— Слушайте внимательно, мальчики, я больше не Маркиза Ангелов, а вы не нищие. Пока что мы — челядь: слуги и работники. Но скоро мы станем почтенными горожанами.

— Вот так штука! — обомлел Флипо. — Не люблю я почтенных горожан. У почтенных горожан срезают кошели и срывают плащи. Не желаю я быть почтенным горожанином.

— И потом, как тебя называть, если ты больше не Маркиза Ангелов? — поинтересовался Лино.

— Говорите мне «госпожа» и обращайтесь на «вы».

— Только и всего! — усмехнулся Флипо.

Анжелика влепила мальчишке оплеуху, чтобы он осознал, что начинается серьезная жизнь. Пока Флипо хныкал, женщина проверила, как одеты оба ее подопечных. На них была одежда для бедных, присланная графиней де Суассон. Вещи поношенные и уродливые, зато чистые и благопристойные. На ногах у каждого из мальчиков красовались огромные крепкие ботинки, подбитые гвоздями, которые выглядели так, как будто дети их одолжили, но эти ботинки спасали от зимнего холода.

— Флипо, ты пойдешь на рынок со мной и с Давидом. Лино, будешь делать все, что тебе скажет Барба. Натаскаешь воды, сходишь за дровами… Розина, иди на кухню приглядывать за малышами и следить за вертелами с птицей.

Совсем загрустивший Флипо вздохнул:

— Нет, в этих новых занятиях нет ничего хорошего. Если ты нищий или вор, то ведешь роскошную жизнь. В дни, когда у тебя много денег, ешь от пуза и пьешь, хоть залейся. Когда деньги заканчиваются, ну что же, чтобы не чувствовать голода, ложишься в уголок и спишь себе, сколько вздумается. А здесь одно и то же: то вкалывай, то ешь похлебку.

— Если хочешь вернуться к Великому Кесарю, то я тебя не задерживаю.

Оба мальчика громко запротестовали.

— Ой, нет! Да мы теперь все равно не можем вернуться. Нас сразу же прирежут. Чик!..

Анжелика вздохнула.

— Эх, мальчишки, вас манят приключения. Я вас отлично понимаю. Но еще я знаю, что приключения кончаются виселицей. Возможно, встав на эту новую дорогу, мы и не разбогатеем, зато сделаемся уважаемыми людьми. Ладно, шевелитесь!


И вот маленькое войско Анжелики шумно затопало по лестнице.

На одном из этажей молодая женщина остановилась и забарабанила кулачком в дверь комнаты молодого Шайю; не достучавшись, она вошла.

— Вставай, подмастерье!

Ошеломленный юноша натянул простыню до самого подбородка.

— Вы чего, вы чего? — бормотал он. — Послушайте, я вам не слуга и не подмастерье, я — племянник хозяина и вообще… Я — сын своего отца, господина Шайю из Тулузы.

— Очень любопытное замечание, — язвительно усмехнулась Анжелика. — Если ты немного подумаешь, то поймешь, что все мы чьи-то сыновья или дочери!

Она запнулась, внезапно осознав, что, в отличие от этого молодого человека из скромной семьи, сама осталась без прошлого и что у нее нет больше прав гордо носить имя своего отца или супруга. Но, пожав плечами, бодро взяла за руку паренька, лежавшего голым под простыней.

— Вставай, Давид Шайю! — весело повторила Анжелика. — Не забывай, что начиная с сегодняшнего дня ты — знаменитый повар, чью стряпню мечтает отведать весь Париж.

Юноша робко съежился под одеялом и не ответил. Анжелика увидела, что постепенно из пунцово-красного его лицо становится мертвенно-бледным от волнения.

— Что с тобой, Давид? Если ты болен, оставайся в постели. С покупками я могу управиться и без тебя.

— Нет, нет! — запротестовал обеспокоенный малый. — Я хочу вас сопровождать. Только вы должны выйти, чтобы я мог встать и одеться.

Анжелика обреченно взглянула на Флипо, который вошел за ней в комнату. Мальчик подмигнул своей спасительнице, а затем ткнул пальцем на поваренка:

— Да он в вас втюрился!

Анжелика не сумела сдержать улыбку и вывела мальчугана из комнаты.

«Будет нелегко работать с этим теленком в смятенных чувствах, — подумала она. — Ну ничего, если он станет слишком назойливым, то снова получит по ушам. Похоже, он не так глуп, как кажется, по крайней мере в том, что касается кулинарных талантов. А только это и важно».

* * *

Растерянный и взволнованный мэтр Буржю, с ворчанием уступив напору Анжелики, согласился дать ей туго набитый кошель.

— Если вы боитесь, что я вас обворую, можете пойти на Центральный рынок вместе со мной, — сказала хозяину харчевни его деятельная помощница, — но будет намного лучше, если вы займетесь приготовлением каплунов, индюшек, уток и жаркого. Поймите, что дамы, которые придут к нам, рассчитывают увидеть заведение, внушающее доверие. Пустые витрины или витрины, украшенные запыленной птицей, темный зал, пропахший табаком, атмосфера бедности и запустения — все это оттолкнет клиентов, собирающихся как следует попраздновать. Ведь не напрасно же я пообещала им исключительное меню! А если они увидят, что здесь творится сейчас, они мне не поверят.

— И что ты собираешься покупать сегодня утром, ведь эти дамы еще не приняли решения?

— Я собираюсь купить декорации.

— Это… что?

— Все, что потребуется для того, чтобы ваш трактир обрел привлекательный вид: кроликов, рыбу, колбасу, свежие фрукты и отменные овощи.

— Но я не просто трактирщик! — жалобно завопил толстяк. — Я — РОТИСЬЕ[55]! Ты хочешь, чтобы на меня набросились все цеха этих поваров-кулинаров-ложек-вилок и кондитеров?

— Что они вам смогут сделать?

— Женщины никогда ничего не понимают в серьезных делах, — простонал мэтр Буржю, простирая к потолку свои коротенькие ручки. — Присяжные из этих цехов возбудят против меня судебный процесс, привлекут к ответу. Короче, ты хочешь меня разорить!

— Вы и так уже разорились, — отрезала Анжелика. — Вы ничего не потеряете, если попытаетесь таким образом наладить свои дела. В общем, начинайте готовить птицу, а затем отправляйтесь в Гревскую гавань. Я слышала, как глашатай прокричал, будто туда привезли отличные бочки с вином из Бургундии и Шампани.

У Центрального парижского рынка была отменная репутация. Он отлично снабжался товарами, за исключением, как утверждали злые языки, «периода голода, войны, чумы и бунтов». Рынок славился изобилием и разнообразием продуктов. В этом районе, с его сильнейшими запахами, царили суматоха и расточительство: выбор товаров был настолько богатым, что трудно было не потратить уйму денег. От лишних денег избавляли покупателей и ловкие воры.


Когда Анжелика пришла на площадь Пилори[56], служащие королевского казначейства только приступали к обходу прилавков для сбора подати, а палач уже закончил свой обход, получив с торговцев арендную плату за место, право на которую он имел в силу старинных привилегий.

Раннее утро — самое удобное время для вставших ни свет ни заря домашних хозяек. Покупателей было немного, и Анжелика придирчиво ощупала зайцев с коричневатой шкуркой, еще совсем теплых, привезенных на рассвете из кроличьих садков Вожирара, понюхала сыры и дыни, внимательно осмотрела отливающих серебром рыб. Рыбу, привезенную с нормандских берегов и пойманную всего пару дней тому назад, для лучшей сохранности держали на льду.

Она сделала покупки, не позволив обмануть себя голосистым торговкам, которые могли бы соперничать с шарлатанами Нового моста в умении всучить робким покупательницам залежалый товар или некачественные продукты.

Изучение этого нового для нее мира осложнялось тем, что Давид без перерыва повторял:

— Это слишком роскошно! А это чересчур дорого. Что скажет дядя?..

— Вот дурак! — в сердцах воскликнула Анжелика. — Как тебе не стыдно, ведь ты южанин, а мелочишься, словно скупец с ледяным нутром! И не смей мне больше говорить, что ты из Тулузы.

— Но ведь я действительно из Тулузы, — запротестовал поваренок, задетый за живое. — Моим отцом был господин Шайю. Вам это имя ничего не говорит?

— Нет. Что он делал, твой отец?

Высоченный Давид надулся, как обиженный ребенок, у которого отобрали конфетку.

— Но вы должны его знать, ну вспомните! Большая бакалейная лавка на площади Гаронны! Единственная лавка, которая торговала экзотическими приправами!

«В то время я никогда не ходила за покупками сама», — подумала Анжелика.

— Мой батюшка служил поваром на королевских судах, и из своих странствий он привез множество никому не известных диковин, — вновь вернулся к рассказу Давид. — Вы должны знать… Именно он хотел наладить производство шоколада в Тулузе.

Анжелика сделала над собой усилие, чтобы извлечь из глубин памяти случай, о котором ей напомнило слово «шоколад». Да, о шоколаде говорили в аристократических салонах. Бывшая госпожа де Пейрак вспомнила, как возмущалась по этому поводу какая-то тулузская дама. Молодая женщина удивилась:

— Шоколад?.. Это же напиток индейцев!

Давид выглядел чрезвычайно расстроенным, ведь мнение Анжелики уже приобрело в его глазах небывалую значимость.

Он вплотную подошел к объекту своей страсти и, чтобы убедить Анжелику в разумности идей отца, доверил ей тайну, о которой не сообщал еще никому, даже дяде.

Давид рассказал, что его отец в юности много путешествовал и в самых разных странах пил шоколад, который делали из зерен, привезенных из Мексики. Он пил шоколад в Испании, в Италии, даже в Польше, и смог убедиться в достоинствах нового продукта, который обладал приятным вкусом и превосходными лечебными качествами.

Стоило молодому Давиду коснуться интересующей его темы, как речь его полилась потоком. Взволнованный, мечтающий вызвать интерес дамы, покорившей его сердце, он принялся неестественно громко, срывающимся голосом излагать все, что знал по этому поводу.

— Вот невидаль! — сказала Анжелика, которая слушала весьма рассеянно. — Я никогда не пробовала этого напитка и не думаю, что стану пробовать. Говорят, что королева, чья родина — Испания, без ума от шоколада. Но весь двор удивляется ее странным пристрастиям и даже потешается над ними.

— А все потому, что придворные просто не привыкли к шоколаду, — логично заметил ученик повара. — Мой отец тоже так думал, когда получал от короля патент на производство нового продукта. Но, увы, он умер, а так как моя матушка скончалась еще раньше, теперь только я имею право воспользоваться королевским патентом. Но я даже не представляю, с какой стороны подступиться к этому делу. Поэтому я не рассказал о патенте моему дяде. Я боюсь, что он станет насмехаться надо мной и над моим отцом. Он и так повторяет по любому поводу, что мой отец был сумасшедшим.

— Это патентное письмо у тебя? — неожиданно поинтересовалась Анжелика, остановившись и поставив корзины на землю, чтобы пристально взглянуть на молодого воздыхателя.

Юноша почувствовал, что слабеет под взглядом этих сияющих изумрудных глаз. Следует заметить, что когда Анжелика погружалась в более или менее важные размышления, ее глаза начинали светиться странным, почти волшебным светом, производившим на собеседника неизгладимое впечатление. Причем почти никто не мог объяснить причину этого загадочного свечения.

Бедняга Давид мгновенно пал жертвой прекрасных глаз. Он не мог им сопротивляться.

— Это письмо у тебя? — повторила Анжелика.

— Да, — выдохнул юноша.

— Каким числом оно датировано?

— 28 мая 1659 года, патент действителен двадцать девять лет[57].

— Итак, в течение двадцати девяти лет ты имеешь право производить и продавать этот экзотический продукт?

— Ну, в общем, да…

— Надо бы узнать, не вреден ли напиток, — задумчиво проговорила Анжелика, — и понравится ли он публике. Сам-то ты его пробовал?

— Да.

— И что ты думаешь о шоколаде?

— Ну, я, — промямлил Давид, — мне он кажется немного приторным. Но перец и пряности добавляют ему пикантности. Хотя вообще-то я предпочитаю стаканчик доброго вина, — игриво добавил юноша.


— Поберегись, вода! — раздался голос откуда-то сверху. Анжелика с Давидом еле-еле успели отскочить, чтобы не попасть под зловонный душ. Анжелика схватила поваренка за руку. Она почувствовала, как юноша дрожит.

— Я хотел вам сказать, — сбивчиво забормотал он, — я никогда еще не видел женщины, столь же прекрасной, как вы.

— Ну что ты, мой бедный мальчик, видел и не раз, — раздраженно сказала Анжелика. — Ты просто должен посмотреть вокруг себя, вместо того чтобы кусать ногти и дрожать, как пойманная муха. А если хочешь мне понравиться, расскажи-ка лучше еще о твоем шоколаде, вместо того чтобы расточать понапрасну комплименты. Но увидев жалкое выражение лица Давида, Анжелика попыталась его ободрить. Она подумала, что не стоит отталкивать мальчишку, ведь со своим королевским патентом Давид может быть ей полезен.

Она рассмеялась:

— Увы, дружок, мне уже не пятнадцать лет. Посмотри, я старая. У меня даже появились седые волосы.