Анна Голон - Анжелика. Путь в Версаль

– Нет, наоборот, – прошептала Анжелика.

Она разглядывала обстановку. «Здесь я у себя, – думала она. – Я и мои дети и есть те хозяева, которых ждут эти стены».

– Так вам нравится особняк?

– Да, очень. Он прекрасен. О, как я хотела бы здесь жить! – воскликнула она, с неожиданным жаром прижимая руки к груди.

– Если бы вы захотели, то могли бы здесь жить, – отвечал принц.

Она живо повернулась к нему. Он смотрел на нее властным, требовательным взглядом, о котором в возвышенных выражениях скажет однажды господин Боссюэ: «Этот принц… у которого в глазах светилась победа…»

– Жить здесь? – повторила Анжелика. – А в каком качестве, ваша светлость?

Он опять улыбнулся, резко поднялся и подошел к ней:

– Ну вот! Мне сорок четыре года, я уже не молод, но еще и не стар. Иногда меня мучат боли в коленях, это верно, но в остальном я вполне крепок. Я говорю с вами напрямик. Одним словом, я считаю, что могу быть вполне приличным любовником. Надеюсь, что вас не оскорбляет мое предложение. Я не знаю, откуда вы, но что-то мне подсказывает, что вы многое знаете и что вы не злодейка. Я никогда не юлю с женщинами. Я считаю пустой тратой времени бесконечно манерничать, чтобы потом задать один простой вопрос: «Угодно вам или нет?» Подождите, пока не отвечайте. Я хочу изложить преимущества, которые смогу вам предоставить. Вы получите пенсион… Да, мне известно, что вы очень богаты. Ну что ж! Послушайте, Я ПОДАРЮ ВАМ ОСОБНЯК БОТРЕЙИ, раз он вам по душе. Я позабочусь о ваших сыновьях и буду руководить их воспитанием. Мне также известно, что вы вдова и дорожите своей репутацией добропорядочной женщины. Я согласен, что это большая ценность, но… примите во внимание, что вас просит расстаться с этой репутацией не какой-нибудь негодяй. И поскольку вы говорили о моей славе, позвольте заметить, что…

Он колебался, смущенный и застенчивый.

– …что это не бесчестье – быть любовницей Великого Конде. Так уж устроен мир. Вы будете повсюду представлены… Отчего же, мадам, эта скептическая и даже немного пренебрежительная улыбка?

– Оттого, – улыбаясь, ответила Анжелика, – что мне вспомнился один припев, который мамаша Юрлюлет распевает на всех углах:

Послушайте меня, друзья, хочу я вам сказать,

Что королевским сыновьям не стоит доверять.

Мы им не рóвня, мы – народ. А принцы – это знать.

А потому, а потому нам лучше их не знать[6].

– Чума на эту нахалку! – с притворным гневом воскликнул принц.

Он обнял ее за талию и привлек к себе.

– Поэтому-то, душа моя, я вас и полюбил, – сказал он сдержанно. – Потому что я заметил, что, будучи женщиной, вы обладаете дивной смелостью воина. В подходящий момент вы нападаете, используя слабость противника с ловкостью Макиавелли, и наносите страшный удар. И вы нелегко отступаете. Вот я держу вас в объятиях!.. Вы свежая и крепкая! У вас гибкое, сильное тело!.. Ах! Как бы я хотел, чтобы вы увидели во мне не принца, а того, кто я есть на самом деле, то есть бедного и несчастного человека. Вы так не похожи на бессердечных кокеток!

Он прижался щекой к волосам Анжелики.

– В ваших светлых волосах есть седая прядь, она волнует меня. Похоже, что за вашей молодостью и веселостью кроется много горестных переживаний. Или я ошибаюсь?

– Нет, сударь, не ошибаетесь, – покорно ответила Анжелика.

Она подумала, что, если бы еще сегодня утром кто-нибудь сказал, что вечером ее будет обнимать принц Конде и что она безвольно будет прижиматься к его августейшему плечу, она ответила бы, что жизнь – это не сумасшедший дом. Но ее существование никогда не было ровным и спокойным, и она уже начала привыкать к сюрпризам судьбы.

– За всю свою жизнь, с самой юности, – продолжал принц, – я любил только одну женщину. Я не всегда был ей верен, но любил только ее. Она была красива и нежна, она была спутницей моей души. Но ее утомили бесконечные интриги и заговоры, которыми пытались нас разлучить. И что мне осталось, после того как она постриглась в монахини? У меня в жизни было только две страсти: она и война. Моя возлюбленная удалилась в монастырь, а этот болван Мазарини подписал мир с Пиренеями. Теперь я просто парадный манекен, прислуживающий молодому королю в надежде получить – одному Богу известно когда – какое-нибудь военное губернаторство, а возможно, и пост командующего, если его вдруг осенит счастливая мысль потребовать у фламандцев приданое королевы. Об этом поговаривают… Но оставим эту тему, я не хочу вас утомлять. Вы раздули во мне пламя, которое я считал угасшим. Смерть сердца страшнее всего… Я хотел бы удержать вас возле себя…

Пока он говорил, Анжелика мягко высвободилась из его объятий и немного отступила:

– Ваша светлость…

– Неужели вы хотите сказать «да»? – спросил он с волнением. – О! Умоляю вас… Что вам мешает? Вы кого-то любите? Не говорите мне, что испытываете чувства к этой низкой душонке, к этому Одиже, который следует за вами по пятам, как преданная собачонка.

– Одиже мой деловой компаньон.

– И вместе с тем, – проворчал принц с неожиданной досадой, – вас видели вчера в Комедии с этим метрдотелем графа де Суассона. Это верх вульгарности!

– Ваша светлость, – отвечала Анжелика, – знайте, что я никогда не отказываюсь от друзей, пока они для меня полезны. А мне еще нужен метрдотель Одиже.

Принц прикусил губу:

– Боже правый! Вы становитесь опасны, когда говорите так.

– Вот видите, я не только внушаю доверие, – слабо улыбнулась она.

– Не важно! Я хочу вас такой, какая вы есть.

Принц не мог постичь сложности той дилеммы, которую ставил перед ней. Что бы она ответила, если бы он сделал это предложение в другом месте? Она и сама не знала.

Но здесь, в этом особняке, в который Анжелика попала впервые, ее окружали призраки. Возле принца Конде, возникшего из прошлого, в вышедших из моды ренгравах, появилась яркая и четкая фигура Филиппа, в атласе светлых тонов, а позади них – эта тень в маске, одетая в черный с серебром бархат, с пылающим рубином на пальце, прóклятый дворянин, ее единственный повелитель и единственная любовь.

И среди всех этих персонажей, освобожденных жизнью или смертью, она одна оставалась пленницей прошлой драмы.

– Что с вами? – спросил принц. – Почему у вас на глазах слезы? Чем я вас обидел? Живите здесь, раз вам нравится этот особняк. Но позвольте вас любить. Я буду сдержанным…

Она медленно покачала головой:

– Нет, ваша светлость. ЭТО НЕВОЗМОЖНО.

При новой встрече принц Конде не выказал и тени злопамятства. Он был высокомерен при дворе и на поле битвы, но не в любви.

– Но хотя бы не отказывайтесь составить мне партию в ока, – сказал он. – Я рассчитываю на вас по понедельникам у Нинон.

Она улыбнулась, радуясь возможности продемонстрировать свою дружбу. Покровительством принца не пренебрегают. Каждый раз, вспоминая особняк Ботрейи, Анжелика кусала локти. Вместе с тем она не испытывала сожалений, что отказалась от сделки. Просто особняк Ботрейи принадлежит ЕЙ. Возмутительно, что ее исключили, что она не может открыто предъявить свои права!

Ее все больше угнетала вынужденная роль богатой коммерсантки. Однажды, услышав, что Нинон произносит имя де Сансе, она живо откликнулась:

– Так вы знакомы с кем-то из моей семьи?

– Вашей семьи? – удивилась куртизанка.

Анжелика вовремя спохватилась:

– Мне показалось, что вы назвали Рансе. Это мои дальние родственники… Так о ком же вы говорили?

– Об одной приятельнице, которая скоро придет. Она такая задорная, и мне нравится ее слушать, хотя многие ее опасаются. Это мадам Фалло де Сансе.

– Фалло де Сансе, – повторила Анжелика, резко выпрямляясь и широко раскрывая глаза. – Она придет… сюда? – спросила она.

– Ну да. Меня забавляют ее насмешки… Правда, иногда она бывает чрезмерно злой. Но языки, с которых капает желчь, совершенно необходимы для оживления разговора. Благодушный, кроткий мир быстро становится пресным.

– Признаюсь, мне понравился бы такой мир.

– Похоже, вы ненавидите мадам Фалло де Сансе?

– Мало сказать.

– Она будет здесь с минуты на минуту.

– Я спущу с нее шкуру!

– Нет, душа моя… У меня так не поступают.

– Нинон, вы ничего не знаете… а потому вам не понять…

– Дорогая моя, если бы все, кто здесь встречается, тотчас начинали ссоры, я ежедневно наблюдала бы три-четыре убийства… Поэтому и вы будете умницей. Вам это очень трудно?

– Да, очень трудно, – побледнев, подтвердила Анжелика. – Я попытаюсь уйти до ее прихода.

– А почему не попытаться остаться? Можно совладать с любыми страстями, душа моя, даже с самым оправданным чувством ненависти. Только безумствам нет никакого оправдания, а гнев как раз из их числа. Хотите совет? Отстранитесь от вашего гнева, как от раскаленной печи. Если вы обожжетесь, то вам будет хуже, а не лучше. Посидите вот здесь, успокойтесь и постарайтесь не вспоминать о причинах своей ненависти.

– Мне будет трудно разговаривать со своей сестрой.

– С вашей сестрой?

– О! Нинон, я сама не знаю, что говорю, – прошептала Анжелика. – Это испытание выше моих сил!

– Анжелика, нет испытаний выше ваших сил, – смеясь, возразила Нинон. – Чем лучше я вас узнаю, тем больше убеждаюсь, что вы можете вынести все… даже это. Смотрите, вот и мадам Фалло. Побудьте немного в этом уголке и возьмите себя в руки.

Она оставила Анжелику и пошла навстречу вновь прибывшим дамам.

Анжелика села на бархатную банкетку. Как во сне она расслышала среди приветствий резкий голос своей сестры. Тот же голос, что когда-то кричал: «Пошла прочь! Убирайся!»

Анжелика отстранилась от воспоминаний, как советовала Нинон, и постаралась забыть этот крик.

Через некоторое время она осмелилась поднять голову и оглядела гостиную. Анжелика увидела Ортанс, в прекрасном платье из темно-красной тафты. Она еще больше похудела и подурнела, насколько это было возможно, но была хорошо накрашена и причесана. В ответ на ее слова, произнесенные резким голосом, раздался смех. Похоже, она была в ударе.

Нинон взяла ее за руку и подвела к Анжелике:

– Дорогая Ортанс, вы давно хотели познакомиться с мадам Моран. Я приготовила вам этот сюрприз. Вот она.

У Анжелики не осталось возможности избежать встречи. Совсем близко от себя она увидела сладкую приветливую улыбочку на ненавистном лице Ортанс.

– Здравствуй, Ортанс, – произнесла она совершенно спокойно.

Нинон с минуту наблюдала за ними, потом отошла.

Мадам Фалло де Сансе вздрогнула. Ее булавочные глазки расширились, лицо пожелтело.

– Анжелика! – выдохнула она.

– Да, это я. Садись, дорогая Ортанс… Что это ты так удивляешься? Ты и вправду думала, что я умерла?

– Вот именно! – оживившись, резко отвечала Ортанс.

Она, как кинжал, сжимала веер. Лоб нахмурен, рот скривился. Анжелика видела прежнюю сестру.

«Как же она безобразна! Как отвратительна!» – подумала она с прежним детским ликованием.

– И позволь уверить тебя, – резко продолжала Ортанс, – что, по мнению всей семьи, лучшее, что ты могла бы сделать, – это умереть.

– На этот счет у меня иное мнение.

– И очень жаль. Как мы теперь будем выглядеть? Только сейчас начали затихать отголоски этого ужасного дела. Мы с таким трудом заставили свет позабыть, что ты принадлежишь к нашей семье, и вот ты вновь возникаешь, чтобы вредить нам!

– Ортанс, если это тебя пугает, то успокойся, – грустно ответила Анжелика. – Графиня де Пейрак никогда не возродится. Отныне я известна под именем мадам Моран.

Но это не успокоило жену прокурора.

– Так, значит, это ты мадам Моран? Оригиналка, ведущая скандальную жизнь. Женщина, занимающаяся коммерцией, как мужчина или как какая-нибудь вдова булочника. Ты, значит, будешь оригинальничать, чтобы нас бесчестить! Подумать только, что в Париже лишь одна женщина продает шоколад, и это моя собственная сестра!..

Анжелика пожала плечами. Стенания Ортанс ее не трогали.

– Ортанс, – попросила она, меняя тему разговора, – расскажи мне о детях.

Мадам Фалло вдруг замолчала и озадаченно посмотрела на сестру.

– Ну да, о моих детях, – повторила Анжелика – О моих сыновьях, которых я у тебя оставила, когда меня отовсюду выгнали.

Она увидела, что Ортанс вся подобралась, вновь готовая к бою.

– Самое время справиться о детях! Ты вспомнила о них, потому что увидела меня! – прошипела она. – Вот оно, нежное материнское сердце…

– У меня были трудности.

– Прежде чем покупать те драгоценности, что на тебе, мне кажется, ты могла бы побеспокоиться об их судьбе.

– Я была уверена, что у тебя они в полной безопасности. Расскажи о них. Как они поживают?

– Я… я их давно не видела, – через силу отвечала Ортанс.

– Так они не у тебя? Ты отдала их кормилице?

– А что было делать? – воскликнула мадам Фалло в новом приступе ярости. – Могла ли я оставить их у себя, когда у нас не было денег даже на домашнюю кормилицу для моих собственных детей?