Анна Голон - Анжелика. Путь в Версаль

И он возвращался. Поздно вечером стучал условленным стуком в оконное стекло, и она бесшумно открывала дверь. В теплом уюте маленькой комнаты, рядом с этим мужчиной, то болтливым, то язвительным, то влюбленным, она забывала о своем изнурительном каждодневном труде. Клод рассказывал Анжелике о придворных и городских скандалах; эти истории развлекали ее, тем более что она отлично знала большую часть их героев.

— Страх тех, кто боится меня, — вот мое богатство, — говорил он.

Деньги для него мало значили. Анжелика пыталась заставить его приодеться — напрасно.

После сытного ужина, даже не делая вид, будто он собирается платить за еду, молодой человек исчезал, а неделю спустя появлялся снова, бледный, голодный, улыбающийся. И тщетно она тормошила поэта своими идеями о том, как ему нужно устроиться в жизни. Если у него отличные отношения со всеми парижскими бандами, то почему бы не принимать участия в их пирушках? Почему он никогда не показывался в Нельской башне? Ведь те, кто промышляют на Новом мосту, уважают и ценят его, и благодаря этому он мог бы занять видное место в бандитской среде. Не говоря уже о том, что, зная о многих тайнах, которые тщательно скрывают великие мира сего, легко поставить в зависимость людей самого высокого положения.

— Куда забавнее заставлять их рыдать и скрежетать зубами, — беззаботно возражал поэт.

Он соглашался принимать помощь только от женщин, которых любил. Маленькая цветочница, уличная девка, служанка… Побывав в его нежных объятиях, эти женщины получали право немного побаловать любовника. Они говорили: «Ешь, мой ненаглядный», и с умилением смотрели, как он поглощает приготовленный ужин.

А затем он пропадал. И точно так же, как цветочница, уличная девка или служанка, Анжелика иногда испытывала желание удержать его подольше. Вытянувшись в теплой постели рядом с высоким молодым мужчиной, объятия которого были столь пылкими и столь легкими, она обнимала его за шею и привлекала к себе.

Но стоило ему, открыв глаза, заметить, что за маленьким окошком со свинцовым переплетом разгораются первые отблески зари, как он вскакивал, поспешно одевался и исчезал.

Просто он не мог долго задерживаться на одном месте. Поэт был одержим страстью, редкой для той эпохи, — неистовой страстью, за которую во все времена приходилось платить высокую цену: любовью к свободе.

К тому же его уход с рассветом был разумной предосторожностью: очень часто, когда Анжелика, собираясь в «Красную маску», подходила к окну, она замечала хорошо знакомую фигуру. Окно распахивалось.

— Вы выбрали раннее время для визитов, господин полицейский.

— Я не наношу визитов, мадам. Я ищу памфлетиста.

— И надеетесь обнаружить его где-то поблизости? — непринужденно спрашивала Анжелика, набрасывая на плечи накидку.

— Кто знает? — отвечал полицейский.

Она выходила из дому, и они вместе шли по заснеженным улицам, а Сорбонна резво бежала впереди. Это напоминало Анжелике время, когда точно так же вместе им случалось пересекать Париж. Однажды Дегре отвел ее в парильни Сен-Николя. В другой раз, по дороге из Дворца правосудия, перед ними словно из-под земли вырос бандит Весельчак.

Теперь Дегре и Анжелика встретились снова, и каждый хранил в душе мрачные картины пережитого. Анжелика не стыдилась того, что он видел ее прислуживающей в трактире. Она чувствовала, что старый знакомый не испытывает к ней и тени презрения. Сам побывавший на грани нищеты, он отлично понимал, что только крайняя нужда заставила бывшую графиню зарабатывать на жизнь собственными руками. Анжелика уже могла похоронить где-то в глубинах памяти воспоминания о жизни с Весельчаком. После бойни на ярмарке Сен-Жермен утекло немало воды, но Весельчак так и не объявился. Анжелика по-прежнему надеялась, что ему удалось убежать из Парижа. Может, примкнул к разбойничьим бандам, промышляющим на больших дорогах? Или попал в лапы вербовщиков солдат…

В любом случае, каким-то шестым чувством она знала, что больше никогда не увидит Николя. Так что теперь можно себе позволить ходить по улицам с высоко поднятой головой. Привыкший к ночной тишине молодой мужчина, который шел рядом своим особенным мягким шагом, больше ни в чем ее не заподозрит. Бывший адвокат тоже переменился. Он стал очень молчалив, а былая веселость уступила место иронии, порой чересчур язвительной. Часто самые простые его слова несли в себе тайную угрозу. Но Анжелика была уверена, что ей Дегре никогда не причинил бы зла.

Теперь он выглядел не таким бедным, как в прежние времена. Он носил красивые сапоги, а иногда появлялся в парике.

У «Красной маски» полицейский церемонно раскланивался с Анжеликой и уходил прочь.

Предметом особой гордости Анжелики была написанная братом Гонтраном красивая яркая вывеска над дверью трактира. На ней была изображена дама, закутанная в черную атласную накидку. Лицо дамы скрывала красная маска, сквозь прорези которой сияли изумрудные глаза. Фоном картины была сама улица Нищеты с нескладными силуэтами старых домов на фоне звездного неба и красными отблесками фонарей многочисленных трактиров.

Из соседней таверны, как всегда в ранний час, вышел разносчик вина с кувшинчиком в руках.

— Отменное, чистое вино! Дамочки, поторопитесь! Обручи на бочках скоро лопнут!

Под перезвон колоколов набирал обороты новый день. А вечером Анжелика складывала в столбики блестящие экю. Аккуратно пересчитав деньги, она прятала их в маленькие мешочки, которые займут место в сейфе, купленном по ее настоянию мэтром Буржю.

Время от времени приходил Одиже, чтобы очередной раз сделать предложение руки и сердца. Анжелика, которая не рассталась с мечтой продавать шоколад, встречала дворецкого улыбкой.

— А как ваш патент?

— Немного терпения, осталось ждать всего пару дней!

В конце концов Анжелика заявила:

— Вы не получите своего патента НИКОГДА!

— Вот как, госпожа ясновидящая! Это почему же?

— Потому что вы заручились поддержкой мессира де Гиша, зятя Сегье. Но откуда вам знать, что семейная жизнь де Гиша — сущий ад и что господин Сегье целиком на стороне дочери. Канцлер оставит ваш патент мхом зарастать, ведь это замечательный повод лишний раз насолить зятю, а уж он такого случая не упустит.

Эти сведения Анжелика почерпнула из рассказов Грязного Поэта. Но уязвленный Одиже принялся яростно спорить. Нет, он на правильном пути, а патент вот-вот будет подписан. Убежденный в близком успехе, дворецкий начал строить зал для продажи шоколадного напитка на улице Сент-Оноре.

Анжелика заглянула в будущее кафе и отметила про себя, что молодой человек последовал всем ее советам по оформлению зала. Здесь были и зеркала, и позолоченные деревянные панели.

— Думаю, такая новизна привлечет публику, жадную до всего необычного, — объяснил Одиже, совершенно позабыв, кому был обязан прекрасными идеями. — Для нового продукта требуется новая атмосфера.

— А вы подумали о том, откуда вам будут поставлять бобы?

— Как только у меня появится патент, все вопросы уладятся сами собой.

Анжелика решила воспользоваться этим несколько беспочвенным оптимизмом, чтобы побольше узнать о возможностях поставок значительных партий какао.

Но Давид так и не сумел разыскать еврея, у которого его отец закупил первую партию какао из Мексики. Что же делать? Анжелика обратила внимание, что в последнее время коммерсанты и финансисты, посещавшие трактир, часто говорили об Ост-Индской компании[1], которой покровительствовали господин Кольбер и сам король. Эта торговая компания должна была конкурировать в дальних странах с компаниями голландцев и англичан.

Однажды вечером Клод Ле Пти принес своей подруге книжицу об Ост-Индской компании; по приказу короля ее текст сочинил член Французской академии.

— Это шедевр, дорогая. Вот послушай: «Мадагаскар — это настоящий рай! Климат там прекрасный. Почвы плодородны и сами просят, чтобы их обработали. Здесь можно найти все, что душе угодно. Ароматную воду, вкуснейшие плоды, золотоносные жилы в горах. А местные жители! Добрые, восприимчивые к Евангелию, они счастливы уже тем, что могут любоваться, как трудятся христиане!»

Клод Ле Пти прервал свое чтение и прокомментировал:

— Всю эту галиматью следует переводить так: на большом острове можно околеть от жары или отравиться гнилой болотной водой, и сколько ни вкалывай на плантации — все пойдет прахом. А местные жители настолько ленивы, что им больше по вкусу сидеть в церкви и глазеть, как работают белые люди, чем трудиться самим.

Анжелика дернула Клода за волосы.

— Вы просто злюка! Зачем видеть кругом только плохое? Ведь оттуда можно привезти много всего полезного: сахар, табак, хлопок и, прежде всего, какао. А взамен туда отправят вино, водку, вяленое мясо, сыр…

Грязный Поэт не стал возражать. Скептик и насмешник, он искренне восхищался горячей верой Анжелики в успех задуманных предприятий. Она была не похожа ни на одну женщину, которых ему доводилось встречать, и это даже немного обескураживало его. Клод Ле Пти стал задавать себе вопросы, никогда не приходившие ему в голову после встреч со случайными подружками, которых «подкидывало» ему свободное, но нищее существование. Почему Анжелика полюбила его? Порой его поражала точность ее высказываний; между тем он критически относился даже к собственному таланту, и уж подавно не верил, чтобы женщина оказалась способной путно связать хотя бы две мысли. Анжелика сразу подметила, что хотя Грязный Поэт без труда объясняется на бандитском жаргоне, чаще всего он говорит изысканным языком, старательно выбирает слова, причем находит удовольствие в использовании редких, а особенно — ученых слов.

Как-то вечером она все это выложила Клоду, и тот признался, что испытывает к латыни тайную страсть, сродни влюбленности. Это чувство навеки связало поэта с окрестностями холма Сент-Женевьев, расположенного на левом берегу Сены, с университетскими кварталами, прежде всего с самой Сорбонной[2], — а безбожник полицейский осмелился так назвать свою собаку! — кварталом коллежей и монастырей, кварталом с таким прекрасным названием, напоминающим о непревзойденном литературном языке. Он не смог бы жить на белом свете, не бывая в этом квартале, пускай даже его воздух отравлен миазмами, но зато там звучит музыка божественной латыни; ему просто необходимо постоянно возвращаться сюда, несмотря на отвращение, которое он испытывает при виде сонмища церковников и педагогов, обучающих шалопаев школяров. Педагоги, вечно с красными носами, набитыми табаком, — безобразные лицемеры, но они восхищали поэта речами на латинском языке на самые разнообразные темы, вдохновение для которых они черпали в древних книгах и рукописях — подлинных сокровищах, спасенных от разграбления варварами.

Да, это страсть, настоящая любовь, но Клод Ле Пти слишком «грязный», чтобы ему было дозволено проникать «в святая святых»: в библиотеки или Академии.

Зато он знал всех, кто обладал привилегией посещать эти места, и нередко удостаивался их уважительных отзывов, написав очередную поэму на латыни. Такие поэмы моментально наводняли Левый берег, а их тексты ученики важных профессоров передавали из рук в руки. Творения Клода Ле Пти всегда были талантливы.

Как-то Анжелика расспрашивала поэта о его прошлом, и, внезапно отбросив привычный шутливый тон, он откровенно поделился своими воспоминаниями.

Он родился и вырос в горах Юрá. Совсем юнцом вслед за толпой грабителей ушел в Париж.

«Чем был бы Париж без меня?» — усмехался молодой человек.

* * *

Одиже наконец отправился в путешествие, о котором заводил разговор уже давно. Он сообщил, что едет в Нижнюю Нормандию проведать родственницу.

Анжелика пыталась разобраться в себе, понять, рада ли она его отсутствию. Молодая женщина опасалась, что однажды дворецкий узнает о том, что у нее есть любовник. А если к тому же ему станет известно, кто ее избранник, его возмущение и разочарование будут безграничны.

Это было бы УЖАСНО!

Но пока она не увидит своего поклонника несколько недель. Через пару дней хозяйка трактира почувствовала облегчение: она приходила в «Красную маску», и не было нужды постоянно следить за собой, чтобы не слышать критических замечаний Одиже, которые были иногда справедливы, но всегда — докучливы.

Она сказала себе, что неплохо справляется с работой, а в профессии, связанной с чревоугодием, новые и неожиданные рецепты всегда можно почерпнуть в общении с разнообразными и порой капризными клиентами.