медлительность делала восхождение едва ли не торжественным.

Анжелика полностью расслабилась в его сильных руках. Ее голова немного кружилась, словно в такт поворотам винтовой лестницы.

Пройдя последний лестничный марш, Николя Весельчак ударом ноги распахнул дверь, ведущую в свою сокровищницу. Он подошел к убогому ложу из кучи плащей, бросил на него Анжелику, точно мешок, и воскликнул:

— Наконец-то мы вдвоем!

Эта грубость и торжествующий мужской смех словно пробудили Анжелику от того оцепенения, в которое она впала после посещения последней таверны. Ее вырвало, после чего она вскочила, бросилась к окну и, сама не зная почему, вцепилась в решетку.

— Ну и что ты имеешь в виду, болван, — вне себя от злости крикнула она, — когда говоришь: «Наконец-то мы вдвоем»?

— Я… ну… я имею в виду, — бормотал окончательно сбитый с толку Николя.

Она обидно расхохоталась.

— Неужели ты вообразил, что станешь моим любовником, ты, Николя Мерло?