Анна Голон - Анжелика. Путь в Версаль

– Там, быть может, у нас будет своя земля. Мы будем ее обрабатывать. Я тебе помогу.

– Ты спятила! – повторил он в новом приступе гнева. – Я только что растолковал тебе, что не имею ничего общего с мужичьем. И неужели ты думаешь, что я отступлю, оставив Родогону Цыгану клиентуру Сен-Жерменской ярмарки?

Она не ответила и снова стала безучастной.

Он еще некоторое время ворчал:

– Вот ведь эти женщины… Взбредет же такое в голову!..

В раздражении он ворочался и все никак не мог успокоиться. Какой-то голос внутри его твердил: «Что тебя ждет? Аббатство Виселицы? Да. А потом? Но разве можно жить где-то, кроме Парижа?»

В эту весеннюю ночь широкая грудь Никола – Каламбредена рвалась от сдавленных вздохов.

Он смотрел на спящую Анжелику и, терзаемый ревностью, хотел разбудить ее, потому что во сне она улыбалась.

Анжелике снилось, что она плывет по морю на барже с сеном.

Как-то летним вечером Жан Тухляк заглянул в логово Каламбредена в Нельской башне. Он пришел проведать нищенку по кличке Фанни Несушка. У нее было десять детей, которых она поочередно сдавала то одним, то другим. На свои доходы она жила припеваючи, попрошайничеством занималась лишь для развлечения, а проституцией – по привычке. Впрочем, это совсем не мешало ее достоинствам производительницы, даже наоборот.

Жан Тухляк пришел «зарезервировать» ребенка, которого она ждала. Как настоящая торговка, она предупредила:

– За этого ты заплатишь дороже, потому что он будет колченогим.

– Откуда ты знаешь?

– Тот, кто мне его сделал, был хромым.

– О-ля-ля! – подняла ее на смех Полька. – Тебе повезло, что ты знаешь, каким был тот, кто тебе его сделал. Ты уверена, что не путаешь?

– Я всегда могу выбрать, – с достоинством отвечала Несушка.

И снова принялась прясть клок грязной шерсти. Это была активная женщина, она не любила сидеть без дела.

Обезьянка Пикколо прыгнула на плечо Тухляка и вырвала у него клок волос.

– Мерзкое животное! – заорал он, отмахиваясь шляпой.

Анжелика была довольна поступком своей любимицы. Она не скрывала неприязни к палачу. Но Жан Тухляк был личностью опасной. Его уважал сам принц нищих, с которым они делили логово. И Анжелика позвала обезьянку.

Тухляк потирал череп и ругался на чем свет стоит. Он уже докладывал принцу нищих, что люди Каламбредена стали дерзкими и опасными. Что они считают себя хозяевами жизни. Но придет день, когда другие банды возмутятся. Этот день…

– Давай-ка выпьем, – предложила Полька, чтобы утихомирить его.

Она плеснула Тухляку полный ковш горячего вина.

Он всегда мерз, даже в разгар лета. Видать, в жилах у него текла рыбья кровь. Впрочем, и глаза у него были мутные, а кожа липкая и холодная, как у рыбы.

Он выпил, и на губах его появилась улыбка, открывшая ряд скверных зубов.

В зал в сопровождении маленького Лино входил Тибо Музыкант.

– А вот и он, мой красавчик, – сказал Жан Тухляк, потирая руки. – Ну, Тибо, на сей раз решено. Я у тебя его покупаю и дам тебе – смотри не упади! – я тебе дам пятьдесят ливров. Целое состояние.

Старик растерянно смотрел на него сквозь прореху в своей соломенной шляпе.

– Но что я буду делать с пятьюдесятью ливрами? И потом, кто же вместо него будет бить в барабан?

– Выдрессируешь другого мальчишку.

– Но это мой внук.

– Ты разве не хочешь его счастья? – спросил Жан Тухляк, злорадно улыбаясь. – Ты только подумай, твой внук будет ходит в бархате и кружевах. Я тебя не обманываю, Тибо. Я знаю, кому я его продам. Он станет фаворитом принца, а потом, если не будет глупцом, достигнет высокого положения.

Жан Тухляк погладил ребенка по каштановым кудряшкам:

– Ну что, Лино, хотел бы ты иметь красивую одежду, вдоволь есть из золотой посуды и лакомиться конфетками?

– Не знаю, – скуксившись, ответил мальчонка.

Он плохо представлял себе подобные удовольствия, потому что никогда не знал ничего, кроме нищеты, как и его предки.

Пробивавшийся через приоткрытую дверь луч заходящего солнца освещал его золотистую кожу. У него были длинные загнутые ресницы, большие черные глаза и красные, как вишня, губы. Он с изяществом носил свои лохмотья. Мальчика можно было принять за маленького сеньора, переодетого для маскарада. И казалось поразительным, что такой цветок мог взрасти на подобной навозной куче.

– Пойдем-пойдем! Мы с тобой чудно поладим, – приговаривал Жан Тухляк.

И он обнял детские плечики своей белой рукой.

– Пойдем, лапочка, пойдем, мой барашек.

– Но ведь я не согласен! – завопил Музыкант. Его била дрожь. – Ты не имеешь права отнимать у меня внука!

– Я у тебя его не отнимаю, я его покупаю. Пятьдесят ливров! Так ведь? И вообще, успокойся-ка. Иначе ничего не получишь. Вот и все.

Он оттолкнул старика и пошел к двери, волоча за собой Лино.

Но перед дверью он обнаружил Анжелику.

– Ты не можешь увести его без разрешения Каламбредена, – спокойно сказала она.

И, взяв мальчонку за руку, отвела его обратно в зал.

Лицо торговца детьми побелело. Жан Тухляк добрых три секунды разевал рот и судорожно глотал воздух.

– Еще чего! Ишь чего выдумала!

Он подтащил к себе табурет.

– Ну ладно, подожду Каламбредена.

– Можешь сколько угодно ждать, – сказала Полька, – да только если Маркиза Ангелов не захочет, не получишь ты своего мальчишку. Он делает все, что она хочет! – добавила она со злобой и восхищением.

Каламбреден со своими людьми вернулся только к ночи. Прежде всего он потребовал выпить. О делах можно поговорить после.

Он утолял жажду, когда в дверь постучали. Среди нищих это не было принято. Все переглянулись, а Снегирь, вытащив шпагу, пошел открывать.

Женский голос за дверью спросил:

– Жан Тухляк здесь?

– Да входите же вы, – сказал Снегирь.

Воткнутые в железные кольца на стенах смоляные факелы осветили фигуру закутанной в накидку высокой девушки и лакея в красной ливрее, с корзиной в руке.

– Мы ходили к тебе в предместье Сен-Дени, – пояснила девица Тухляку, – но нам сказали, что ты у Каламбредена. Ну и заставил же ты нас побегать! Не говоря уже о том, что до Нельских ворот от Тюильри мы добрались бы скорее.

Говоря, она распахнула накидку и взбила пышные кружева своего корсажа, где сверкнул золотой крестик на черной бархатной ленте. Глаза мужчин разгорелись при виде этой бойкой бабенки с выбивающейся из-под тонкого чепца буйной огненной шевелюрой.

Анжелика отошла в темный угол зала. На висках выступили капельки пота. В пришедшей она не сразу узнала Бертилию, горничную графини де Суассон, которой всего несколько месяцев тому назад продала Куасси-Ба.

– У тебя для меня что-нибудь есть? – спросил Тухляк.

С многообещающим видом девица приподняла салфетку, прикрывающую корзину, которую лакей только что поставил на стол, и вынула из нее новорожденного младенца.

– Вот, – сказала она.

Жан Тухляк скептически осмотрел ребенка.

– Жирненький, хорошо сложен, – с гримасой промолвил он. – Честное слово, больше тридцати ливров дать не смогу.

– Тридцать ливров?! – возмущенно воскликнула та. – Ты слышишь, Жасент?! Тридцать ливров… Да ты на него и не посмотрел. Ты не способен оценить товар, который я тебе принесла. Посмотри хорошенько!

Маленькое разбуженное существо слабо зашевелилось.

– Ой! – воскликнула Полька. – Да у него писька черная!

– Это сын мавра, – прошептала служанка. – Помесь черного и белого. Знаешь, какими они становятся красавцами с золотой кожей. Такое не часто увидишь. Потом, когда ему будет пять-шесть лет, продашь его очень дорого в пажи. – Она злобно прыснула и добавила: – Кто знает, вдруг ты сможешь продать его собственной матери, Суассонше.

Глаза Тухляка алчно загорелись.

– Ладно, – решил он, – дам тебе за него сто ливров.

– Сто пятьдесят.

Подлец с негодованием воздел руки:

– Ты меня разоряешь! Вообрази, сколько денег понадобится на воспитание мальчишки, особенно если я хочу вырастить его откормленным и сильным?

Начался гнусный торг. Бертилия положила младенца на стол и уткнула руки в боки. Все присутствующие столпились вокруг и с некоторой опаской стали заглядывать в корзину. Кроме слишком темного члена, младенец почти ничем не отличался от любого другого новорожденного. Только кожа, казалось, была немного краснее.

– Во-первых, кто сказал, что это и правда мулат? – исчерпав все аргументы, спросил Жан Тухляк.

– Клянусь, что его отец чернее, чем дно закопченного котла.

Фанни Несушка испуганно воскликнула:

– Ох, меня чуть не парализовало от страха! Как твоя госпожа могла…

– А правду говорят, будто достаточно мавру только бросить взгляд на белую женщину, как она уже беременна? – поинтересовалась Полька.

Служанка гнусно хихикнула:

– Говорят… И наперебой твердят об этом от Тюильри до Пале-Рояль с тех пор, как беременность моей хозяйки стала заметна. Слухи дошли даже до опочивальни короля. Его величество сказал: «Неужели? Тогда это должен быть очень глубокий взгляд». И, повстречав мою хозяйку на приеме, повернулся к ней спиной. Представляете, как Суассонша разозлилась! Ведь она так надеялась подцепить его! Но король в ярости с тех пор, как стал подозревать, что мужчина с черной кожей поставлен Суассоншей в те же условия, что он сам. К несчастью, ни муж, ни любовник, этот мелкий негодяй маркиз де Вард, не согласны взвалить на себя отцовство. Но моя хозяйка себе на уме. Во-первых, официально она разродится только в декабре.

И Бертилия уселась за стол, победоносно глядя вокруг:

– Налей-ка мне, Полька, и я вам все выложу. Так вот. Очень просто. Надо только уметь считать на пальцах. Мавр покинул службу у хозяйки в феврале. Если она родит в декабре, значит мавр не может быть отцом ребенка. Тут она слегка расслабляет корсаж платья и жалуется подруге: «Ах, милочка, этот ребенок так ворочается. Он меня буквально парализует. Даже не знаю, смогу ли нынче вечером отправиться на бал к королю».

А потом, в декабре, роды с превеликим шумом, прямо в Тюильри. Тут-то, Тухляк, ты и доставишь нам ребеночка, свеженького, сегодняшнего. Пусть отцом будет кто угодно. Мавр ни при чем, что и требовалось доказать. Всем известно, что он с февраля гребет на королевских галерах.

– А за что его отправили на каторгу?

– Да из-за грязной истории с колдовством. Он был соучастником какого-то колдуна, которого сожгли на Гревской площади.

Несмотря на самообладание, Анжелика не смогла удержаться и не взглянуть на Никола. Но тот равнодушно пил и ел. Она снова отступила в тень. Ей хотелось бы покинуть зал, но в то же время она сгорала от желания услышать продолжение.

– Да-а, грязная история! – понизив голос, продолжала Бертилия. – Мавр умел предсказывать судьбу. Вот его и приговорили. Как раз потому-то Вуазенша отказалась прийти, когда хозяйка послала за ней, чтобы она избавила ее от плода.

Карлик Баркароль вспрыгнул на стол возле стакана служанки:

– У-у! Я видел эту даму и тебя тоже, я тебя видел много раз, кудрявая морковка! Я маленький демон, который открывает дверь у моей знаменитой хозяйки, гадалки.

– Верно, я могла бы узнать тебя по твоей наглости.

– Вуазенша не захотела устроить графине выкидыш, потому что она носила под сердцем ребенка мавра.

– Как же она узнала? – спросила Фанни.

– Она знает все. Она же гадалка.

– Она только взглянула на ее ладонь и сразу все ей сказала, – испуганно пояснила служанка. – Что это ребенок смешанной крови, что черный человек, который ее обрюхатил, знает секреты магии, что она не может его убить, потому что это принесет ей несчастье, хотя она тоже колдунья. Моя хозяйка очень расстроилась. «Что будем делать, Бертилия?» – говорила она мне. Она пришла в ужасную ярость. Но Вуазенша не уступила. Она сказала, что поможет моей хозяйке родить, когда придет срок, и что об этом никто не узнает. Но что больше она ничего сделать не может. И спросила много денег. Все произошло прошлой ночью в Фонтенбло, куда двор переехал на лето. Вуазенша приехала с одним из своих людей, колдуном по имени Лезаж. Хозяйка родила в небольшом домике, принадлежащем семье Вуазенши, недалеко от дворца. На заре я проводила хозяйку, и с самого утра, разодетая в пух и прах и размалеванная, она, как обычно, предстала перед королевой, потому что она руководит ее свитой. Вот уж как разочаруются те, кто со дня на день ждет увидеть ее в затруднительном положении! Кому они теперь станут перемывать кости? Госпожа де Суассон по-прежнему беременна, родит только в декабре, белого ребенка, и, быть может, господин де Суассон признает его.

Оглушительный хохот сопровождал окончание ее рассказа.

Баркароль кувыркнулся и сказал:

– Я слыхал, как моя госпожа призналась Лезажу, что заработала на Суассонше больше, чем если бы клад нашла.