— Неужели вы полагаете, что король позволит кому бы то ни было повлиять на свое решение?

— В данном случае речь идет не о слабости с его стороны. Даже если государь считает мессира де Солиньяка невыносимым, аргументы, которые тот выдвигает, весомы. Существует религиозный закон, и закон светский не противоречит ему. Если король обязался соблюдать и тот, и другой, он не может отступить. Все могло бы обойтись, если бы дуэль прошла незаметно. Но о ней трубят на всех перекрестках.

Анжелика опустила голову и задумалась. Теперь, перед битвой, она сумела справиться со своим волнением.

— Может быть, мне следует навестить мессира де Солиньяка?

— Попробуйте.

Глава 15

Несколько минут Анжелика простояла под проливным дождем перед решеткой Сен-Жерменского дворца — как оказалось, двор переехал в Версаль. Она чуть было не отказалась от своей затеи, но все же взяла себя в руки и поднялась в карету.

— В Версаль, — крикнула она кучеру.

Кучер с ворчанием принялся разворачивать упряжку.

Сквозь стекла, занавешенные пеленой дождя, Анжелика смотрела, как мимо проносятся голые леса, подернутые серым туманом.

Дождь, холод, грязь! Наступила угрюмая зима. Все мечтали о снегопадах, о сверкающей белизне, которую принесет Рождество.

Анжелика не чувствовала заледеневших ног. Время от времени она сжимала губы, и в ее глазах зажигалось нечто, что мадемуазель де Паражонк называла «боевым задором».

Анжелика снова вспоминала свою встречу с маркизом де Солиньяком, который все же согласился ее принять. Нет, не у него дома, тем более не у нее: тайная встреча прошла со всеми мыслимыми предосторожностями в маленькой холодной приемной монастыря целестинцев. Вне королевского двора, где высокий рост и монументальный парик придавали Солиньяку величественность, главный камергер королевы производил впечатление хитроватого, если не сказать — подозрительного человека.

Казалось, что все окружающее предоставляет Солиньяку повод для возмущения. Он не преминул сделать Анжелике внушение, что она недостаточно скромно одета для официальной встречи.

— Вам, должно быть, кажется, что вы освещены дворцовыми люстрами, а меня вы принимаете за одного из тех блондинов, которые теряют голову от вашей красоты? Не знаю причины, по которой вы пожелали со мной встретиться, но, учитывая печальное положение, в которое завело вас ваше легкомысленное поведение, по крайней мере, имейте стыд прикрывать гибельные прелести, ответственные за происшедшее несчастье.

Анжелику ожидали сплошные сюрпризы. Господин де Солиньяк, полуприкрыв глаза, стал расспрашивать: постится ли она по пятницам, подает ли милостыню и видела ли «Тартюфа» — а если да, то сколько раз.

Мольеровского «Тартюфа» кичившиеся своей набожностью ханжи встретили в высшей степени недоброжелательно. Когда комедию представляли королю, Анжелики не было при дворе, так что она пьесу не видела.

Недооценив влияние, которое оказывало в придворных кругах Общество Святого Причастия, она вышла из себя. Разговор стал резким и язвительным.

— Да обрушатся несчастья на голову того или той, кто стал причиной скандала! — закончил беседу неуступчивый маркиз.

Анжелика удалилась, потерпев полное поражение. На смену мужеству пришел гнев. И тогда она приняла решение встретиться с королем.

Маркиза переночевала в придорожной таверне в окрестностях Версаля и с восходом солнца уже находилась в зале просителей, сделав глубокий реверанс перед портретом Людовика, висевшим над мраморным камином в позолоченном нефе дворца. В «час прошений» под расписными плафонами Версаля, как обычно, собрались просители: отставные военные, оставшиеся без пенсий, ограбленные вдовы и обнищавшие дворяне. Сломленные судьбой и покинутые близкими, эти люди обращались с последней надеждой ко всесильному королю. Стоявшая тут же мадам Скаррон в своей поношенной накидке являла собой классический облик просителя и была едва ли не его символом.

Анжелика не стала поднимать с лица кружевную вуаль и осталась неузнанной.

Когда вышел государь, она опустилась на колени и всего лишь протянула ему прошение, в котором смиренно умоляла Его Величество уделить несколько минут маркизе дю Плесси-Бельер.

Она с радостью заметила, что король, бросив взгляд на ее прошение, оставил его в руках, а не передал вместе с прочими бумагами господину де Жевру.

Когда толпа просителей рассеялась, не кто иной, как де Жевр, подошел к закутанной в накидку даме и тихим голосом пригласил следовать за собой. Перед маркизой распахнулись двери в кабинет Людовика.

Анжелика не смела и надеяться, что ее примут столь скоро. Сердце ее заколотилось. Как только дверь королевского кабинета затворилась за ней, Анжелика прошла несколько шагов и упала на колени.

— Поднимитесь, мадам, — раздался голос короля, — встаньте и подойдите ко мне.

Голос не был сердитым.

Анжелика повиновалась и, приблизившись к столу, откинула вуаль.

В кабинете было темно. Тучи затянули небо, снаружи слышался шум дождя, и вода разбивалась о песок садовых партеров. Несмотря на полумрак, Анжелика все же сумела различить слабую улыбку на лице Людовика. Он милостиво произнес:

— Я огорчен, что одна из моих придворных дам считает необходимым соблюдать тайну для встречи со мной. Почему вы не сочли возможным обратиться к своему королю открыто? Ведь вы — жена маршала.

— Сир, мне так неловко…

— Итак, мы подошли к главному. Я принимаю ваше смущение в качестве оправдания. Но в тот вечер было бы разумнее не уезжать из Фонтенбло с такой поспешностью. Бегство не достойно вас, не достойно мужества, с каким вы держались во время неприятного инцидента.

Анжелика с трудом сдержала изумленное замечание, что уехала, подчиняясь его приказу, переданному мадам де Шуази.

Король продолжил:

— Оставим это. Какова цель вашего визита?

— Государь, Бастилия…

Она запнулась, сраженная прозвучавшим словом. Ей не стоило начинать с названия крепости. Анжелика растерялась и судорожно сжала руки.

— Давайте выясним, — очень мягко начал король, — за кого вы пришли просить? За графа де Лозена или за маркиза дю Плесси?

— Сир, — с чувством воскликнула Анжелика, — меня волнует только судьба моего мужа!

— Увы! Так было не всегда, мадам! Если верить слухам, то на какой-то миг, быть может очень краткий, судьба маркиза и сама его честь отошли для вас на задний план.

— Это правда, сир.

— Вы сожалеете об этом?

— Всей душой, сир.

Под пронизывающим взглядом Людовика Анжелика припомнила, что король всегда проявлял живейшее любопытство к личной жизни своих подданных.

Однако такой интерес облекался в весьма тактичную форму. Король знал, но хранил молчание. Более того: он заставлял молчать других.

Было очевидно, что король желал проникнуть в тайны своих подданных прежде всего потому, что искал надежные средства для управления ими.

Анжелика перевела взгляд с серьезного лица монарха, освещенного тусклыми рассветными лучами, на его руки, лежавшие на черной столешнице. Руки расслабленные, неподвижные и в то ж время сильные, не знающие дрожи: руки короля.

— Какая унылая пора! — Людовик встал из-за стола, отодвинув кресло. — Уже в полдень приходится просить принести свечи. Я не вижу вашего лица. Подойдите сюда, я взгляну на вас.

Анжелика покорно прошла вслед за королем к окну, по стеклам которого струился дождь.

— Не могу поверить, что мессир дю Плесси в самом деле безразличен к чарам своей жены и к тому, как она этими чарами распоряжается. Должно быть, тут ваша вина, мадам. Почему вы не живете в особняке своего мужа?

— Маркиз дю Плесси меня никогда не приглашал.

— Странно! Ладно, Безделица, расскажите, что произошло в Фонтенбло.

— Я знаю, что мой проступок непростителен, но муж сильно оскорбил меня, и оскорбил публично.

Анжелика машинально дотронулась до своей укушенной руки. Король взял ее руку, взглянул на тонкое запястье, однако ничего не сказал.

— Я присела в укромном уголке. Мне было очень тяжело. Граф де Лозен проходил мимо, и…

Она рассказала, как сначала Лозен пытался успокоить ее разговорами, а потом перешел к действиям.

— Очень трудно устоять под натиском господина де Лозена, сир. Он настолько ловок, что если начнешь возмущаться или защищаться, то рискуешь оказаться в таком глупом положении, из которого уже не выпутаться без скандала.

— Ха-ха-ха! Так вот он каков!

— У мессира де Лозена столько опыта. Он распутник, отвергающий любые условности, он способен совратить даже праведника. В конце концов, Ваше Величество знает его лучше, чем я.

— Хм! — усмехнулся король. — Смотря какой смысл вы вкладываете в свои слова, мадам. Вы прелестны, когда так краснеете, — продолжил Людовик. — В вас много восхитительных контрастов. Вы одновременно робки и отважны, веселы и серьезны… Недавно здесь, в Версале, я посетил оранжерею: хотел полюбоваться цветами, которые скрываются в ней от зимнего холода. И вот среди тубероз я заметил один цветок, нарушавший цветовую гамму. Садовники хотели вырвать его, потому что это дикий росток. На самом деле он был такой же яркий, как и остальные цветы, просто он отличался от них. Именно об этом цветке я вспоминаю, когда вижу вас среди придворных дам… Теперь я уже готов поверить, что вся вина лежит на мессире дю Плесси…

Людовик нахмурил брови, и его лицо, до того бывшее приветливым, омрачилось.

— Мне никогда не нравилась его репутация грубияна. Я не желаю видеть при своем дворе сеньоров, которые своим поведением могут дать иностранцам повод думать, будто французские нравы остались грубыми и даже варварскими. Я ценю куртуазное отношение к дамам. Галантность необходима для славы нашей страны. Правда ли, что муж бьет вас, причем публично?

— Нет! — решительно заявила Анжелика.

— Так уж и нет! Я полагаю, что красавец Филипп задумается о своем поведении, если посидит подольше в стенах Бастилии.

— Сир, я пришла просить о его освобождении. Выпустите его из Бастилии, умоляю вас!

— Значит, вы его любите? А мне казалось, что ваша семейная жизнь состоит скорее из горьких ссор, нежели из счастливых примирений. Я слышал, до венчания вы были едва знакомы?

— Наверное, мы не слишком хорошо друг друга знаем, но знакомы очень давно и в детстве я называла его «старшим кузеном».

Она снова вспомнила подростка в небесно-голубом костюме с золотистыми локонами, ниспадавшими на кружевной воротник, приехавшего в замок семьи де Сансе.

Анжелика с улыбкой смотрела в окно. Дождь прекратился. Солнечный луч, пробившийся между тучами, осветил мощенную мрамором дорогу, по которой четверка вороных катила оранжевую карету.

Луч света упал ей на лицо.

— Тогда он тоже отказался меня поцеловать, — вздохнула она. — Брезгливо замахал своим кружевным платком, как только мы с младшими сестрами подошли к нему.

И она рассмеялась.

Король внимательно смотрел на собеседницу. Он знал, что она очень красива, но впервые разглядывал ее так близко. Он любовался ее кожей, мягкой нежностью щек и влажной прелестью губ. Когда Анжелика подняла руку, чтобы убрать с виска золотистый локон, Людовик почувствовал ее аромат. Она излучала странное свечение тепла и жизни. Внезапно он протянул руки к этому соблазнительному созданию и привлек ее к себе. Он нашел ее тело чудесно гибким. Он склонился к улыбающимся губам. Она была такой восхитительной, такой желанной. Он приоткрыл ее рот, нащупал языком зубы, гладкие и твердые, как маленькие жемчужины.

Анжелика оцепенела. Она не отвечала на этот поцелуй, пока поток страсти не стал невыносимо-сладостным, но когда жар его рта опалил ее губы, она резко вздрогнула и сжала плечи короля.

Людовик отступил на шаг и очень спокойно, с улыбкой сказал:

— Не пугайтесь. Я лишь хотел для себя решить, на кого следует возложить ответственность, и должен был убедиться, нет ли в вас скрытой холодности, способной оттолкнуть законные притязания супруга.

Анжелику не обманули его слова. У нее было достаточно опыта, чтобы почувствовать, что король, находясь рядом с ней, оказался во власти непреодолимого желания.

— Я полагаю, что Ваше Величество придает изучению этого вопроса больше внимания, чем того заслуживают его скромные подданные, — с улыбкой ответила она.

— Неужели?

— Безусловно.

Король отступил еще на несколько шагов и направился к письменному столу. Но он улыбался и не выглядел рассерженным.

— Допустим! Но я нисколько не сожалею о том, что продвинулся в моем маленьком расследовании слишком далеко. Теперь я составил собственное мнение… Мессир дю Плесси — последний дурак. Он сто раз заслужил ту неприятность, которая с ним произошла, и я позабочусь лично сказать ему об этом. Надеюсь, на сей раз он учтет мое мнение. Я намерен отослать его в армию, в Пикардию, пусть побудет там некоторое время для закрепления урока. И не плачьте больше, Безделица, вам скоро вернут вашего «старшего кузена».