— Ничего! — воскликнула она. — Ничего не случилось.

Она сдерживала готовое сорваться импульсивное признание: «Я скучала без вас!»

И сказала лишь:

— …Вас долго не было.

Но по его насмешливому взгляду Анжелика поняла, что ей не удалось скрыть свои чувства и Жоффрей хорошо понимает, что с ней происходит.

Неожиданно появилась толпа знакомых с возгласами приветствия и многочисленными вопросами, а садовники-мориски начали разносить цветы для праздника.

Дворец Веселой Науки вновь ожил.

Выполняя обязанности хозяйки, Анжелика снова пыталась расслышать в общем шуме беседы голос Жоффрея де Пейрака.

Ну конечно! Совершенно очевидно, что в Париже он пел у Нинон де Ланкло: «Вы же знаете, что очаровательная жеманница превосходно играет на лютне. Музыка царит в ее доме».

Он подарил ей лютню из Болоньи, они славятся великолепным звучанием и к тому же легки, что позволяет женщинам продемонстрировать всю виртуозность игры на этом сильно выгнутом и довольно громоздком инструменте. Анжелика также заметила, что на его правой руке отсутствует одно из колец, возможно перстень с печаткой. Она убедила себя, что Жоффрей подарил его Нинон де Ланкло.

* * *

Был жаркий весенний день. Стрекот цикад, казалось, раздавался по всему городу, красные дома пламенели под синим, почти сумеречным небом.

В просторных комнатах отеля Веселой Науки, защищенных от зноя выступающими террасами, собралось избранное общество. Сегодня пришло больше мужчин, потому что сообщили о прибытии иностранцев — испанцев, а также французов, которые привезли вести с полей сражений на севере.

— Эта Фронда никогда не закончится…

Анжелика, переходившая от одной группы к другой, замедлила шаг.

— Два наших лучших генерала сошлись друг против друга во Фландрии. Принц Конде на стороне дона Хуана Хосе Австрийского.

— И против него мессир де ла Тур Д’Овернь, виконт Тюренн, который служит юному королю и ненавистному кардиналу.

— Сражения были ожесточенными, но не привели ни к какому результату.

— Необходимо решающее сражение, битва насмерть.

— Насмерть! Между двумя нашими лучшими военачальниками — принцем Конде и мессиром де Тюренном.

Анжелика слушала реплики, захваченная образами, словно пламенным вихрем. Одним из таких сражений насмерть был бой, развернувшийся некогда у монастыря урсулинок в Пуатье.

— Я ставлю на Конде. Он доказал свой военный талант при Рокруа и Лане.

— Тогда он служил королю. Сейчас он — предатель, приговоренный к смерти за преступления против Его Величества.

— Тогда Тюренн?.. Он верный!

— О! Не столь верный. Обольстительная сирена мадам де Лонгвиль привлекла его в свое время на сторону Фронды.

— Это забыто! Он — великий воин, и король счастлив видеть его у себя на службе. К тому же Тюренн — внук принца Оранского, а их княжества в большей или меньшей степени являются частью Священной Римской империи[95]. Но он сам, как и его ближайшие родственники, — протестант…

— Гугенот! Тем лучше. Они упрямы! Если он сражается за короля, монарх может быть уверен — его корона будет спасена.

— Не спешите! Его соперник тоже мечтает о короне. Монсеньор принц, который раньше сражался, чтобы попытаться возложить корону на слишком непостоянного Гастона, брата покойного короля Людовика XIII, более охотно видит ее на своем челе. Он ее заслужил!

— Осторожнее! Годы войны, кровопролитий… Кто бы мог представить, что Фронда столь быстро приведет к таким ужасам. Другой король! И это притом, что король и его брат живы.

— И кардинал, повинный в реках крови, тоже жив.

— И еще более ненавистен, чем когда-либо! Он не колебался, заключая союз между христианским королем и пуританским цареубийцей Кромвелем, чтобы остановить англичан на Северном море. Кардинал пообещал им Дюнкерк.

— В этом гениальность французской политики — создавать альянсы с тем, кто является ее самым серьезным противником. Обычно подобная тактика приносит успех.

Это прозвучал голос Жоффрея де Пейрака, и было невозможно различить, скрывалась ли в его последней фразе ирония или восхищение. Однако казалось, он своим высказыванием успокоил умы.

Кто-то добавил:

— Когда будут проходить мирные переговоры с Испанией, в наших краях можно устроить прекрасные празднества. Аквитания с этой стороны Пиренеев может приготовиться к встрече всех испанских грандов.

— И их жен!

— По моим сведениям, некоторые из них не ждут, когда будут достигнуты соглашения…

— Мадам де Мерекур была бы уже в пути.

— Мессир де Пейрак, мы увидим ее снова?..

Ответ утонул в шуме голосов и восклицаний.

Анжелика заметила, что маленьких пажей привели в замешательство выкрики и они перестали подносить корзинки с фруктами и сладостями, а также графины с напитками.

Подойдя к ним, она их подбодрила, и они снова принялись за работу. Молодой графине казалось, будто земля уходит у нее из-под ног. Чтобы унять беспокойство, Анжелика подошла к широкому окну, открывавшемуся на террасу. Непереносимый зной ударил в лицо и окончательно оглушил ее. Воспоминание пробилось сквозь пороги памяти: под покровом темной сырой ночи в свете окна она увидела полуобнаженного бога Олимпа, сошедшего с полотна, — принца Конде.

Она снова представила знатного сеньора с орлиным профилем, державшего в руках флакон: «Итак, монсеньор Мазарини мертв…»

Конечно, нет!

Кардинал не умер. Потому что она, Анжелика, выкрала и спрятала флакон с ядом. И война между кардиналом и могущественными сеньорами Франции продолжилась. Войска, двор и восставшие продолжали кружиться в вихре войны там, на Севере.

— Любовь моя!.. Что случилось?

Голос доносился издалека.

— Любовь моя! Что с вами?

Был ли высокий, угловатый силуэт, темной тенью возникший перед ней из прозрачного и дрожащего света дня, силуэтом принца Конде или графа Тулузского, ее мужа?

Она убежала на кухню. В домах Юга они хорошо обустраивались и походили друг на друга — со сводчатыми, как у крипты, опорами, они находились наполовину в земле — и были местом, где, несмотря на летние дни и непрерывное приготовление угощений, оставалось прохладно.

Печи были погашены, только несколько поварят под руководством повара усердно трудились над большими серебряными блюдами, на которых возвышались пирамиды пирожных и фруктов.

Анжелика, оправдывая свой неожиданный визит, поблагодарила их за старание, с которым они выполняют работу, — гости очень довольны, и граф де Пейрак тоже. Один из поварят спросил, не желает ли она бокал оршада, но Анжелика предпочла большой стакан колодезной воды. Она пила ее медленно, сидя в лоджии над садом. Легкий бриз колыхал верхушки деревьев. Вода была холодной, почти ледяной. Анжелика прислонилась к теплым камням балкона. Ей казалось, что она живет на острове красоты, куда не доносится эхо их жестокого мира.

Как она любила эту солнечную страну!

Как любила этот розовый город с его башнями и колокольнями, которые окружали дворец Веселой Науки подобно цветочным букетам.

Она попыталась вспомнить приглушенный голос. «Любовь моя… Что случилось?..»

Правда ли, что он любит ее? Анжелика еще не могла поверить… согласиться с этим!..

Но она не сможет ничего объяснить Жоффрею. Было что-то похожее на скрытую жестокость в словах, которыми сегодня обменялись гости отеля Веселой Науки, как если бы скрестились внезапно выхваченные из ножен шпаги — это напомнило Анжелике, что, сколько бы мужчины ни утверждали, что они поэты, прежде всего они оставались воинами.

С юных лет их жизнь проходила в различных военных кампаниях, в которых они участвовали вместе с их отцом, с их сеньором — королем Франции и Наварры, если не принимать во внимание только что угасшие религиозные войны. Даже женщины, чьи голоса слышались в беседе, напоминали ей великолепных фрондерок, которых она встречала в Плесси — они тоже повинны в ужасной гражданской войне.

К счастью, события разворачивались далеко — в туманной испанской Фландрии, у северных варваров. Она улыбнулась своим мыслям, и ее волнение улеглось.

Анжелика слышала, как в гостиной переговаривались гости, поднимая кубки за всеобщее здравие.

— Необходимо решающее сражение. Принц непобедим.

— Этот принц повинен в реках крови.

Образ Конде с проницательным, орлиным взглядом вновь возник перед ней из прошлого.

«Что было, то прошло, — сказала себе Анжелика. — Я правильно поступила. Вот так! Не надо думать об этом больше. Это не повод оставлять гостей».

Она чувствовала себя уставшей, как после тяжелой работы.

Когда Анжелика вернулась в зал для приемов, он оказался пустым. Гости уехали. Вдалеке она слышала музыкантов, которые провожали дам до ворот замка.

Она спросила о мессире де Пейраке у одного из слуг, которые все вместе начали убирать зал, и ей ответили, что граф велел заложить карету и уехал.

— Карету?!

Она удивилась.

По окрестностям Тулузы Жоффрей предпочитал ездить верхом.

Чуть позже наступило время ужина, и Клеман Тоннель со словами: «Мессир граф предупредил, что будет поздно», пригласил ее к столу, но она отказалась, ответив, что поужинает у себя.

Внезапно ей снова захотелось сбежать!.. Только куда?.. Но еще сильнее она хотела, как раньше, сидеть по вечерам за длинным столом лицом к лицу с Жоффреем де Пейраком. И хотя иногда с ними делили трапезу близкие друзья, теперь чаще всего они оставались одни. Анжелика поняла, что успела полюбить эти минуты, которые когда-то были для нее тягостной обязанностью.

Через большие окна было видно, как розовый цвет сумерек стал темно-сиреневым, и только не знающие покоя стрижи черными стрелами неслись к земле, снова взлетали и встречали друг друга радостными криками.

* * *

Луч света из приоткрытой двери разбудил ее.

В свете подсвечника с тремя свечами, который высоко держала Марго, Анжелика увидела, как первым вошел человек в длинном черном одеянии с квадратной шапочкой на голове. У нее возникло впечатление, что за дверью скрывается целая толпа — просто дверь не открывают настежь.

Следом за незнакомцем показались два мальчика, которые несли треножник, еще один тащил горелку, а молодая служанка была нагружена разной утварью — чайником, чашками, черпаками и ложками. Не без усилий двое мужчин — из тех, кого называют «hommes-de-malles»[96], — держали за ручки большой кожаный ларец. Она увидела, что одежда незнакомца усыпана астрономическими символами — солнечными дисками, луной, звездами и вихрями, сделанными из настоящей серебряной парчи. Каждый знак отражал свет, малейшее движение заставляло играть и перекликаться гаснувшие один за другим отблески, казалось, что это видение, звучание нежной, полной оттенков музыкальной гармонии.

Его квадратная шапочка из черного бархата напоминала головной убор судьи. Она тоже была украшена серебряным рисунком. Только мерцание одежды выдавало его шаги, так медленно он двигался. Низ длинного одеяния едва касался пола, поэтому казалось, что он скользит. Точно так же скользила в ночи Белая Дама, призрак Монтелу.

Но человек, которого привела Марго, не был духом. Подойдя к изголовью, он снял шапочку и поклонился так низко, что несколько мгновений Анжелика его не видела. Выпрямившись и застыв в небольшом поклоне, он назвал себя:

— Родриго Беншапрут из Толедо.

Его смуглое лицо было изрезано морщинами. Однако он не был стариком и говорил на местном наречии без акцента. Когда он обращался к Марго и помощникам, то делал это на окситанском языке.

Он приказал установить рядом треножник и сверху насыпать раскаленных углей. На другую низкую кованую подставку слуги резко опустили большой кожаный ларец. Затем они удалились. Марго продолжала высоко держать подсвечник, чтобы освещать всю комнату.

Внимание Анжелики привлек кожаный ларец. Это было произведение искусства: узоры на рельефной коже, подчеркнутые золотой росписью, повторяли символы на одеянии и шапочке. Ларец был из Кордовы, знаменитого города, который царил над всей мусульманской Испанией, прежде чем она раскололась на маленькие королевства, тайфы[97].

Торжественно и бесконечно медленно визитер поднял окованную железом крышку. На ней Анжелика различила нежные цвета двух миниатюр — двух человеческих силуэтов, склоненных в молитве. Золотой нимб указывал на их святость.

В ларце стройными рядами располагались многочисленные флаконы, коробочки, баночки, а в ящичках из тонких деревянных перегородок с узкими ячейками, которые ловкая рука открывала почти неуловимым движением, лежали связки стеблей, или цветов, или листьев, или корней всевозможных засушенных растений.