Анна Голон - Анжелика. Тени и свет Парижа

И это уже было большим достижением. Но груз прошлого, не помешает ли он ей двигаться вперед по избранному пути? Не так-то просто сказать себе: «Я свободна». Можно ли покинуть воровское братство?

Однажды, когда Анжелика отправилась за покупками, к ней подошел Красавчик. Его поведение говорило о том, что она сама оставалась для сутенера «запретным плодом», причем вряд ли молодой человек смог бы объяснить причину подобного отношения.

Красавчик спросил у Анжелики, что она думает о будущей судьбе Розины. Бывшая Маркиза Ангелов, которую застали врасплох, ответила, что Розина чувствует себя отлично там, где она сейчас находится, и не стоит беспокоиться о ее будущей судьбе.

— Но, — возразил Красавчик, — она была одной из жен Коротышки-Ролена. Значит, она принадлежит воровскому братству.

Внутренний голос шептал Анжелике быть настороже. Она судорожно подыскивала способ отвратить самого знаменитого сводника парижского дна от его корыстных планов на Розину.

Анжелика не солгала, заявив, что один из постоянных клиентов харчевни, художник из гильдии Святого Луки, который часто выставляет свои произведения на Новом мосту, испытывает к Розине нежные чувства. Он мечтает не только сделать девушку своей моделью, но и сочетаться с ней браком. По его словам, Розина напоминает ему мадонну.

Ответ Красавчика лишний раз доказал, сколь велика пропасть непонимания между ним и Маркизой Ангелов, сколь разнятся их взгляды на жизнь.

Глаза сутенера вспыхнули от жадности.

— Отлично, у меня как раз есть клиенты, которые тоже любят такую красоту.

И лукаво подмигнул.

— Поклонники Сатаны!

* * *

В большой, хорошо протопленной комнате к Анжелике с новой силой вернулись все ее страхи.

Приходилось признать, что мэтр Буржю прав. Действительно, это она стала причиной нашествия нищих, которому подвергся «Храбрый петух».

Она все еще на крючке у воровского братства. Немногим удавалось с него соскользнуть. Анжелика с благодарностью вспоминала Магистра, который заставлял Маркизу Ангелов совершать прогулки по Парижу и рассказывал ей разные истории о поисках сокровищ, о преданных королях; именно его рассказы не дали ей сойти с ума.

Где-то Магистр теперь?

Анжелика подошла к постели, на которой спали Флоримон и Кантор.

Тень от длинных черных ресниц Флоримона падала на его бледные щечки. Волосы темным ореолом обрамляли лицо. У Кантора тоже была густая и непослушная шевелюра. Но его темно-русые кудри отливали золотом, в то время как волосы Флоримона были черными как вороново крыло.

Анжелика признавала, что Кантор пошел в «ее породу». Да, в нем чувствовалась благородная кровь предков, но предков, проживавших в сельской местности: простых и безыскусных Сансе из Монтелу. Искренность и непосредственность в ее семье ценились выше благоразумия и манер. Своим упрямым лбом Кантор напоминал Жослена, своим спокойствием — Раймона, своей любовью к одиночеству — Гонтрана. Внешне он очень походил на хрупкую Мадлон, но, в отличие от нее, был наделен отменным здоровьем.

Этот пухлый малыш с ясными и проницательными глазами уже имел собственный внутренний мир с множеством унаследованных от предков достоинств и недостатков. Пока его не трогали, не покушались на его свободу и независимость, он не доставлял никаких хлопот. Но стоило Барбе крепко запеленать малыша, как полагается поступать с детьми его возраста, миролюбивый Кантор, после нескольких мгновений безмерного удивления, пришел в неописуемое бешенство.

И через два часа соседи, оглушенные его пронзительными воплями, прибежали вступиться за мальчика.

Барба утверждала, что Анжелика больше любит Флоримона и совсем не занимается младшим сыном. Анжелика же отвечала, что Кантор не нуждается в том, чтобы им занимались. Все его поведение свидетельствовало о том, что он прежде всего хочет, чтобы его оставили в покое, в то время как чувствительный Флоримон обожал, чтобы им занимались, чтобы с ним разговаривали, отвечали на его вопросы. Флоримон нуждался в опеке и внимании.

Вместе с тем между Анжеликой и Кантором установилась особая связь, которая не требовала ни слов, ни жестов. Они принадлежали к одной породе. Молодая мать смотрела на сына, восхищалась его розовым и пухленьким телом, а также редкой способностью Кантора, которому еще не исполнилось и года, бороться за жизнь, упрямо противостоять смерти, которая часто угрожала его хрупкому существованию. Он научился этому прямо с рождения, а быть может, как порой думала Анжелика, еще до рождения.

Кантор был ее силой, а Флоримон — ее слабостью. И они представляли два полюса ее души.

* * *

Наступили три ужасных месяца.

Редкий год простой люд французского королевства не страдал от голода из-за засушливой зимы, плохого урожая или очередного мятежа в какой-нибудь из провинций. Огромная перенаселенная столица не была исключением. Тревожные разговоры о грядущем голоде, услышанные Анжеликой, оправдались. Январь еще не перевалил за середину, а голод уже стучался в ворота Парижа. Последний урожай выдался скудным. Множество военных подразделений, не распущенных по домам, невзирая на Пиренейский мирный договор, все еще были расквартированы по деревням. К тому же оказались развязаны руки у торгашей.

Защищенные своими цехами, которые за много веков научились противостоять неизбежным трудностям, кулинары и трактирщики страдали меньше, чем представители других профессий.

Булочники, мясники, торговцы жареным мясом по-прежнему зарабатывали на хлеб, но продукты приходилось доставать с трудом, да и клиентов становилось все меньше.

Анжелика была крайне озабочена, что период праздников не принес той прибыли, на которую она рассчитывала. Но Господь милостив! «Храбрый петух» и его маленькое войско располагали всем необходимым. Она не раз поздравила себя с тем, что привела сыновей под гостеприимный кров харчевни. Иначе за эти тяжелые месяцы все бы они давно умерли голодной смертью.

Итак, парижане снова страдали от голода и его вечной спутницы — чумы. Опять на улицах появились лекари в масках с огромными птичьими клювами, внутри которых размещались кусочки камфары и различные ароматические вещества, чьими испарениями и дышали медики, защищаясь от вредоносных миазмов. Опять можно было встретить монахов братства Святого Лазаря, которые брали на себя похороны усопших. Опять потянулись многочисленные религиозные процессии с золотыми раками, наполненными реликвиями святых заступников. И черный шелк знамен плыл по замерзшим улицам, на которых валялись тела погибших от болезни, холода и голода. Самая значительная процессия прошла вдоль городской стены. Она двигалась от одних ворот к другим, пока не достигла ворот Святой Женевьевы, считавшейся не только покровительницей Парижа, но и святой заступницей всех голодающих; ее праздник приходился на 3 января.

В Лувре король приказал раздать бедным зерно, привезенное из других стран. Его так и назвали: «зерно короля».

Количество голодных, разоренных, больных, обреченных на смерть росло день ото дня.

* * *

Однако дела «Храброго петуха» шли не так уж плохо.

Вооружившись тугими кошелями, составляющими лишь малую толику их состояния, множество богатых клиентов стали искать убежища на улице Валле-де-Мизер. Они были готовы платить любую цену, чтобы обеспечить себя достойной трапезой.

Поразмыслив, Анжелика сказала себе, что обязана извлечь как можно больше пользы из нынешней ситуации. Даже этой суровой зимой трактир «Храбрый петух» может приносить доход. Цены, объявленные Анжеликой этим блистательным господам, ужаснули мэтра Буржю, но разве можно было дешево продавать домашнюю птицу и жареное мясо, доставшиеся с таким трудом? Ведь должна же она окупить те опасности, которым подвергалась во время тайных «походов» по деревням в поисках баранов и цыплят на продажу, под охраной лишь верного Давида? Да, справедливость требовала, чтобы их старания были щедро вознаграждены.

Посетители харчевни с пониманием отнеслись к тому, что цены выросли. Они были богаты, но они не могли питаться золотом, зато ротисье, мясники и кондитеры давали важным господам возможность не отказываться от привычных жизненных удобств.

А вот нищие превратились в настоящую угрозу.

Анжелика собралась с мужеством и решилась пойти на встречу с Деревянным Задом.

Именно это ей посоветовал Баркароль. Но женщине становилось дурно при одной только мысли, что ей опять придется оказаться перед домом Великого Кесаря. Бывшая Маркиза Ангелов мечтала забыть весь этот кошмар. Но ей пришлось вновь побороть свой страх, преодолеть очередную преграду, выиграть новое сражение. Холодной темной ночью она отправилась в предместье Сен-Дени.

Анжелику отвели к Деревянному Заду, вглубь отвратительного грязного дома.

Новый Великий Кесарь восседал на каком-то подобии трона среди табачного дыма и копоти масляных светильников.

Прямо перед ним, на полу, был установлен медный тазик для сбора денег. Анжелика бросила туда увесистый кошель и передала еще одно подношение: огромную сочную баранью лопатку и большой каравай — редкое яство для того сурового времени.

— Что-то ты не слишком торопилась! — проворчал Деревянный Зад. — Давненько я тебя жду, Маркиза. Знаешь ли ты, что играла в опасную игру?

— Я знаю, что если еще жива, то этим я обязана именно тебе.

Анжелика приблизилась к повелителю воров. По обеим сторонам трона безногого калеки расположились два страшных существа, символизировавших его монаршую власть, — Большой и Малый Евнухи, державшие в руках шутовские регалии: метлу и вилы с насаженными на них кусками разорванной собаки. Рядом сидел Паленый Старикан со струящейся седой бородой, державший розги бывшего преподавателя-экзекутора из Наваррского коллежа Парижского университета.

Деревянный Зад, как обычно, носил безукоризненный шейный платок, а его голову украшала великолепная шляпа с двумя высокими красными плюмажами.

Анжелика обязалась ежемесячно приносить лично или посылать через своих посыльных Великому Кесарю такую же сумму и пообещала, что «стол» короля нищих никогда не будет испытывать недостатка в разнообразных яствах. Но взамен она потребовала свободу и возможность вести новую жизнь для себя, своих детей, Флипо, Лино и Розины. Она также попросила, чтобы нищие оставили в покое «ее» харчевню.

По лицу Деревянного Зада Анжелика поняла, что она наконец-то поступила правильно и что бандит доволен ею. Бывшая Маркиза Ангелов расплатилась с воровским братством и получила его защиту.

Покидая комнату, Анжелика присела в глубоком реверансе.

— ЭЙ, девушка, разрази меня гром, если когда-нибудь моя нога еще раз переступит порог этой харчевни, где позволяют себе столь подлым образом обманывать самого искушенного парижского гурмана!

Услышав эту торжественную клятву, Барба бросилась на кухню. Посетитель недоволен! Не в первый раз этот молчаливый господин в атласе и бантах приходил в «Храбрый петух» и садился за стол в полном одиночестве.

Нарядный, как свадебный торт, мужчина поглощал пищу с таким выражением, будто совершал какой-то важный религиозный обряд, и платил вдвое больше запрошенной цены. Поэтому его заявлением, прозвучавшим как гром среди ясного неба, ни в коем случае нельзя было пренебречь.

Анжелика незамедлительно предстала перед посетителем. Тот осмотрел женщину с ног до головы. Казалось, он был в очень дурном расположении духа. Но красота и, наверное, необычный вид молодой хозяйки удивили его.

Посетитель замер в нерешительности, словно подыскивая слова, но вскоре вновь заговорил:

— Милочка, хочу вас предупредить, что я больше не переступлю порога вашего заведения, если меня еще хоть раз обманут столь же бессовестным образом.

Анжелика самым почтительным тоном, на который только была способна, осведомилась о причине недовольства.

Услышав вопрос, скандалист подскочил на месте. Лицо клиента налилось кровью, словно в горле застряла куриная косточка, и у Анжелики мелькнула мысль: а не похлопать ли его по спине?

Наконец к расфранченному господину вернулся дар речи.

— Красавица, я полагаю, что по моему виду вы уже должны были догадаться, что в моем доме полно слуг и я не нуждаюсь в том, чтобы ужинать в трактирах. Впервые я попал сюда совершенно случайно, привлеченный БОЖЕСТВЕННЫМ ароматом, который доносился из двери вашего заведения. И каково же было мое изумление, когда я отведал у вас один из тех омлетов, который я, вы слышите, я, советник парламента Франции[66], не умею готовить!