Бедро было туго перетянуто шнурком, остановившим кровотечение. Выпрыгнув из окна, Уттаке сам перетянул себе ногу, чтобы его не могли найти по кровавому следу. Средство действенное, но рискованное, так как не только кожа вокруг раны, но и сама нога посинела и сильно отекла. Медлить было нельзя.

Анжелика снова взяла в руки лампу и внимательно осмотрела рану. Потом решилась наконец расслабить шнурок. Показалось немного крови; кровь была алая, и она должна была бы бить ключом. Происходило что-то необъяснимое. Неужели свершилось невозможное? В этом застывшем теле жизнь побеждала смерть… Каким чудом! Она подняла глаза к лицу раненого ирокеза и вздрогнула, увидев, что он смотрит на нее сквозь косые прорези век. Вот, значит, как велика была его сила внушения! Но почему это ее удивляет? Разве она не знала, что Уттаке обладает этой силой? Она вспомнила о тех неодолимых импульсах, которые заставили ее в тот вечер пойти к ручью, где он ждал ее, чтобы убить. Теперь она не сомневалась, что он вызвал ее туда заклинаниями.

Она понимала, что Уттаке наделен небывалой, почти сверхъестественной силой, она-то и помогла ему остановить собственную кровь и шаг за шагом оттеснить смерть. Сколько часов, пока он ждал, что белая женщина придет к нему на помощь, он нечеловеческим усилием воли сдерживал смерть, готовую схватить и унести его жизнь. Анжелика недоверчиво снова начала его разглядывать. От него исходил крепкий запах дикого зверя, и, как всегда в присутствии индейца, у нее возникло чувство, что перед ней существо из другого, неведомого ей мира, и сейчас, когда он лежал в полной наготе, она даже с некоторым удивлением увидела, что у него самые обыкновенные руки, на ногах десять пальцев, выпуклые ребра и все остальное, как у всех мужчин.

Она вытерла кровь, промыла рану чистой водой и наложила на нее повязку с целебной мазью.

Потом ловко перевязала ее. От мази отек быстро спадет, и при могучем здоровье Уттаке от этой страшной колотой раны очень скоро останутся одни воспоминания.

Индеец тоже знал, на что способна Анжелика. Он знал, что она поддается его воздействию, но теперь ему было известно и то, что она в состоянии расстроить его замыслы. Он смог заставить ее прийти к ручью, но она пришла туда с кинжалом. В ней была своя сила. Конечно, потому, что она тоже дружила с Духом Снов. Сила, если и не противоположная его собственной, то, во всяком случае, не схожая с ней, жила в этой белой женщине, пришедшей сюда из далеких земель и от легких прикосновений которой непонятная дрожь пробегала по его телу.

Безмолвно, лишь глядя в глаза другу другу, Анжелика и ирокез узнали, что думает каждый из них. Он представлялся ей существом крайне опасным, одержимым бесом, сущим дьяволом. Она вызывала в нем те же чувства. С каждой минутой они все больше узнавали друг о друге, о возможностях и о силе каждого, и взгляды их все более ожесточались и вместе с тем становились все более понимающими. Это была магическая дуэль. Дуэль двух равных противников.

И кто бы мог подумать об этом, глядя на эту белую женщину, тихо склонившуюся над умирающим дикарем?..

Со стороны казалось: знатная дама самоотверженно врачует страждущего индейца, тогда как на самом деле здесь столкнулись два существа, наделенные одинаковой силой воли, две родственные натуры, которые, сами того не зная, стояли на пороге удивительных событий…

Нахмурившись, Анжелика закончила перевязку, бросила последний сумрачный взгляд на раненого и встала. Из тюков, лежащих на полке, она вытащила три толстые попоны.

Очень осторожно, стараясь не причинять Уттаке боли, она приподняла его тяжелое как камень тело и подсунула под него одну из попон, другой укрыла его до самого подбородка и, свернув третью, подложила ее под голову. Теперь она смотрела на него с удовлетворением. Уттаке стал похож на настоящего раненого, беспомощного, покорного больного. У нее хватило мужества, подсунув руку ему под затылок, покрытый липкой коркой из волос и растрепанных перьев, приподнять его голову и поднести к губам бутыль с водой. Окаменевшее лицо Уттаке чуть оживилось. Он пил жадно, словно ребенок. Потом глубоко вздохнул.

Когда Анжелика опустила его голову, она увидела, что его глаза закрыты. Она с ужасом подумала, что он умер, но, приглядевшись, поняла, что он просто спит.

Глава 13

До самого вечера Анжелика ждала подходящего момента, чтобы поговорить с мужем. Полдня де Пейрака не было в форте. Остальное время он провел в совещаниях с Никола Перро и Мопертюи. У Анжелики было впечатление, что те сначала проявляли нерешительность, но потом графу видимо, удалось их убедить, и теперь они все вместе горячо что-то обсуждали. Анжелика волновалась, было не похоже, что де Пейрак готовится к обороне форта.

А ведь со дня на день, если не с часу на час, надо было ждать появления ирокезов. Между тем ворота по-прежнему были открыты, люди де Пейрака как ни в чем не бывало спокойно расхаживали по двору. Правда, несколько раз он ненадолго собирал их, отдавал какие-то распоряжения, и они тут же отправлялись их выполнять. На холме за фортом и на берегу реки непонятно для чего вырыли ямы, но вряд ли то были оборонительные укрепления.

Анжелика заметила, что Флоримон что-то мастерит, сидя на ящике в углу двора; подойдя к нему, она увидела, что юноша набивает трубки из толстого картона смесью серы, хлората и окиси меди.

— Что это ты тут делаешь?

— Петарды…

— Ну и время нашел!

— Выполняю приказание отца.

— Для чего они ему?

— Не знаю. Но видимо, они ему понадобятся…

Анжелика посмотрела вокруг. За несколько часов снег растаял, покрыв блестящими капельками росы траву и листья.

— Флоримон, тебе что-нибудь известно о намерениях отца? Ворота все еще открыты. А ведь ирокезы могут появиться в любую минуту.

— Отец выслал разведчиков, они следят за ними и сообщат нам об их приближении.

— Все-таки что же он собирается делать?!

— Не знаю. Но вы не волнуйтесь, матушка. Положение наше, конечно, очень серьезное, но отец сумеет найти выход и из него.

Такова была общая магическая формула. Все твердили:

«Наш отец… наш хозяин сумеет найти выход из любого положения».

Когда на лице де Пейрака появлялось то особое сосредоточенное, так хорошо знакомое им выражение, все понимали: вопросы сейчас излишни, следует только повиноваться. Но Анжелика, слишком много перестрадавшая, знала, что в жизни даже он не всегда, к сожалению, может найти выход. В глубине души она до сих пор не могла забыть и простить ему, что в то далекое лето он недооценил своего врага, не рассчитал, что удар может быть нанесен мгновенно, и не предотвратил его. Правда, враг был чрезвычайно опасный, чрезвычайно галантный и коварный — сам всемогущий король Франции, Людовик богоданный, XIV. Граф Жоффрей де Пейрак пренебрег тогда опасностью, заглушил в себе голос разума, подсказывавший ему немедленно бежать. Он хотел провести последнюю ночь с ней, со своей женой, Анжеликой. Людовик XIV ударил внезапно, как молния. И жизнь их была разбита.

И даже сейчас ей порою приходилось рассчитывать только на собственные силы, и как часто, увы, она вынуждена была признать, насколько они ограниченны.

Анжелика постоянно была настороже. В любом событии она прежде всего старалась предугадать опасность и тут же начинала изыскивать средства, чтобы избежать ее. Де Пейрак смотрел на жизнь другими глазами, он верил в удачу и действительно считал, что даже из самого трудного положения всегда можно найти выход. Анжелике оставалось только завидовать его оптимизму.

И сейчас де Пейрак был спокоен. Однако он чуть не потерял свое спокойствие, когда, наконец, улучив минуту, Анжелика сказала ему, что вождь могавков жив и что из-за тяжелого ранения он не мог добраться до ирокезов и призвать своих братьев к мщению. Уттаке в их руках, здесь, в Катарунке, ей удалось спасти его жизнь, и сейчас она выхаживает его.

— Где же вы были раньше? Что же вы молчали? — вскричал де Пейрак, едва сдержавшись, чтобы не ударить кулаком по столу. — Известие, по-моему, заслуживает внимания. Оно может в корне изменить все планы. Впрочем, что значит изменить! Вы даже не представляете, как оно облегчает нашу судьбу! Теперь я почти уверен, что все мои замыслы осуществятся и все произойдет именно так, как я задумал.

— Нельзя ли узнать, на что вы решились?

— Пока нет.

— Вы собираетесь защищать форт? Нам придется сражаться?

— Да! И возможно, до последнего… Мы хорошо вооружены и смогли бы одолеть их войско. Но наша победа над ними одновременно явилась бы и нашим поражением, они все равно не дали бы нам здесь житья, и рано или поздно нам пришлось бы покинуть эти места. Я предпочитаю пойти другим путем.

— Каким же?

— Пока я не могу сказать вам ничего.

— Конечно, я слишком глупа, чтоб оценить ваши планы! — с гневом и обидой воскликнула Анжелика. — Вы забываете, что я тоже командовала военным отрядом… Вы считаете, что мое место на кухне. Ваше недоверие ко мне, ваша скрытность приводят меня в отчаяние!

— О! Зато вы удивительно откровенны! Вы так щедры на объяснения своих поступков и чувств!.. Вы даже до сих пор не рассказали мне, что произошло между вами и Уттаке, в результате каких событий, какой неосторожности с вашей стороны вам удалось в тот вечер захватить в плен и привести, как на поводке, самого страшного врага белых. Вы находите, что в этом нет ничего странного? Что это не требует объяснений? Вы куда-то исчезаете, возвращаетесь, если вам заблагорассудится, рискуете жизнью, совершаете удивительные и безумные вещи… И вы, видимо, считаете, что все это не имеет ко мне никакого отношения?.. Вот и сегодня… вы спасли жизнь Уттаке, но вы молчите об этом в течение многих часов, словно я чужой вам человек, к которому вы не смеете подойти. А как вы думаете, в тот вечер, когда эти проклятые французы пожирали вас своими глазами, а вы с таким искусством кокетничали с ними, меня это приводило в восторг? Вам, может быть, кажется, что мне всегда легко и отрадно с вами?

Они почти с ненавистью смотрели в глаза друг другу, потом в их лицах что-то дрогнуло и оба рассмеялись.

— Любовь моя, — сказал Жоффрей, притянув ее к себе, — простите мою резкость. Я слишком люблю вас, и в этом мое несчастье. Я постоянно боюсь, что вы снова ускользнете от меня и что ваша неосторожность погубит вас. Однако признайтесь, что ваша скрытность ничуть не уступает моей… И тем не менее я с каждым днем все больше убеждаюсь, как бесконечно вы мне дороги. Сегодня утром я, наверно, задохнулся бы от отчаяния, не будь вас рядом со мной. Ведь по вашим глазам я видел, что вы испытываете совершенно то же, что и я. Возможно, это и помогает мне держаться. Мы очень близки друг другу, любимая, может быть даже ближе, чем это вам кажется. Однако я вам ничего не скажу. Пока не скажу, моя радость. Наберитесь терпения, прошу вас. Со мною рядом верные и опытные советники, Перро и Мопертюи, они одобряют то, на что я решился.

Он взял лицо Анжелики в свои ладони, поднял его и заглянул ей в глаза.

— Доверьтесь же мне, дорогая!

Под его ласковым взглядом, которому она никогда не умела противиться, ей оставалось только в знак согласия опустить веки и покориться.

Уттаке открыл глаза. В светлом проеме распахнутой настежь двери он увидел две фигуры. Мужчина и женщина стояли над ним, тесно прижавшись друг к другу. Он снова сомкнул веки, ибо знал, что об эту стену разбивается вся его ненависть.

— Уттаке, я приветствую тебя, — торжественно и печально произнес де Пейрак. — Я принес тебе скорбную весть. Мужайся, брат мой. Этой ночью Сваниссит, Онасатеган, Анхисера и Ганатуха предательски убиты патсуикетами.

— Я знаю. Я все видел.

— Уттаке, я храню в своей памяти все, что мне говорил Сваниссит. Мне известно, что ты его преемник. Я приветствую в твоем лице вождя Союза пяти племен.

Индеец ответил не сразу, и, когда заговорил, голос его звучал совсем глухо:

— Ты позвал нас к себе в Катарунк, пригласил войти в твой дом, и под твоей крышей нас ждало страшное предательство!

— Кто совершил это злодейство? Ты же все видел, скажи мне!

— Барон де Модрей и его проклятые сообщники — патсуикеты, дети Черного Платья.

— Значит, ты знаешь, что моей вины тут нет. Ты должен понять, Уттаке: тот, кто убил ваших вождей, предал и меня! Не заставляй же краснеть от стыда мое лицо, оно и так обагрилось кровью, и кровь эта пролилась тоже по вине патсуикета. Смотри!

И он показал на повязку, стягивавшую его лоб. Казалось, Уттаке колеблется; затем он с трудом приподнялся на локтях, и горькая гримаса исказила его застывшее лицо.

— Какое мне дело до ссор между белыми? — с презрением проговорил он. — Вы все заодно. И я вас всех одинаково ненавижу.

— Лихорадка помрачила твой разум, Уттаке. Что бы ты ответил, если б я стал обвинять ирокезов в преступлении, которое совершили гуроны, только потому, что вы принадлежите к одной расе?