Помимо этого, Анжелика получала доход от участия в делах Франсуа Бине, бывшего цирюльника из Тулузы.

О Бине Анжелика вспомнила, в очередной раз сокрушаясь перед зеркалом о своих дивных длинных волосах, срезанных «злодеями» из Шатле.

Отросшие волосы нельзя было назвать некрасивыми. Они стали сильнее виться и приобрели более яркий золотистый оттенок, хотя еще не скоро достигнут былой длины. Теперь, когда Анжелика вновь стала дамой, она больше не могла скрывать короткие локоны под чепцом, и это ее немного смущало. Ничего не поделать, нужны накладные букли. Но где взять волосы такого редкого оттенка, волосы, отливающие темным золотом? И тут у нее в памяти всплыли слова стражника из Шатле, срезавшего ее пряди: «Я продам их господину Бине с улицы Сент-Оноре». А вдруг это наш Бине из Тулузы?.. Шансы, что у цирюльника сохранились волосы Анжелики, были малы, но ее мучило любопытство. И еще ей хотелось увидеть знакомое лицо, тем более из далекого счастливого прошлого.

Она отправилась к парикмахеру.

Это и в самом деле оказался Франсуа Бине — скромный, предупредительный, болтливый. С ним было так спокойно и легко! Он говорил обо всем и ни о чем, но никогда даже намеком не касался ее прошлого.

Цирюльник женился на достойной женщине, которая умело и с неподражаемым вкусом сооружала дамские прически. Она называла себя Ламартен. Вдвоем супруги сумели так поставить дело, что к их услугам прибегали самые знатные и богатые клиенты. Анжелика, с недавних пор занявшая достаточно уважаемое положение в обществе, теперь могла без ложного стыда приходить к бывшему цирюльнику своего мужа.

Госпожа Моренс, владелица шоколадного производства, была в Париже весьма известной особой. Но порой Бине тихонько обращался к своей клиентке «госпожа графиня», и Анжелика не знала, доставляет ли ей это обращение удовольствие или же заставляет слезы наворачиваться на глаза.

Бине и его жена придумали для Анжелики очень смелую прическу. Они ровно подрезали ее и без того короткие волосы, приоткрыв очаровательные ушки, а из состриженных локонов сделали две или три накладные букли, которые спускались вдоль шеи и плеч, создавая иллюзию длинных волос.

На следующий день после визита к парикмахеру, когда Анжелика прогуливалась с Одиже по аллее Мей, к ней подошли две знакомые дамы и полюбопытствовали, какой же кудесник сделал ей эту восхитительную прическу.

Анжелика назвала Бине, и у нее тут же родилась идея о сотрудничестве с цирюльником и его женой. Она стала направлять к мастеру знакомых знатных дам, получая от Бине процент с прибыли. Кроме того, ссудила семейство Бине деньгами, чтобы цирюльник отправил своих подмастерьев покупать волосы у деревенских красавиц. Парижу уже не хватало волос для изготовления париков.

Но самой крупной сделкой госпожи Моренс стала покупка «корабельной доли» у Жана Кастеваса, торговца из Онфлёра, снабжавшего ее зернами какао.

Кастевас занимался самыми разными делами: фрахтованием судов для рыбной ловли на Ньюфаундлендской банке у берегов Америки, продажей в Париже трески, закупкой соли на берегах Пуату и Бретани, оснащением легких быстроходных судов и кораблей, доставлявших экзотические товары из Америки.

Дела торговца шли блестяще. Он ссужал деньги под проценты, выдавая краткосрочные ссуды даже матросам собственных кораблей; и при этом брал по долговым обязательствам всего лишь четыре процента. Иностранцы полагали такую ставку слишком низкой, но Кастевас считал, что поступает разумно.

Наконец, при посредничестве тринитариев[13], монастырь которых находился в Лизьё, Кастевас выкупал или обменивал рабов-христиан на мавров, захваченных его кораблями. Благодаря этой деятельности купец снискал себе славу благодетеля, несмотря на то что он не стеснялся брать с семей пленных «авансовые платежи» за меры по спасению и принимать щедрые дары от благодарных спасенных.

Кастевас процветал, но из-за склонности к рискованным предприятиям однажды чуть не оказался на грани банкротства. Один из его кораблей был захвачен на Варварийском берегу[14], другой пропал после мятежа экипажа, а увеличение налога на соль привело к тому, что купец лишился огромной партии трески. Анжелика воспользовалась случаем и сделала вид, что спешит на помощь к хитрому торговцу, чью отвагу и ловкость она давно оценила.

Сначала она ссудила его деньгами. Затем, используя свои связи, добилась того, что Кастеваса избрали королевским прокурором в городском магистрате Онфлёра. Вдобавок она сумела выхлопотать должность королевского прокурора Адмиралтейства в том же городе еще и для его брата. Статус королевского служащего защищал Жана Кастеваса от алчности сборщиков налогов.

К тому же, на правах владелицы акций Вест-Индской и Ост-Индской компаний Анжелика добилась от Кольбера разрешения на беспошлинный проход кораблей Кастеваса к берегам Мартиники. Купец был обязан выплачивать королевским служащим острова лишь небольшие отчисления.

Освобождение от уплаты налога было первым настоящим достижением Анжелики, которое ее несказанно обрадовало. Стремление получить эту привилегию походило на неосознанное стремление одержать реванш над сборщиком налогов, который, по ее детским воспоминаниям, омрачал жизнь семейства в Монтелу. А может быть, она вспомнила те первые наставления в коммерции, которые ей когда-то преподал Молин. В обмен на оказанные услуги Анжелика получила от Кастеваса долю в прибылях от его кораблей. Так мадам Моренс стала единственной в Париже поставщицей экзотических товаров: какао, черепашьего панциря, слоновой кости, диковинных птиц, драгоценных сортов древесины. Именно она снабжала деревом новую Королевскую мебельную мануфактуру, которую только что открыл господин Кольбер. Обезьян и экзотических птиц Анжелика продавала парижанкам…

Вся эта разнообразная деятельность позволила ей заработать целое состояние.

Однажды до Анжелики дошли слухи, что известная светская сочинительница будто бы сказала: «Шоколад некоторое время услаждает вкус, но вскоре вас непременно поражает смертельная лихорадка».

Анжелика решила, что обязательно должна встретиться с этой дамой. Маркиза де Севинье оказалась прелестной женщиной, которая рассуждала о жизни с таким юмором и умом, что ей прощали любые самые неосторожные высказывания. Ее красавец муж был одним из главных фаворитов знаменитой куртизанки Нинон де Ланкло. В обществе его за глаза называли распутником на содержании самой умной и очаровательной женщины и не могли простить ему любовных похождений. Маркиз погиб на дуэли, что не прибавило ему доброй репутации. А мадам де Севинье посвятила себя воспитанию дочери и сына, борьбе с врагами и управлению имением.

Анжелика приходила к ней, когда хотела послушать рассказы о Версале, где маркиза бывала по приглашению короля, ценившего ее общество. Мадам де Севинье живо описывала дворцовые развлечения: игру в обруч, балет, комедии, фейерверки, прогулки. Порой, видя искреннее сожаление в глазах Анжелики, она восклицала:

— Не огорчайтесь, милочка. Версаль — это царство хаоса! На праздниках там страшная давка, а придворные то и дело приходят в бешенство из-за того, что король совсем не заботится о них. Как-то раз господа де Гиз и д’Эльбёф вовсе не нашли места для ночлега и отправились спать на конюшню.

Но Анжелика была убеждена, что господа де Гиз и д’Эльбёф предпочли бы и впредь спать на конюшне, лишь бы не лишиться празднеств Версаля, и она не ошибалась.

Этот королевский дворец, о котором говорил весь мир, и где Анжелика дала себе слово появиться во всем своем блеске, превратился для нее в сияющий, манящий мираж. Он стал единственной, хотя и недостижимой целью, к которой она стремилась со всем пылом своей души. Оказаться в Версале! Но как шоколадница, даже будь она самой богатой женщиной в Париже, может оказаться среди придворных «короля-солнце»?

Людовик XIV расходовал безумные суммы на строительство и отделку дворца.

— Он печется о красоте Версаля, словно кокетка о красоте своего лица, — любила повторять мадам де Севинье.

Глава 7

На Королевскую площадь Анжелика переехала через несколько месяцев после открытия кондитерской. К этому времени деньги от продажи шоколада уже потекли рекой. Переезд с улицы Фран-Буржуа в самый центр аристократического квартала стал еще одной ступенью подъема по социальной лестнице.

На Королевской площади дворяне дрались на дуэли, а прекрасные дамы обсуждали вопросы философии, астрономии и играли в буриме. Анжелика с удивлением и любопытством изучала парижское светское общество, доступ куда был открыт лишь для избранных. Площадь, окруженная темно-розовыми домами с высокими черепичными крышами и длинными аркадами, в тени которых на первом этаже укрывались лавочки, торгующие кружевами и носовыми платками, как нельзя лучше располагала к отдыху после долгой утомительной работы. В этом уголке Парижа царили скромность и жеманство. А если и случались скандалы, то они скорее напоминали театральные постановки.

Когда-то Анжелика любила вести светские беседы, которые за полвека изменили французское общество и стали неотъемлемой частью культуры. Но теперь она все время боялась допустить какую-нибудь оплошность, ведь темы, на которые сочинялись эпиграммы, мадригалы или сонеты, многие годы были безмерно далеки от нее!

К тому же из-за того, что ей по-прежнему приходилось скрывать свое знатное происхождение, лучшие салоны города для госпожи Моренс оставались закрытыми. В надежде завоевать их Анжелике пришлось запастись терпением. Она роскошно одевалась, но всякий раз сомневалась, что ей удается следовать аристократической моде.

Когда ее маленькие сыновья гуляли под сенью деревьев на площади, прохожие оборачивались, чтобы еще раз взглянуть на мальчиков — так они были красивы и нарядны. Флоримон и Кантор носили уже настоящие мужские костюмы из шелка, парчи и бархата с огромными кружевными воротниками, расшитые чулки, туфли на каблуках с пряжками. На их кудрявых головках красовались широкополые шляпы с перьями, а у Флоримона была даже маленькая шпага, что приводило его в восторг. Это был хрупкий и ранимый ребенок. Он страстно мечтал о сражениях, поэтому то и дело вызывал на дуэль Пикколо. После переезда обезьянка снова повеселела и смешила домашних, как заправский комедиант. Что касается Кантора, то в свои пять лет этот невозмутимый малыш все еще плохо говорил, но по внимательному взгляду его загадочных зеленых глаз без лишних слов было ясно, что он очень смышленый мальчик. Молчун по натуре, он не видел смысла в пустых разговорах: Флоримон его понимал, а прислуга предугадывала малейшие желания.

В доме на Королевской площади Анжелика наняла кухарку и еще одного слугу. В сопровождении Флипо, исполнявшего обязанности пажа, и кучера госпожа Моренс выглядела в обществе своих соседок более чем достойно. Барба и Жавотта носили индийские шали и кружевные чепцы, у обеих были золотые нательные крестики.

Но Анжелика прекрасно понимала: для высшего общества она по-прежнему оставалась разбогатевшей выскочкой, тогда как ей хотелось, чтобы знатные вельможи приняли ее в свой круг. Достичь намеченной цели можно было только в салонах квартала Маре, где правил разум, а не дворянский титул, и где честолюбивые мещанки на равных общались с аристократками.

Для начала Анжелика завела знакомство со своей соседкой, старой девой, занимавшей апартаменты этажом ниже. Эта дама помнила времена расцвета прециозной культуры и женских диспутов. Она встречалась с маркизой де Рамбуйе[15], посещала салон мадемуазель де Скюдери[16] и изъяснялась изысканно, хотя и немного старомодно.

Филонида де Паражонк говорила о семи видах любви и подразделяла вздохи на пять категорий. Она презирала мужчин, ненавидела Мольера, а плотскую любовь считала «узами дьявола».

Впрочем, ходили слухи, что в молодые годы Филонида не была мужененавистницей. Напротив, тогда она не только удостаивала посещениями привычную ей страну Нежности, но и заглядывала в королевство Кокетства, к тому же частенько наносила визиты в его столицу Наслаждение. Закатывая выцветшие глаза, она признавалась: «Мое бедное сердце истерзано любовью!»

— Если бы только сердце! — ворчал Одиже, не одобрявший приятельские отношения Анжелики и престарелой жеманницы. — Но к чему вам еще и ученость? Знаете, в наших краях есть добрая поговорка: «Женщина знает достаточно, если она может отличить рубашку мужа от его камзола».

В ответ Анжелика шаловливо смеялась, и этого было достаточно, чтобы Одиже смирялся.

Вместе с мадемуазель де Паражонк мадам Моренс начала посещать Драгоценный дворец, за три пистоля записавшись в число его постоянных гостей.

Во Дворце собирался «весь цвет Парижа»: дамы среднего достатка, духовные лица, молодые ученые, провинциалы. Афиша сулила заманчивые перспективы: