– Есть покойник на улице Ферронри, так что на завтра требуются бедняки в похоронный кортеж. Каждый получит по десять су и черную куртку или накидку.

– Мы пойдем, мы пойдем! – закричали какие-то беззубые старухи.

Они готовы были за эти гроши сразу бежать к дому на улице Ферронри, но остальные стали браниться, а Деревянный Зад, щедро осыпая их страшными ругательствами, проревел:

– Черт бы вас побрал! Неужто мы будем заниматься своей работенкой и мелкими делишками, когда нас ждет принц нищих? На кой черт мне эти подлые старухи? Что за нравы, честное слово!

Сконфуженные нищенки опустили голову. Подбородки у них дрожали. Все друг за другом через разные дыры проникли на кладбище.

Глашатай умерших удалился, звеня колокольчиком. В проулке он остановился и, подняв голову, заунывно затянул:

– Проснитесь, спящие, помолитесь за усопших.

С расширенными от ужаса глазами Анжелика пробиралась среди канав, заполненных трупами. Здесь и там были общие могилы, наполовину заваленные закутанными в саваны мертвецами. Прежде чем их засыплют, разверстым ямам предстояло дождаться новых обитателей.

Некоторые памятники или положенные прямо на землю надгробные плиты свидетельствовали о том, что их хозяева были довольно состоятельны. И все же испокон веков это было кладбище бедняков. Богатых хоронили на кладбище Святого Павла.


Луна, теперь одиноко царившая в темном небе, осветила едва заметную снежную пелену, покрывавшую крыши церкви и окрестных строений.

Тускло мерцал крест семейства Бюто – высокое металлическое распятие, установленное в центре кладбища, неподалеку от кафедры.

Мороз притуплял тошнотворный запах. Впрочем, никто не обращал на него внимания.

Да и сама Анжелика с безразличием вдыхала насыщенный миазмами воздух. Но четыре галереи, отходящие от церкви и формирующие ограду кладбища, приковывали ее взгляд и ошеломляли настолько, что ей казалось, будто она видит кошмарный сон. Нижняя часть этих средневековых построек представляла собой стрельчатые монастырские аркады, где нынче торговцы устроили свои лавочки. Но над галереями располагались лачуги с черепичными крышами, опиравшиеся со стороны кладбища на деревянные столбы, так что между кровлей и опорами оставались просветы. Все это пространство было заполнено останками. Там были свалены в груду тысячи черепов и скелетов. Чердаки смерти, переполненные своим зловещим урожаем, демонстрировали взорам живых небывалые нагромождения иссушенных ветром и превращенных в прах временем человеческих останков. Но на смену им бесконечно поступали новые, извлекаемые из кладбищенской почвы.

И действительно, везде возле могил виднелись кучи костей, аккуратно собранных в вязанки, и черепа, уложенные в штабеля могильщиками, четко выполняющими привычную для них работу. Завтра эти вязанки переместятся к стенам кладбища, как повторялось уже многие десятки лет.

– Что это… что это такое? – в ужасе промолвила Анжелика. Такое зрелище казалось ей нереальным, она боялась, что сошла с ума.

Взобравшись на могилу, карлик Баркароль с удивлением разглядывал ее:

– Оссуарии! Оссуарии кладбища Святых Мучеников. Самые прекрасные оссуарии Парижа!

И, помолчав, добавил:

– Ты что, с неба свалилась? Ты что, никогда этого не видела?

Анжелика присела рядом с ним. После того как она, не помня себя, расцарапала ногтями лицо того шутника, ее оставили в покое и больше с ней никто не заговаривал. Если кто-нибудь обращал на нее заинтересованный или игривый взгляд, немедленно раздавался голос:

– Она наша, поосторожней, братцы.

Анжелика не заметила, как только что почти пустынное кладбище постепенно заполнилось страшной толпой оборванцев.

Она не могла оторвать взгляд от оссуариев. Ей было невдомек, что эта жуткая страсть сваливать скелеты в кучи присуща Парижу. Все основные парижские церкви пытались оспорить это право кладбища Святых Мучеников.


Ей это место казалось ужасным, а карлик, напротив, находил его великолепным. Он пробормотал:

– Смерть наконец бросила им вызов.

Какое горе умереть

И не знать, куда идешь…

Анжелика медленно повернулась к нему.

– Да ты просто поэт, – сказала она.

– Это сочинил не я, а Грязный Поэт, Клод Ле Пти.

– Ты с ним знаком?

– Еще бы! Он же знаменитый памфлетист с Нового моста.

– Его я тоже хочу убить.

Карлик подпрыгнул, как жаба:

– Ты так не шути! Он мой приятель.

Баркароль оглянулся, призывая присутствующих в свидетели, и покрутил пальцем у виска:

– Сестренка спятила! Хочет всех укокошить!

* * *

Тут вдруг раздались какие-то возгласы, и толпа расступилась, дав дорогу странной процессии.

Во главе ее шел, семеня босыми ногами по грязному снегу, очень длинный и худой человек. Пышные седые волосы падали ему на плечи, лицо было лишено растительности. Можно было подумать, что это старуха, и, возможно, он и вправду не был мужчиной, несмотря на штаны и рваный плащ. У него были выступающие скулы, угрюмые и мрачные глаза прятались в глубоких глазницах. Он был лишен пола, подобно скелету, и столь же уместен в этом скорбном месте. Он нес длинную палку, на конце которой болталась дохлая собака.

Рядом с ним потрясал метлой толстый безбородый человечек. За этими странными знаменосцами шел шарманщик, крутя ручку своего инструмента. Оригинальность музыканта заключалась в огромной соломенной шляпе с нависающими полями, скрывавшими его почти до плеч. В полях были проделаны маленькие дырочки, сквозь которые поблескивали хитрые глаза. За ним следовал мальчик, усердно бьющий в медный таз.

– Хочешь, я назову тебе этих знаменитых благородных господ? – спросил у Анжелики карлик и добавил, подмигнув ей: – Тебе известен наш знак, но я вижу, что ты не из наших. Те, которых ты видишь впереди, – это Большой и Малый Евнухи. Вот уже много лет Большой Евнух находится на грани смерти, но он никогда не умрет. Малый Евнух стережет жен принца нищих. У него в руках знак отличия.

– Метла?

– Тсс! Не вздумай насмехаться! Под метлой подразумевается наведение порядка. Позади них шарманщик и его паж Лино. А вот и крали принца нищих.

Из-под грязных чепцов виднелись распухшие физиономии проституток с усталыми и томными глазами. Некоторые еще не утратили красоту, но все без исключения нагло посматривали по сторонам. Но только первая, подросток, почти ребенок, единственная еще выглядела свежей. Несмотря на холод, платье ее было расстегнуто, и она с гордостью выставляла напоказ свои молодые, едва расцветшие груди.

Затем шли факельщики, за ними мушкетеры со шпагами, далее следовали нищие и мнимые паломники Святого Иакова. Под скрежет и лязганье появилась тяжелая тележка, которую толкал великан с отвисшей нижней губой.

– Это Слюнтяй, идиот принца нищих, – объявил карлик.

Замыкал шествие человек с длинной седой бородой, в черном сюртуке, карманы которого были набиты пергаментными свитками. На поясе у него болтались три хлыста, чернильница и гусиные перья.

– Это Старый Пень – главный помощник принца нищих, он же ведает законами королевства нищих, – пояснил карлик.

– А где же сам он? – поинтересовалась удивленная Анжелика.

– В тележке.

– В тележке? – изумленно переспросила Анжелика и немного приподнялась, чтобы лучше видеть.

Тележка остановилась в центре кладбища, перед кафедрой. Так называли возвышение с пирамидальной крышей, к которому вели несколько ступенек.

Слюнтяй наклонился и взял что-то из тележки, потом уселся на кафедру и водрузил предмет себе на колени.

– Боже мой! – ахнула Анжелика.

Перед ней был принц нищих. Это существо обладало мощной грудью, переходящей в хиленькие и беленькие, как у двухлетнего ребенка, ножки. Огромную голову, поросшую черными курчавыми спутанными волосами, наполовину закрывала грязная черная повязка, под которой виднелись гнойники. Сурово сверкали из-под нависших кустистых бровей глубоко посаженные глаза. Он носил длинные усы с туго закрученными концами.

– Хе-хе-хе, – засмеялся карлик, которому удивление Анжелики доставляло большое удовольствие, – скоро ты убедишься, красотка, что у нас маленькие властвуют над большими. Знаешь, кто, наверное, станет принцем нищих, когда Ролен Коротышка из тележки сыграет в ящик?

И он прошептал ей на ухо:

– Жанен Деревянный Зад. – Он несколько раз утвердительно кивнул. – Таков закон природы: чтобы править в нашем королевстве, нужно иметь кое-что в голове. Но избыток ног приводит к недостатку мозгов. А что ты об этом скажешь, Легконогий?

Тот, кого звали Легконогим, только что присел на край могилы и приложил руку к груди, как будто у него болело сердце. Это был очень молодой человек приятной наружности. Он сказал со вздохом:

– Ты прав, Баркароль. Лучше иметь голову, чем ноги, ведь, если откажут ноги, у тебя ничего не останется.

Анжелика с любопытством посмотрела на длинные мускулистые ноги молодого человека. Он грустно улыбнулся:

– Да, ноги у меня есть. Но я ими едва владею. Я служил скороходом у господина де Ла Саблиера. Однажды я пробежал почти двадцать лье, мое сердце ослабело, и с тех пор я с трудом хожу.

– У-у-у, – засмеялся карлик, – ты больше не можешь ходить, потому что слишком много бегал, как это забавно!

– Заткнись, Барко, – прозвучал грубый голос, – ты нам надоел своей болтовней.

Сильная рука схватила карлика за плащ и, как котенка, бросила на груду скелетов.

– Этот ублюдок тебе изрядно надоел, не так ли, красотка?

Подошедший склонился к Анжелике. Утомленной скоплением уродства и ужасов, красота незнакомца доставила молодой женщине некоторое облегчение. Она плохо различала его лицо, скрытое в тени широкополой шляпы с тощим пером, однако можно было заметить большие глаза, красивый рот и мужественное лицо. Он был молод и полон сил. Его очень смуглая рука лежала на рукоятке длинного кинжала, висевшего на поясе.

– Ты чья, красотка? – спросил он хриплым голосом, в котором чувствовался неуловимый акцент.

Она не ответила и продолжала высокомерно смотреть вдаль. Там, где восседал принц нищих со своим огромным идиотом, поставили медный таз, недавно служивший мальчику барабаном. И теперь нищие, продвигаясь один за другим, бросали в него налог, требуемый принцем. Каждый платил в зависимости от своей профессии. Стоя рядом с Анжеликой, карлик вполголоса называл ей должности представителей нищего сброда, с первых дней существования Парижа научившегося использовать общественное милосердие. Он рассказывал ей о кастах мошенников. Одни, прилично одетые, прикидывались «погорельцами» и, стыдливо пряча глаза, с протянутой рукой, плели горожанам байки о том, что некогда были уважаемыми гражданами, их дома сожгли, а имущество разграбили во время войн. Торгаши изображали бывших купцов, которых обворовали бандиты с большой дороги. «Обращенные» врали, что на них снизошла благодать и они готовятся стать католиками. Каждый выдуривал деньги по-своему. Получив мзду, они отправлялись клянчить в другом приходе.

Бывшие солдаты, шутники и ловкачи просили милостыню, угрожая ножом, пугая порядочных горожан. «Сироты», маленькие детишки, попрошайничали, держась за руки и хныча от голода, стараясь разжалобить прохожих. Все они почитали принца нищих, так как он поддерживал порядок в соперничающих бандах.

Соли, экю и золотые монеты падали в медный таз. Смуглый незнакомец не спускал глаз с Анжелики. Подойдя к ней, он коснулся рукой ее плеча. Анжелика хотела отстраниться, но он торопливо произнес:

– Меня зовут Родогон Цыган, у меня четыре тысячи людей в Париже. Все цыганки платят мне дань, а еще смуглые женщины, что гадают по руке. Хочешь стать маркизой?

Анжелика не ответила.

Над церковью и грудами разбросанных повсюду костей и черепов плыла луна. Перед кафедрой проходила вереница настоящих и мнимых калек, тех, кто добровольно притворяется инвалидом, чтобы вызвать сострадание, и с наступлением темноты мог отбросить костыли и сорвать грязные повязки. Вот почему их логовище прозвали Двором Чудес.

Пришедшие с улицы Трюандри, из предместий Сен-Дени, Сен-Мартен, Сен-Марсель, с улиц де ла Жюсьен и Святой Марии Египетской шелудивые, чахоточные, запаршивевшие, издерганные, кривые, косые, которые по двадцать раз на дню замертво валились у придорожных столбов, предварительно стянув себе руку тесемкой, чтобы остановить биение пульса, один за другим бросали свою лепту в таз перед уродливым идолом-недомерком, власти которого подчинялись. Родогон снова положил руку на плечо Анжелики. На этот раз она не сопротивлялась, рука была живая, теплая, а она так замерзла… Мужчина был сильный, а она так слаба и беспомощна…

Анжелика повернулась к нему и под шляпой разглядела лицо, не вызвавшее у нее никакого страха. Ярко блестели белки его удлиненных цыганских глаз. Он выругался сквозь зубы и тяжело оперся о ее плечо.

– Так будешь моей маркизой? Или я тебя заставлю, – повторил он.