Супруги беспомощно развели руками:

– Мы больше ничего не знаем, милая дамочка! Мы просто считали, что вам это интересно. Мы часто думали: «Почему бедная крошка не приходит снова? Может быть, эта история дала бы ей маленькую надежду!»

– Пять лет! – прошептала Анжелика. – И ничего, за все это время! Если бы у него были преданные друзья – но кто они? – способные вырвать его из рук палача, друзья достаточно богатые, чтобы заплатить огромные деньги, которые склонили бы мэтра Обена к подмене, то почему с тех пор они не подали мне ни одного знака? Нет, все это просто безумие!

Анжелика встала. Ноги ее дрожали. Она с беспокойством взглянула на своих собеседников:

– Почему вы все это мне рассказали? Вы хотите на меня донести?

– Нет, конечно! За кого вы нас принимаете, душенька?

– Так почему же? Вам нужно еще денег?

– У вас с головой не все в порядке! – вставая, ответил колбасник с неожиданным достоинством. – Просто я люблю помогать ближнему. И чем больше я думал об этой истории, тем больше убеждался, что в ней что-то есть и что надо бы вам ее рассказать.

Он набожно обратил глаза к статуе Святой Девы.

– Я часто просил Мадонну, чтобы Она подвигла меня на истинно милосердные поступки, на такое милосердие, от которого есть польза и добро, а не на те, которые восхваляют только тебя и унижают их принимающего.

– Если вы добрый христианин, вы должны были бы радоваться смерти колдуна.

– Меня ничья смерть не радует, – прошептал колбасник, голубые глаза которого, утонувшие в жирных щеках, светились ясным светом. – Любой человек перед лицом смерти просто гибнущая душа. Ни один осужденный не побывал на этой площади, чтобы я не помолился Мадонне о его спасении, чтобы у него достало времени искупить грехи или честно жить, соизмерив свое ничтожество с бездной вечности. А происходит иногда и такое: гонец от короля с помилованием или… вот как случилось недавно: вспыхнул бунт и трое осужденных смогли сбежать. Да, когда видишь такое, то только радуешься…

Хозяйка Люка отворила дверь. Солнечные лучи ворвались в лавчонку и озарили доброе лицо колбасника. Анжелика, жизненный опыт которой сделал ее очень наблюдательной, не заметила в нем и следа притворства.

– Почему вы так добры? – спросила она с удивлением. – Люди вашего цеха обычно суровы. Они никогда не оказывают услуг без надежды на вознаграждение.

– А почему бы мне не быть добрым? – возразил колбасник с улыбкой. – Я не хочу лишиться рая из-за каких-нибудь плутней или жестокостей, которые сделают меня в этой временной жизни чуть богаче или значительнее других, мне подобных.

* * *

Анжелика отослала свою карету и до Королевской площади[5] решила пройтись пешком.

Она чувствовала слабость, но ей требовалось привести мысли в порядок.

Анжелика шла по недавно построенной набережной Сены вдоль ограды монастыря селестинцев.

Решетки беседок прекрасного монастырского сада уже покрывались нежной зеленью листьев и усиками виноградных лоз. В саду разрешалось гулять всем желающим. Ворота закрывали только в сезон сбора винограда, который мог соблазнить посетителей, но после уборки урожая сад вновь открывался.

Анжелика вошла в ограду и села в беседке. Она часто приходила сюда с подругами и поклонниками, читавшими ей стихи, или по воскресеньям, как достойная мать семейства, с Флоримоном и Кантором.

В это утро в саду было еще малолюдно. Несколько братьев, в коричневых сутанах, в грубых холщовых передниках, перекапывали грядки или прививали лозы. Из монастыря доносились гул молитв, пение псалмов и постоянный звон колокола.

Из этого смешения голосов, песнопений, горящих свечей, ладана, из этого постоянного исполнения обрядов, строгого следования ритуалам и догмам на протяжении веков иногда появляются цветы истинной Божественной святости, примером которой мог служить господин Венсан или колбасник с Гревской площади.

Святости повседневной, добродушно-наивной, которая служит искуплением бесчисленных подлых поступков и религиозной нетерпимости.

«И во имя этих необыкновенных людей можно и прощать», – подумала Анжелика.

Глава XXX

Сидя в беседке, Анжелика мысленно вернулась к истории, рассказанной колбасником. Ее размышления вертелись вокруг доброго человека, мэтра Люка, надеясь обрести либо подтверждение, либо новые сомнения.

Смысл рассказа менялся в зависимости от того, как она представляла себе колбасника. То она видела во всем этом плод мистического воображения, то интриги, имеющие целью вытянуть у нее побольше денег, то просто россказни болтуна, желающего показать, что он знает больше других.

Какое значение нужно придавать через столько лет поступкам каких-то шутников в масках в день казни? Если допустить, что в хмельной голове такого пьяницы, как хозяин «Синего Винограда», не смешались два события воедино, кто же мог помочь бежать Жоффрею де Пейраку?

Анжелика лучше всех знала, в каком беспомощном положении находились они с мужем, после того как оказались в опале.

В те времена Андижос был в бегах. Правда, позднее они узнали, что он поднял против короля весь Лангедок. Началась глухая борьба, состоящая из вооруженных столкновений и партизанских нападений, отказа от уплаты налогов и стычек с королевскими войсками. В конечном счете в прошлом году королю пришлось лично отправиться в Лангедок, чтобы положить конец этой опасной напряженности, и Андижос был схвачен. Все это Анжелика узнала из пересудов придворных, вкушающих шоколад в «Испанской Карлице».

Если эти события и можно было рассматривать как месть за Жоффрея де Пейрака, то они никак не могли его спасти.

А мэтр Обен? Даже мысль о его соучастии не укладывается в голове. Это безупречный королевский служащий; как говорят, он отвергал целые состояния, которые ему предлагали.

И почему за пять лет до Анжелики не дошло даже малейшего отголоска существования такого заговора?

Шли часы, и логически безупречные рассуждения мадам Моран камня на камне не оставили от безумных надежд глупенькой Анжелики. Увы! Теперь она уже не юная романтичная девушка. Жизнь потрудилась доказать, что она безнадежно одинока. Что ее муж сгорел на костре или погиб позднее в неизвестном месте. Она никогда больше его не увидит!

Анжелика уже по привычке стиснула руки, чтобы успокоиться. Иногда на лице ее появлялось мягкое отстраненное выражение, говорящее о покорности судьбе. Но это выражение мало кто подмечал, потому что ради интересов дела ей приходилось выглядеть веселой и приветливой и даже многословной. Она охотно входила в эту роль, потому что была жизнерадостной от природы.

Впрочем, эти мысли отвлекали. Ей некогда думать. В течение минувшего года она не колеблясь бросалась в самые смелые авантюры, что вызывало стенания Одиже, но все начинания, или почти все, удались.

И теперь Анжелика разбогатела. Она обзавелась каретой и жила на Королевской площади. В кондитерской уже не она разливала ароматный напиток по изысканным чашечкам, а целый штат негритят с бантами, которых она привезла из Сета и всему обучила.

Сама же Анжелика занималась только счетами и квитанциями. И вела размеренную жизнь зажиточной горожанки.

Анжелика встала и продолжила свой путь вдоль набережной Селестинцев. Чтобы отвлечься от признаний мэтра Люка, она припомнила свою новую жизнь, начавшуюся после того вечера, когда, в глубокой тайне, она предстала перед господином Кольбером.

Сначала была кондитерская, в короткое время превратившаяся в модное заведение Парижа. На вывеске значилось: «Испанская Карлица». Кондитерскую как-то посетила сама королева и пришла в восторг, что теперь не только она одна пьет шоколад. Ее величество сопровождали карлица и карлик, достойный Баркароль.

С тех пор кондитерская процветала. Анжелика понимала, что сотрудничество с таким влюбленным мужчиной, как верный Одиже, давало серьезные преимущества. Мягкий по натуре, он не мог решительно ей возражать, а кроме того, твердо веря, что в один прекрасный день она все же станет его женой, он предоставлял ей полную свободу действий.

Строго следуя условиям их контракта, Анжелика все же старалась сделать более доходной его долю. Так, она сама оплатила все расходы по организации других кондитерских, открытых в окрестностях Парижа: в Сен-Жермен, в Фонтенбло, в Версале, а также в Лионе и Нанте.

Анжелика обладала безошибочным чутьем в выборе управляющих новыми заведениями. Предлагая завидные условия, она оговаривала в контракте, что первые полгода предприятие должно непрестанно развиваться, иначе управляющий будет уволен. И тот, опасаясь такой угрозы, разворачивал бурную деятельность и убеждал провинциалов, что им совершенно необходимо пить шоколад.

В противоположность многим коммерсантам и финансистам той эпохи Анжелика не делала накоплений: у нее деньги работали.

Свободный капитал она вкладывала в другие мелкие предприятия, как, например, в парижские «общественные кареты», которые отправлялись от особняка Сен-Фиакр, подбирали по пути мелкий люд – лакеев, пажей, торговцев и гризеток, солдат на костылях и спешащих клерков – и всего за пять солей развозили их по домам.

Кроме того, она вошла в долю со своим бывшим тулузским парикмахером Франсуа Бине.

* * *

Сидя однажды перед зеркалом, Анжелика снова и снова приходила в отчаяние, вспоминая свои длинные волосы, безжалостно откромсанные в Шатле стражниками.

Новые волосы росли красивыми, даже более золотистыми и вьющимися, чем прежние, но они оставались безнадежно короткими. Теперь Анжелика вновь стала дамой и уже не могла прятать волосы под чепцом. Это доставляло определенное неудобство. Требовались накладки. Но найдет ли она этот цвет темного золота, чтобы он подходил к ее волосам?

«Я их продам господину Бине с улицы Сент-Оноре», – вспомнила она слова солдата, отрезавшего ей волосы. Не тот ли это Бине из Тулузы? И даже если это так, то трудно рассчитывать, что волосы Анжелики все еще остаются в лавке цирюльника. Но ей так хотелось повидать знакомца из тех счастливых времен. И она отправилась на улицу Сент-Оноре.

Действительно, ее встретил все тот же Франсуа Бине – скромный, услужливый, разговорчивый. С ним она чувствовала себя спокойно. Он болтал обо всем, но ни разу не намекнул на прошлое.

Франсуа Бине женился на Мартине, женщине, прекрасно причесывавшей дам, и вдвоем они обзавелись солидной клиентурой.

Анжелика могла появиться перед бывшим брадобреем мужа тоже без ложного стыда.

Мадам Моран, шоколадница, слыла в Париже известной личностью. И тем не менее, причесывая, Бине вполголоса продолжал называть ее «мадам графиня», и Анжелика никак не могла понять, доставляет ей это удовольствие или вызывает желание плакать.

Вместе с женой Бине создал для Анжелики смелую прическу. Он подстриг ее еще короче, открыв прелестные ушки, а из срезанных волос создал два или три накладных локона, которые изящно спускались вдоль шеи на плечи, создавая обманчивое представление длины.

На следующий день, когда Анжелика прогуливалась с Одиже по аллее Май, к ним подошли две дамы и справились, кто так красиво ее причесал.

Она направила их к Бине, и у нее возникла мысль о сотрудничестве с парикмахером и его женой. Она будет направлять к ним знатных дам из числа своих клиенток, получая процент от дохода цирюльника. Кроме того, она одолжила им денег для отправки в провинцию подмастерьев, которые должны были скупать волосы у деревенских девушек, потому что в Париже трудно было найти волосы для изготовления париков.

И наконец, Анжелика заключила самую серьезную сделку. Она купила «корабельную долю» у одного купца по имени Жан Кастева из города Онфлёр, с которым уже имела дела по поставке какао-бобов.

Мэтр Кастева чем только не занимался – начиная от фрахта рыболовецких судов для промысла на отмелях Новой Земли до торговли треской в Париже, от крупных закупок соли на побережье Пуату и Бретани до снаряжения кораблей, доставляющих колониальные товары из Америки. Кроме того, он снаряжал гоночные лодки.

Дела его шли хорошо. Он ссужал деньги под большие проценты и на короткий срок матросам своих собственных экипажей. Он перестраховывал под четыре процента те сомнительные долговые обязательства, которые иностранцы считали ненадежными, но которые сам он полагал добросовестными. При посредничестве монахов церкви Святой Троицы из монастыря в Лизьё он выкупал и обменивал попавших в рабство христиан на мавров, захваченных его судами. Эта сторона деятельности мэтра Кастева прославила его как благодетеля человечества, что не мешало ему требовать «авансы» у семей пленников и принимать от них весомые выражения признательности.

Обычно предприятия купца Кастева процветали, но он не раз шел на крупный риск и не так давно вдруг оказался на грани банкротства. Один его корабль захватили берберы, другой сгинул в результате бунта экипажа, а повышение налога на соль привело к порче большого запаса трески.