Анна Голон - Анжелика. Путь в Версаль

– Человек с красной кожей, дамы и господа, человек с красной кожей!

Анжелика бросила оставшиеся монетки в стоящую перед возвышением плошку. Зеваки последовали ее примеру.

Сочтя, что зрителей достаточно, инвалид театральным жестом отдернул занавеску.

В глубине будки находилась статуя, будто бы сделанная из терракоты. Ее голова и бедра были покрыты перьями.

Статуя шевельнулась и сделала несколько шагов к солнечному свету. В толпе стали перешептываться. Сомнений не было, это живой человек. У него были нос, рот, украшенные кольцами уши, удлиненные глаза с потусторонним взглядом, руки-ноги. Кожа человека имела заметный медно-красный оттенок.

«Но не более чем у некоторых испанских или итальянских горцев», – решили зрители. В общем, кроме торчавших на бедрах и голове перьев, в краснокожем человеке не было ничего необыкновенного.

Насмотревшись и обменявшись впечатлениями от увиденного, люди разошлись, и старый моряк заставил свое чудо уйти в будку. После чего размял табачные листья, свернул их в шарик и принялся жевать.

Анжелика не уходила. Дующий с Сены ветер ерошил ее волосы и создавал иллюзию открытого моря, откуда всплыло это слово: «Америка».

Анжелика задумалась о своем брате Жослене и снова представила себе его отчаянные сверкающие глаза и страстный шепот: «Я ухожу в море…»

Как-то вечером к ним заглянул пастор Рошфор. Дети де Сансе окружили его с полными восторга глазами. Жослен… Раймон… Ортанс… Гонтран… Анжелика… Мадлон… Дени… Мари-Агнес… Как они были прекрасны в своей невинности и неискушенности, эти не знавшие своей судьбы дети де Сансе! Они слушали незнакомца, и его слова смутили их сердце.

«Я всего лишь любопытный исследователь новых земель, жаждущий узнать места, где человек не страдает ни от голода, ни от жажды и чувствует себя свободным. Именно там я понял, что все зло от белого человека, потому что он не только не последовал Слову Господа, но, более того, исказил его. Ибо Господь повелел не убивать и разрушать, а любить друг друга».

Анжелика прикрыла глаза. Когда она снова открыла их, то в нескольких шагах от себя, в толкотне Нового моста, увидела Жактанса, Снегиря, Большого Мешка, Гобера, Красавчика и еще нескольких воров. Они смотрели на нее.

– Сестренка! – воскликнул Снегирь, схватив ее за руку. – А я уж собрался поставить свечку Предвечному в церкви Сен-Пьер-о-Бёф. Мы ведь подумали, что больше никогда тебя не увидим!

– Решили, одно из двух: ты или в Шатле, или в Центральном госпитале…

– Если только тебя не разодрала в клочья чертова собака.

– Отмычка и Трус попались. Нынче утром их повесили на Гревской площади.

Воры окружили ее. И снова она оказалась в плену их ужасных лиц, хриплых голосов пьяниц и цепей «воровского братства» – цепей, которых было не разорвать за один день. Однако с этого дня, который она отныне будет называть «днем баржи с сеном» или «днем Нового моста», в ней затеплился огонек надежды. Она не знала, почему она надеется. Со дна поднимаются не так скоро, как опускаются туда.

– А теперь повеселимся, красотка, – сказал Снегирь. – Знаешь, зачем мы средь бела дня разгуливаем по Новому мосту? Чтобы малыш Флипо показал нам, как мастерски он умеет срезать кошельки.

Флипо, один из живущих в Нельской башне сопляков, ради такого случая сменил свои лохмотья на наряд из лиловой саржи и грубые башмаки, в которых передвигался не без труда. Он даже намотал на шею что-то вроде полотняного воротника, а под мышкой держал плюшевую торбу, в которой у него якобы находились книги и перья. Так он вполне мог сойти за решившего прогулять уроки, чтобы поглазеть на марионеток, сына какого-нибудь ремесленника.

– Послушай меня, сынок. Сегодня надо не только срезать кошелек, как ты это уже делал. Мы поймем, способен ли ты смыться во время переполоха и унести добычу. Понял?

– Угу, – ответил Флипо, выразив таким образом свое понимание задачи.

Затем он несколько раз нервно шмыгнул и утер сопли рукавом.

Сообщники внимательно разглядывали прохожих.

– Ну-ка, вот прекрасный господин, занятый своей хорошенькой дамочкой… Они еще и пешком, какая удача! Ты приметил богатенького господина, прям-таки идущего тебе в руки, Флипо? Вон они остановились возле Большого Матье. Сейчас самое время! На-ка ножницы, сынок, и дуй на дело.

Жактанс торжественно вручил мальчишке остро заточенные ножницы и подтолкнул его в толпу. В это время его сообщники уже смешались со зрителями Большого Матье.

Опытным взглядом Жактанс внимательно следил за движениями своего ученика. И вдруг пронзительно закричал:

– Осторожно, сударь! Сударь, эй! У вас срезают кошелек, ваша светлость…

Прохожие посмотрели в сторону, куда он указывал, и бросились бежать. А Снегирь все надрывался:

– Господин мой, будьте осторожны! Тут какой-то мальчишка вас грабит!

Дворянин схватился за кошелек и нащупал руку Флипо.

– Грабят! – заорал он.

Его спутница испустила пронзительный вопль.

Мгновенно началась полная неразбериха. Люди кричали, сыпали тумаками направо и налево, хватали друг друга за горло и валили наземь, а подданные Каламбредена только усиливали беспорядок своими криками и призывами:

– Поймал!

– Это он!

– Ловите! Уходит!

– Туда!

– Сюда!

Плакали задавленные в сутолоке дети. Женщины теряли сознание. Прилавки были опрокинуты. Красные зонтики улетели в Сену. Чтобы защитить свой товар, торговцы фруктами принялись метать в толпу яблоками и апельсинами.

Разбежались животные собачьего парикмахера и плотными шерстяными мячиками, хрипя и истекая слюной, бросились под ноги дерущихся.

Красавчик переходил от одной женщины к другой, подхватывал за полные талии, обнимал и ласкал их самым дерзким образом под испуганными взглядами супругов, тщетно пытавшихся побить его тростью. Удары сыпались на других, а те в отместку срывали с оскорбленных мужей парики.

Посреди всей этой круговерти Жактанс и его сообщники срезали кошельки, незаметно вытаскивали деньги, опустошали карманы, снимали плащи и драгоценности, а Большой Матье с высоты кафедры, в грохоте своего распоясавшегося оркестра, потрясал саблей и ревел:

– Давай, ребята! Пошевеливайтесь, ребята! Это полезно для здоровья.

Анжелика стояла в отдалении, на ступеньках земляной площадки, ухватившись за решетку. Отсюда она могла наблюдать за зрелищем и смеялась до слез. День завершался просто великолепно. Именно этого ей не хватало, чтобы удовлетворить желание смеяться и плакать, мучившее ее с тех пор, как она пробудилась на барже с сеном от ласк незнакомца.

В толпе она узнала папашу Юрлюро и мамашу Юрлюрет. Вцепившись друг в друга, они качались на гребне толпы, как огромная пробка из грязного тряпья.

Анжелика пуще расхохоталась. Она буквально задыхалась от смеха. О, ей-богу, так и заболеть недолго!..

– Неужто это так смешно, крошка? – проворчал у нее за спиной чей-то размеренный голос.

И сильная рука схватила ее за запястье. «Фараона не узнаешь, его чувствуешь», – говаривал Снегирь. С той ночи Анжелика научилась чуять, откуда идет опасность. Она продолжала смеяться, но потише и приняла наивный вид.

– Конечно смешно: люди дерутся, а сами не знают почему.

– Но ты-то, наверное, знаешь, а?..

Улыбаясь, Анжелика склонилась к лицу полицейского. И внезапно сильно ухватила его за нос и свернула носовой хрящ, а когда от боли он запрокинул голову, кулаком нанесла ему мощный удар в выступающее адамово яблоко.

Этому приему ее научила Полька. Удар был не настолько жесткий, чтобы оглушить полицейского, но достаточный, чтобы заставить его ослабить хватку.

Высвободившись, Анжелика убежала, подпрыгивая, как козочка.

В Нельскую башню каждый вернулся своим путем.

– Можно подсчитать наши потери, – сказал Жактанс, – но какой большой урожай, друзья, какой урожай!

Тут же на стол были вывалены плащи, шпаги, украшения, тугие кошельки.

Флипо, весь в синяках, как утка в яблоках, принес кошелек того господина, которого ему указали.

Ему оказали честь, усадив за стол Каламбредена.

– Анжелика… – прошептал Никола. – Анжелика, если бы ты не вернулась!..

– Что бы тогда случилось?

– Не знаю…

Он притянул ее к себе и сжал в объятиях, едва не раздавив.

– О, прошу тебя! – вздохнула она, освобождаясь.

Анжелика прижалась лбом к решетке бойницы. Глубокое синее небо всматривалось своими звездами в спокойные воды Сены. В воздухе ощущался аромат миндальных деревьев, цветущих в садах и на развалинах крепостной стены предместья Сен-Жермен.

Никола подошел к Анжелике, продолжая пожирать ее глазами. Ее тронула сила его неизменной страсти.

– Что бы ты сделал, если бы я не вернулась?

– Смотря по тому, что с тобой произошло. Если бы тебя сцапали, поднял бы на ноги всех своих людей. Они облазили бы все тюрьмы, все больницы, все бордели. И помогли бы тебе бежать. Если бы тебя загрызла собака, я повсюду искал бы эту тварь и ее хозяина, чтобы убить их. Наконец, если бы… – его голос стал хриплым, – если бы ты ушла с другим… я бы нашел тебя и того, другого, и зарезал бы его.

Она улыбнулась. В ее памяти возникло бледное, насмешливое лицо. Но Никола был проницательней, чем она думала, а любовь обострила его чувства.

– Не думай, что от меня так легко уйти! – с угрозой в голосе продолжал он. – У нас тут не предают, как в высшем свете. Но если такое случится, предатель умирает. Ты нигде не нашла бы убежища… Мы слишком многочисленны, слишком сильны. Я бы тебя достал из-под земли: в церкви, в монастыре, даже в королевских покоях. Мы хорошо организованы, ты же знаешь. А я, по правде говоря, обожаю затевать драки.

Он распахнул драный плащ и показал Анжелике маленькое голубоватое пятнышко на левой груди:

– Глянь-ка, видишь вот это? Мать всегда говорила: «Это знак твоего отца!» Потому что моим отцом был не этот здоровенный мужлан, папаша Мерло. Нет. Мать зачала меня раньше, с одним военным, с каким-то офицером в высоком звании. Она так и не сказала, как его звали. Но всякий раз, когда папаша Мерло хотел отлупцевать меня, она кричала: «Старшего не тронь, он благородной крови!» Ты ведь этого не знала?

Анжелика закричала ему прямо в лицо:

– Солдатский ублюдок! – И надменно бросила: – Есть чем гордиться.

Он грубо схватил ее за плечи:

– Иногда мне хочется раздавить тебя как орех. Но теперь я тебя предупредил. Если когда-нибудь ты меня обманешь… Если переспишь с кем-нибудь…

– Можешь не бояться. Мне вполне хватает твоих объятий.

– Почему ты говоришь об этом с таким недовольным видом?

– Потому что для того, чтобы требовать еще, надо было бы обладать бешеным темпераментом. Вот если бы только ты мог быть более нежным!

– Это я-то не нежный? Я, который тебя обожает? Повтори, что я не нежный.

Он поднял увесистый кулак. Анжелика пронзительно закричала:

– Не прикасайся ко мне, мужлан! Скотина! Вспомни о Польке!

Он уронил руку и вздохнул, мрачно взглянув на нее:

– Прости меня, Анжелика. Ты всегда оказываешься сильнее. – Он улыбнулся и неловко протянул к ней руку. – Иди ко мне. Я постараюсь быть нежным.

Она позволила, чтобы он уложил ее на ворох тряпья, и, безразличная, пассивная, отдалась ставшим привычными объятиям.

Удовлетворив свое желание, он еще некоторое время лежал, тесно прижавшись к ней. Анжелика чувствовала на своей щеке жесткую щетку волос, которые из-за парика он стриг очень коротко.

Наконец он глухо пробормотал:

– Теперь я знаю… Ты никогда, никогда не будешь принадлежать мне. Потому что мне нужно не только это. Мне нужно твое сердце.

– Нельзя иметь все, бедняжка Никола, – рассудительно сказала Анжелика. – Раньше тебе принадлежала частица моего сердца. Теперь тебе принадлежит все мое тело. Раньше ты был моим дружком Никола, теперь ты мой господин Каламбреден. Ты убил даже воспоминание о том чувстве, которое я испытывала к тебе, когда мы были детьми. И все же я привязана к тебе, по-другому. Потому что ты сильный.

Он разозлился, вздохнул и снова проворчал:

– Я вот думаю, не придется ли мне на днях убить тебя?

Она зевнула, ей хотелось спать.

– Не говори глупостей.

Сквозь маленькое оконце звезды отбрасывали отсветы в краденые зеркала. У подножия башни неустанно распевали жабы.

– Никола… – вдруг сказала Анжелика.

– Да?

– Помнишь, мы хотели убежать в Америку?

– Да.

– А что, если теперь мы и вправду уедем туда?

– Куда это?

– В Америку!

– Ты спятила!

– Нет, уверяю тебя, это страна, где нет ни холода, ни голода… Там мы были бы свободны.

Она настаивала:

– Что ждет нас здесь? Тебя – только тюрьма или пытка, каторга или виселица. А что ждет меня, если ты исчезнешь?..

– При Дворе Чудес никогда не следует думать о том, что нас ждет. Завтра не существует.