Глава XVIII

На следующее утро Анжелика встала с первыми лучами зари и сама разбудила Барбу, Розину и детей:

– Ну-ка, вставайте, друзья! Не забывайте, к нам придут дамы, чтобы договориться насчет праздничного ужина. Нам предстоит пустить им пыль в глаза.

Флипо разворчался:

– Почему мы должны работать, а этот лентяй Давид еще дрыхнет и всегда спускается в кухню, только когда огонь уже горит, вода нагрелась и пол подметен? Ты бы вздула его как следует, маркиза!

– Будьте осторожны, теперь я больше не Маркиза Ангелов, а вы не нищие. Сейчас мы семья, прислуга и подручные господина Буржю. А скоро мы с вами станем буржуа.

– Вот еще! – недовольно фыркнул Флипо. – Не люблю буржуа. У них срезают кошельки, отбирают плащи. Не стану я буржуа.

– А как теперь тебя называть, если ты больше не Маркиза Ангелов? – спросил Лино.

– Называйте меня «госпожа» и говорите мне «вы».

– Всего-то! – хмыкнул Флипо.

Анжелика отвесила ему подзатыльник, дав понять, что новая жизнь – дело серьезное. Пока он хныкал, она внимательно осмотрела обоих мальчишек. Они были одеты в обноски, присланные графиней де Суассон, уродливые и залатанные, но чистые и пристойные. К тому же грубые, крепкие, подбитые гвоздями башмаки хотя и были великоваты, зато надежно защищали от зимних холодов.

– Ты, Флипо, пойдешь с Давидом на базар. Лино, ты будешь делать то, что скажет Барба. Наносишь воды, дров… Розина присмотрит за малышами в кухне, а заодно последит за вертелами.

Флипо грустно вздохнул:

– Какая скука эта новая работа! Нищие и карманники живут как короли… Раз – и у тебя полно денег: ешь до отвала и пей до полусмерти. Потом раз – и ничего нет. Тогда, чтобы не чувствовать голода, заваливаешься куда-нибудь в уголок и дрыхнешь вволю. А здесь вечно надо пахать, а кормят отварным мясом.

– Если хочешь вернуться к принцу нищих, я тебя не держу.

Мальчишки запротестовали:

– Нет! Нет! Теперь нам туда нельзя. Нас пристукнут. Раз – и нету!

Анжелика вздохнула:

– Вам не хватает приключений, маленькие дурачки. Я вас понимаю. Но на том пути в конце вас ждет виселица. А эта дорога, возможно, не приведет нас к богатству, но мы станем уважаемыми гражданами. Ну-ка, пошевеливайтесь!

И вся компания шумно побежала по лестнице.

На одной площадке Анжелика остановилась, постучала в дверь юного Шайу и вошла:

– Подмастерье, пора вставать!

Из-под одеяла появились ошеломленные глаза подростка.

– Подъем, Давид Шайу! – настаивала Анжелика. – Не забывай, что с сегодняшнего дня ты знаменитый кулинар, за чьими рецептами станет охотиться весь Париж.

* * *

Наспех одевшись, господин Буржю, причитая, против своей воли взволнованный и увлеченный повелительным тоном Анжелики, согласился дать ей туго набитый кошелек.

– Если вы опасаетесь, как бы я вас не ограбила, можете пойти со мной на Центральный рынок, – сказала она. – Но лучше бы вам остаться здесь и приготовить каплунов, индюков, уток и жаркое. Поймите, дамы, которые вот-вот придут, хотят оказаться в уютной обстановке. Пустая или заполненная запылившейся птицей витрина, провонявший табаком зал с закопченными стенами, запах бедности и запустения не привлекают людей, решивших славно попировать. Что толку обещать им особенное меню, они мне просто не поверят.

– Но что ты собираешься покупать нынче утром, если эти дамы еще ничего не выбрали?

– Обстановку.

– Об… что?!

– Все, что нужно, чтобы ваша харчевня приобрела заманчивый вид: кроликов, рыбу, копчености, фрукты, красивые овощи.

– Но я не трактирщик! – простонал толстяк. – У меня ХАРЧЕВНЯ. Ты хочешь подвергнуть меня преследованиям гильдий поваров-кулинаров-кондитеров?

– Да что они вам сделают?

– Женщинам никогда не разобраться в столь серьезных вопросах! – простонал господин Буржю, воздев короткопалые руки к потолку. – Присяжные этих гильдий возбудят против меня дело, потащат в суд. Короче, ты хочешь разорить меня!

– Да вы и так разорены, – нанесла ему удар Анжелика. – Так что вам нечего терять, и вы можете взяться за другое дело и слегка встряхнуться. Насадите вашу птицу на вертела и сходите-ка к Гревскому порту. Я слышала, уличный виноторговец говорил о прибытии партии хорошего товара из Бургундии и Шампани.

Анжелика сделала все покупки на площади Пилори, стараясь следить, чтобы ее не надули.

Дело усложнял Давид, который непрестанно твердил:

– Это слишком хорошо! Это слишком дорого! Что скажет дядя?

– Балбес! – наконец бросила она ему. – Тебе, южанину, не стыдно быть таким мелочным, как скупец с обмороженным сердцем? Не смей мне больше говорить, что ты из Тулузы!

– Нет, я из Тулузы! – возмутился задетый за живое поваренок. – Мой отец – господин Шайу. Вам это имя ни о чем не говорит?

– Нет. Чем именно занимался твой отец?

Большой мальчик Давид был разочарован, как дитя, у которого отняли конфету.

– Да ладно, вы его отлично знаете! Большой бакалейный магазин на площади Гаронн! Единственный, где торговали экзотическими пряностями!

«В то время я еще не ходила сама за покупками», – подумала Анжелика.

– Он был поваром на королевских судах и привозил из своих странствий много неизвестных вещей, – продолжал Давид. – Да вы знаете, это он привез в Тулузу шоколад.

Анжелике пришлось сделать над собой усилие, чтобы вызвать в памяти случай, связанный со словом «шоколад». Да, верно, в гостиных об этом говорили. Ей вспомнилось возмущение одной тулузской дамы. И она сказала:

– Шоколад? Но это же напиток индейцев!

Давид разволновался. Похоже, мнение Анжелики уже имело для него важное значение.

Приблизив губы к самому ее уху, он сказал, что, для того чтобы убедить ее в совершенстве идей господина его папеньки, сейчас он сообщит ей секрет, которым не поделился еще ни с кем, даже с дядей.

И Давид рассказал, что в молодые годы его отец был заядлым путешественником и пробовал шоколад в разных странах, где его производили из зерен, которые поставляли из Мексики. Так, в Испании, Италии и даже в Польше он имел возможность убедиться в превосходных качествах нового продукта, обладающего приятным вкусом и изумительными целебными свойствами.

Заговорив на эту тему, юный Давид, казалось, был неиссякаем. В стремлении удержать внимание дамы своей мечты он принялся визгливым голосом излагать все, что знал о шоколаде.

– Фу! – скривилась Анжелика, которая слушала болтуна вполуха. – Никогда не пробовала и нет желания. Говорят, королева, она ведь испанка, от него без ума. Зато весь двор пребывает в смущении относительно этого диковинного пристрастия и смеется над ней.

– Это потому, что у придворных нет привычки к шоколаду, – довольно логично сделал вывод ученик кулинара. – Мой отец тоже так думал, поэтому получил королевский патент на изучение этого нового продукта. Но увы! Он умер, а так как моя матушка тоже скончалась, кроме меня, использовать этот патент больше некому. А я даже не знаю, с чего начать. И дяде я о нем не говорил. Я боюсь, он станет смеяться надо мной и отцом. Он при каждом удобном случае твердит, что мой отец был сумасшедшим.

– Так у тебя есть патент? – резко остановившись, спросила Анжелика и поставила корзины на землю, чтобы внимательно посмотреть на своего юного воздыхателя.

В лучах ее зеленого взгляда тот едва не лишился чувств. Когда сознание Анжелики было занято более или менее серьезными мыслями, глаза ее излучали почти магнетический свет, что всегда действовало на собеседника, тем более что зачастую причина подобного явления была ему неведома.

Бедный Давид был обречен. Он не сопротивлялся.

– У тебя есть этот патент? – повторила Анжелика.

– Да, – едва выдохнул он.

– Каким числом он датирован?

– Двадцать восьмым мая тысяча шестьсот пятьдесят девятого года, и разрешение действительно двадцать девять лет.

– То есть ты имеешь разрешение в течение двадцати девяти лет производить этот экзотический продукт и торговать им?

– Ну да…

– Надо бы узнать, не опасен ли шоколад, – пробормотала Анжелика, – и сможет ли он понравиться публике. А ты сам-то его пил?

– Да.

– И что ты об этом думаешь?

– По мне, – отвечал Давид, – он слишком приторный. Впрочем, если добавить черного и красного перца, то вполне сойдет. Но я бы предпочел стакан доброго вина, – добавил он с залихватским видом.

– Поберегись! – раздался голос откуда-то сверху.

Они едва успели отскочить в сторону, чтобы не попасть под зловонный ливень. Анжелика схватила поваренка за руку и почувствовала, что он дрожит.

– Я хотел сказать вам, – торопливо пробормотал он, – что я никогда не видел… такой… красивой женщины, как вы.

– Нет, видел, бедный мальчик, – раздраженно ответила она. – Стоит только посмотреть вокруг, а не грызть ногти и не ползать, как осенняя муха. А пока, если хочешь понравиться мне, вместо того чтобы расточать ненужные комплименты, расскажи-ка лучше еще про свой шоколад.

Заметив его несчастный вид, она попыталась его приободрить. Не стоило отталкивать мальчишку. С этим своим патентом, единственным владельцем которого он был, Давид мог оказаться полезным.

Анжелика рассмеялась:

– Увы, я уже не пятнадцатилетняя девочка, мой мальчик. Смотри, я старуха. У меня уже седые волосы. – Она выпустила из-под чепца прядь волос, так внезапно поседевших за ту страшную ночь в предместье Сен-Дени. – А где же Флипо? – оглянувшись, спросила Анжелика. – Где шляется этот маленький негодник?

Она немного забеспокоилась, опасаясь, как бы Флипо, оказавшись в толпе, не попытался вновь применить на практике уроки Жактанса Карманника.

– Напрасно вы так заботитесь об этом плуте, – ревниво заметил Давид. – Я только что видел, как он обменивался знаками с каким-то покрытым гнойниками нищим, который попрошайничал на паперти. А потом тот бросился бежать… с его корзиной. Дядя придет в ярость!

– Все-то ты видишь в черном цвете, бедняга.

– А как же, я в жизни не видал удачи!

– Пошли назад, мы найдем этого воришку.

Но мальчуган уже и сам бежал им навстречу. Со своими живыми глазами парижского воробышка, красным носом и длинными жесткими волосами под большой потрепанной шляпой он казался Анжелике даже миловидным. Она привязалась к нему, как и к маленькому Лино, которого дважды вырвала из когтей гнусного Жана Тухляка.

– Что я тебе скажу, Маркиза Ангелов, – задыхаясь, лепетал Флипо, от волнения забыв обо всех запретах. – Знаешь, кто теперь принц нищих? Жанен Деревянный Зад. Да, дорогая моя, наш Жанен из Нельской башни!

Мальчишка понизил голос и испуганно прошептал:

– И мне сказали: «Берегитесь, мелюзга, вы живете под юбками предательницы».

У Анжелики кровь застыла в жилах.

– Ты думаешь, они знают, что я убила Ролена Коротышку?

– Они ничего не сказали. Хотя нет… Сухарь говорил про стражников, которых ты упрашивала отправиться к цыганам.

– Кто там был?

– Сухарь, Легконогий, три старухи из наших и двое припадочных из другой банды.

Молодая женщина и мальчонка обменивались какими-то словами на воровском жаргоне, которых Давид не понял, однако он без труда уловил пугающие интонации. Он испытывал одновременно беспокойство и восхищение, осознавая таинственную связь своей новой пассии с неуловимым и всемогущим воровским миром, игравшим заметную роль в жизни Парижа.

На обратном пути Анжелика молчала, но, едва переступив порог харчевни, решительно отбросила все опасения.

«Девочка моя, – сказала она себе, – очень вероятно, что однажды утром тебе перережут горло или утопят в Сене. Ты уже давно рискуешь. Тебе угрожают то принцы, то нищие! Ну и что? Надо бороться, даже если ты в последний раз видишь дневной свет. Из трудностей невозможно выбраться, не схватив быка за рога и не расплатившись собственной персоной… Разве не говорил тебе этого когда-то господин Молин?»

– Вперед, дети мои! – вслух скомандовала Анжелика. – Надо, чтобы, едва переступив порог, почтенные дамы из гильдии цветочниц растаяли, как масло на солнце.

* * *

Под вечер прибыв в харчевню, дамы и точно были очарованы, оказавшись в зале «Храброго Петуха». Мало того что там витал изумительный аромат вафель, но к тому же само убранство зала было соблазнительным и оригинальным.

Ярко пылающий в камине огонь, потрескивая, окрашивал все помещение золотистым светом. Расставленные на ближайших столах канделябры отбрасывали разноцветные отблески на оловянную посуду и кухонную утварь, красиво размещенную на полках: горшки, кувшины, сковороды и формы для тортов.

К тому же Анжелика реквизировала у Буржю несколько серебряных приборов, которые хозяин ревниво хранил в сундуках: два кувшина для воды, уксусницу, две кокотницы и две чаши для мытья рук. Эти последние были доверху наполнены виноградными гроздьями, грушами и другими фруктами, расставлены на столах вперемешку с великолепными сосудами для красного и белого вина, в которых рубиновыми и золотистыми искрами играл огонь. Именно эти детали больше всего поразили кумушек.