«Мы обещаем всего за три пистоля целых три месяца, с первого дня января до середины Великого поста, забавлять вас всяческими развлечениями, которые только может вообразить здравомыслящий человек.

По понедельникам и субботам: бал и комедия; подаются бесплатные лимонад и апельсины из Португалии.

По вторникам: концерт. Лютня, вокал, музыкальные инструменты.

По средам: лекция по философии.

По четвергам: чтение газет и новых пьес. Обсуждение.

По пятницам: любопытные теории. Обсуждение».

Чтобы дамы не тревожились по поводу позднего возвращения домой, организаторы предусмотрительно сообщали:

«Особам, которые заботятся о сохранности своих денег, драгоценностей и генуэзских кружев, мы предоставим надежный эскорт. Мы обсудим эту проблему с парижскими мошенниками, которые выдадут нашим гостям надежные пропуска, позволяющие гулять по городу в любое время суток в полной безопасности. Ведь эти господа давно показали, что если снабдить их деньгами, у них хватит богобоязненности, чтобы сдержать свое слово».

Драгоценный дворец приглашал для своих посетителей именитых докладчиков. Например, о комете, которая в 1665 году очень взволновала парижан, здесь рассказывал профессор математики Королевского коллежа Роберваль[17].

Здесь обсуждали разливы Нила, сердечные привязанности, а также природу света[18] и вопрос о том, окружает ли нас пустота или же воздух имеет вес.

Анжелика заметила, что во время научных дискуссий она страдает, как грешница в аду. Услышав то или иное ученое слово, она вздрагивала, потому что ей казалось, что она снова слышит увлеченный голос Жоффрея де Пейрака и видит, как вспыхивает огонь в его глазах.

— Я слишком глупа, — пожаловалась она однажды мадемуазель де Паражонк. — Все эти серьезные вопросы пугают меня, я бы предпочла ходить в Драгоценный дворец только на балы и концерты.

— Ваша душа слишком глубоко увязла в материи, — огорчилась престарелая мадемуазель. — Как же вы сможете блистать в салонах, если не поймете, о чем там беседуют? Вы не желаете разбираться ни в философии, ни в механике, ни в астрономии, вы не умеете даже слагать стихи! Что же тогда остается?.. Пожалуй, только благочестие. Вы читали хотя бы святого Павла и святого Августина? Вот настоящие труженики во славу воли Божьей. Я дам вам их книги.

Но Анжелика отказалась от трудов святых Павла и Августина, и даже от книги мадемуазель де Гурне «О равенстве мужчин и женщин»[19], где она могла бы почерпнуть множество доводов в пику безапелляционным заявлениям Одиже.

Вместо этого она увлеченно, хоть и украдкой, изучала «Трактат о жеманстве и об умении хорошо выглядеть» мадемуазель де Кентен и «Искусство нравиться при дворе» мадемуазель де Круасси. Анжелика пыталась понять, что за публика посещает салоны, этот незнакомый мир, который станет следующим шагом на пути к намеченной цели. Она еще сама не до конца сознавала, чего именно добивается, но надеялась обрести саму себя и дать своим мальчикам имя, достойное их происхождения. Пользуясь покровительством мадемуазель Паражонк, которую высоко ценили почитатели изысканной словесности и французского языка, Анжелика старалась держаться скромно и неприметно. И была права, ведь ее яркая красота вызывала опасения у избранного общества завсегдатаев салонов. Все знали, что отчеты об этих ученых заседаниях удостоены чести печататься на страницах «La Gazette»[20], которую любил читать сам король.

— Вы вдова? — спросила Филонида Анжелику в одну из первых встреч.

Занеся гусиное перо над записной книжкой, жеманница собиралась внести имя своей новой подопечной в список приглашенных на «дамский ужин».

Анжелика поспешно возразила:

— Нет! Нет, я не вдова!

Ей казалось, что утвердительный ответ на этот неожиданный вопрос оборвет последнюю ниточку, связывающую ее с любимым, который продолжал жить в ее памяти.

— Будете! — решила несколько обескураженная, но ничуть не удивленная мадемуазель де Паражонк. — Скажем так: вы не находитесь под опекой мужа, ни живого, ни мертвого. Но не следует забывать, что у вас двое детей в добром здравии, которых вы без стеснения показываете окружающим.

— А почему я должна стесняться?

Анжелике было нелегко вновь занять достойное место в обществе с его строгими традициями и правилами поведения. Она уже столкнулась с трудностями, когда обосновалась в квартале Маре, где возводили величественные особняки самые знатные семьи королевства и где положение женщины — возможно, вдовы, — занимающейся коммерцией, не позволяло ей засиять среди других звезд на небосклоне салонов, в которые ее ввела мадемуазель де Паражонк. Жеманница полагала, что положение Анжелики среди всех этих особ благородного происхождения еще более шаткое, чем у куртизанки Нинон.

— То обстоятельство, что вы, как и она, независимая женщина, вовсе не означает, что вы — женщина свободных нравов, — заявила Филонида.

Анжелика промолчала, а ее собеседница внезапно заявила:

— Вам следовало бы завести любовника. Ну, или хотя бы сделать вид, будто у вас есть любовник, — продолжила Филонида, заметив, что Анжелика собирается возразить. — К примеру, кто тот благовоспитанный и элегантный господин, с которым вы ведете торговые дела и который изыскивает сотни способов, лишь бы заслужить вашу благосклонность?

— Одиже?

Анжелика отрицательно покачала головой. Она не желала видеть Одиже в своей личной жизни и вообще не желала иметь любовника. У нее и без того хватало проблем. Мадемуазель Паражонк считала, что подобное воздержание не соответствует тому положению в обществе, которое занимала новая знакомая, но в глубине души одобряла ее поведение.

Вот так Анжелика начала долгий путь наверх, еще не до конца сознавая, какие трудности и разочарования ожидают ее впереди. Она хотела оказаться в Версале, и однажды она обязательно окажется там! Но приходилось признать, что, сколько бы она ни посещала салоны, где собирались лучшие умы столицы, тесно связанные с ближайшим окружением короля, и какой бы степени учености она ни достигла, это вовсе не означало, что ей открыт путь в Версаль. Многие женщины, вращающиеся в этих кругах и не представляющие себе жизни вне Парижа, осваивающие уроки любви и философии у Нинон, без сомнения, никогда не смогут попасть в Версаль.

Версаль стремительно превращался в место, о котором грезили все, потому что этот дворец стал предметом страсти короля. Версаль засверкал подобно новой звезде, которую только что открыл знаменитый ученый[21], и все мечтали хоть когда-нибудь получить туда приглашение. Именно поэтому вздыхала порой мадемуазель де Паражонк, размахивая зажатым в пальцах пером.

— Никогда ни мадемуазель де Ланкло, ни я не получим приглашение туда. А вы получите! — заверила она Анжелику. — И пусть у вас нет ни положения, ни покровителя, который смог бы объяснить вам, как этого добиться, вы непременно туда попадете!

И она горько вздохнула.

— Но что дает право отправиться в Версаль мне, а не вам? — спросила Анжелика.

— БЛАГОРОДНОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ! — заявила престарелая мадемуазель тоном, не терпящим возражений.

И Анжелика не осмелилась перечить бывшей жеманнице. Каким образом старая дама догадалась о ее происхождении? По каким признакам поняла, что под личиной госпожи Моренс, под маской шоколадницы скрывается блеск древнего и знатного рода?

Мадемуазель Паражонк не раз удивляла Анжелику своим умением подмечать, казалось, совершенно неуловимые детали.

Благородное происхождение! Оно открывало двери знатнейших домов, а случалось, что перед ним склонялся и сам король. Да, она действительно принадлежала к древнему роду и могла посещать Версаль по праву рождения. Но сказать — это еще не значит сделать. Анжелика не обольщалась. Ей потребуется преодолеть множество препятствий. Но в одном она не сомневалась: она рождена для того, чтобы войти в королевский дворец через распахнутые перед ней золотые ворота.

Глава 8

Однажды в одном из литературных салонов, где любили рассуждать о чувствах, разгорелась оживленная дискуссия. Обсуждали «Астрею»[22].

Кто не читал «Астреи»? Ее читали все. Кто украдкой, а кто открыто, средь бела дня с головой погружаясь в перипетии романа, на страницах которого любовь пастуха Селадона и его возлюбленной Астреи расцветала на фоне невероятных приключений, а взаимное волшебное чувство открывало героям новые горизонты мира, доселе казавшегося жестоким и скучным.

Мадемуазель Паражонк заявляла, что «Астрея» — роман, которому недостает глубины, с чем охотно соглашались все ценители изящной словесности. Для того чтобы любить по-настоящему, одного влечения мало, необходимы знания и умение сдерживать свои порывы, чем влюбленные зачастую пренебрегают. «Астрея» же легкомысленно обещает читателям, что каждый из них в один прекрасный день непременно познает все оттенки такого необыкновенного чувства, как великая любовь, но, увы, это лишь самообман.

Эти слова поразили Анжелику в самое сердце. Она покинула компанию и выскользнула на улицу, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха. Одинокая прогулка по Парижу — верное средство прогнать безутешную тоску.

Какая-то женщина последовала за ней. Должно быть, она, как и Анжелика, во времена трудной молодости приобрела привычку бродить по Парижу в полном одиночестве.

Гибкая и нежная рука обняла ее за плечи, и Анжелика узнала свою соседку, самую знаменитую даму в квартале Маре — куртизанку Нинон де Ланкло.

— Вы познали великую любовь, — произнес чарующий голос, — и вы ее потеряли. Как это случилось?

— Он умер! Он умер, Нинон!

И Анжелика разрыдалась.

— Тогда, по крайней мере, ваш возлюбленный не познал горьких разочарований, которые приходят, когда умирает любовь.

Анжелика рыдала, в первый раз по-настоящему оплакивая Жоффрея. Прохожие равнодушно смотрели на двух женщин, обнимавших друг друга посредине улицы.

Мадемуазель де Паражонк утверждала, поднимая глаза к небесам: в нашем благовоспитанном и литературном квартале уже повидали ВСЕ! Возможно, она назвала его «литературным», потому что здесь разгуливали актеры и поэты, декламируя свои творения.

Салон знаменитой куртизанки никогда не считали пристанищем порока, скорее наоборот, его называли школой, и прежде всего школой хорошего вкуса.

«У нее, — писал шевалье де Мере, — никогда не говорят о религии или о правительстве. Здесь ведут изысканные ученые беседы, звучат откровения былых эпох и последние новости, а также рассказы о любовных приключениях, которые никогда не выходят за рамки приличий. Жизнерадостность, задор, остроумие хозяйки дома позволяют всем гостям получать удовольствие от общения».

Дружба, связавшая мадемуазель де Ланкло и Анжелику де Сансе, оставалась для всех тайной. Сохранилось мало писем, свидетельствующих о ней, а подруги никогда не выставляли напоказ искренние и глубокие чувства, соединившие их с первой встречи. Они обе принадлежали к породе женщин, привлекавших мужчин особым шармом, в них в равной степени сочетались необыкновенная красота, душевная щедрость и глубокий ум. Иногда такие женщины становятся злейшими врагами, но порой они находят в среде себе подобных лучших подруг, которые так нужны каждой женщине.

Чтобы Анжелика не сомневалась в искренности ее чувств, Нинон сказала ей однажды:

— Дружба — лучшее, на что я способна, Анжелика. Самоотверженность, деликатность и долготерпение, которых недостает любви, дарит дружба. От всего сердца предлагаю вам такую дружбу. Мое сердце будет принадлежать вам всю жизнь.

Зная лучше, чем кто-либо, вкус жизни, напоенной сладострастием, Нинон любила вовлекать в нее по-настоящему чувственных людей. Именно поэтому она не раз уговаривала Анжелику найти себе любовника из числа знатных аристократов. Но Анжелика решительно отказывалась. Материальный достаток она обеспечивала себе сама, за счет успешной коммерческой деятельности, а как средство попасть в высшее общество галантный путь представлялся ей ненадежным. Могущественное тайное общество Святого Причастия[23] простирало свое влияние даже на ближайшее окружение монарха. «Святоши» заправляли везде. Начав игру, Анжелика рассчитывала, с одной стороны, благодаря безупречной репутации заслужить их поддержку, а с другой — добиться расположения «распутников» веселым нравом и умением оживить любой праздник.

— Так заведите любовника просто ради удовольствия, — советовала Нинон. — И даже не пытайтесь уверять меня, будто не нуждаетесь в любви!

Анжелика отвечала на это, что у нее нет времени даже думать о любви. Она и сама порой удивлялась безразличию собственного тела. Казалось, что голова, в которой постоянно роились все новые и новые проекты, не способна была вместить более простые желания. Когда вечерами, наигравшись с детьми в прятки, Анжелика, умирая от усталости, падала в постель, у нее оставалось только одно желание: крепко выспаться, чтобы восстановить силы, а на следующий день снова приступить к работе.