— К чему муки? Я люблю вас.

Филипп, не ответив, коснулся лбом ее плеча. Вдруг перед мысленным взором Анжелики возникли горящие глаза короля.

Рядом с шатром солдат начал наигрывать на флейте рефрен какой-то грустной песенки. Анжелика вздрогнула. Нужно покинуть Версаль с его праздниками и больше не встречаться с королем.

— Филипп, — спросила она, — когда вы вернетесь? Когда для нас настанет пора учиться жить вместе?

Он чуть отстранился и с иронией посмотрел на Анжелику.

— Жить вместе, — повторил он. — Разве подобную роскошь могут себе позволить маршал королевских армий и знатная придворная дама?

— Я хочу оставить двор и уехать в Плесси.

— Что за дьявольская непоследовательность! Некогда я пытался принудить вас остаться в Плесси, но вы скорее позволили бы изрубить себя на мелкие кусочки, чем уступить. А сейчас слишком поздно!

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы занимаете важные должности. На одну из них вас любезно назначил сам король. Отказаться от этого значило бы вызвать гнев Его Величества.

— Именно из-за короля я и хочу уехать, Филипп! Король…

Она подняла глаза и встретила его застывший взгляд, как если бы он вдруг снова отдалился от нее.

— Король… — с тревогой повторила Анжелика.

Она не решилась договорить и стала машинально раздеваться. Филипп казался погруженным в какие-то глубокие думы.

«То, что король сказал сегодня вечером, поможет ему понять, — подумала она. — А может быть, он уже понял… давно… задолго до того, как поняла я сама?»

Филипп наклонился к Анжелике, которая распускала прическу, сидя на постели. Она протянула руки, чтобы обнять его за плечи, и он не стал противиться этой ласке.

Она с готовностью позволила ласкать свое прекрасное тело, прикрытое легким покрывалом. Филипп гладил тонкую талию, теплую бархатную спину, возвращался к роскошной груди, которая после недавних родов стала немного тяжеловатой, но по-прежнему упругой и высокой.

— Действительно, «лакомый кусочек» для Его Величества, — вдруг прошептал он.

— Филипп! Филипп!

Они надолго замолчали, охваченные необъяснимым страхом.

Снаружи кто-то позвал:

— Господин маршал! Господин маршал!

Филипп вышел на порог палатки.

— Только что схватили шпиона, — объявил посыльный. — Его Величество требует вас.

— Не ходите, — взмолилась Анжелика.

— Хорош бы я был, не явившись на зов короля, — смеясь, возразил дю Плесси. — На войне как на войне, моя дорогая. Сначала я должен заняться врагами Его Величества.

Маркиз склонился к зеркалу, разгладил светлые усы и взял шпагу.

— Как там было в песенке, которую пел ваш сын Кантор?.. Ах да!

Прощай, мое сердце! Тебя я люблю,

то с жизнью, с надеждой прощанье.

Но все же должны мы служить королю —

И нам предстоит расставанье.

* * *

Она напрасно ждала его в ту ночь в расшитом золотом шатре. В конце концов Анжелика уснула на мягкой тахте, покрытой шелковым ковром. Когда она проснулась, сквозь желтый атлас сочился дневной свет, и она подумала, что наступил погожий ясный день. Но, выйдя из шатра, Анжелика увидела серые облака, отражавшиеся в огромных лужах. Стояло хмурое туманное утро, шел дождь. Лагерь, утонувший в грязи, был почти пуст. Где-то вдалеке играли зарю, а с поля боя раздавался непрерывный шум канонады.

По ее приказу Мальбран-Удар-Шпагой привел своей хозяйке верховую лошадь. Незнакомый военный указал Анжелике дорогу к холму.

— Оттуда, мадам, вы сможете следить за ходом боевых действий.

Анжелика присоединилась к господину де Сальнову, чьи войска стояли вдоль обрыва. Справа, сквозь облака, начало вырисовываться робкое солнце. Медленно крутились крылья ветряной мельницы.

Приблизившись к месту сражения, Анжелика увидела уже знакомую картину: небольшой городок, окруженный кольцом насыпей, вздымавшиеся к небу черепичные крыши, готические шпили и массивные башни. Живописная речушка белым шарфом обнимала крепость.

Французские батареи выстроились в долине, вверх по течению реки; с холма можно было разглядеть три ряда орудий, прикрывавших огнем полки пехоты, каски и высокие пики которой искрились в лучах солнца. Нарочный, бросивший коня в полевой галоп, пересекал равнину. Красочная группа военных сновала вдоль передовой линии. Господин де Сальнов указал на нее Анжелике концом хлыста.

— С раннего утра король не покидает аванпост. Он полагает, что лотарингский гарнизон скоро капитулирует. Всю ночь Его Величество и офицеры штаба не сомкнули глаз. Вчера вечером поймали шпиона, который признался, что ночью гарнизон крепости попытается атаковать. Они действительно предприняли робкие попытки атаки, но мы были готовы, и враг отступил. Теперь они не станут тянуть и сдадутся.

— Но пока что пушечный огонь еще очень силен, не так ли?

— Это последние залпы. Губернатор Доля не смеет сложить оружие, не израсходовав всех боеприпасов.

— Вчера вечером мой муж сказал то же самое, — заметила Анжелика.

— Я рад, что он разделяет мое мнение. У маршала отличное военное чутье. Не сомневаюсь, что мы уже можем готовиться к триумфальному ужину, который сегодня состоится в Доле…

Нарочный, которого они заметили несколько минут тому назад, появился на повороте с криком:

— Мессир дю Плесси-Бельер…

Но, заметив Анжелику, он запнулся, натянул удила и повернул назад.

— Что? Что случилось? — в тревоге спрашивала она. — С моим мужем что-то произошло?

— В чем дело? — поддержал Сальнов. — Что с маршалом? Да говорите же наконец, месье. Маршал ранен?

— Да, — пробормотал запыхавшийся лейтенант, — ничего страшного… успокойтесь. С ним король… Господин маршал рисковал и…

Анжелика пришпорила свою кобылу к тропинке, ведущей с холма. Спускаясь, она несколько раз чуть не свернула себе шею, а на равнине отпустила поводья, бросая лошадь в галоп.

Филипп ранен! Ее внутренний голос кричал: «Я знала… знала, что это случится». Город приближался, уже виднелись пушки и ощетинившаяся пиками пехота, вставшая неподвижным каре. Но Анжелика смотрела только на пеструю группу военных около передовых орудий.

Когда она подскакала ближе, какой-то всадник отделился от этой группы и помчался ей наперерез. Анжелика узнала Пегилена де Лозена. Она крикнула, задыхаясь:

— Филипп ранен?

— Да.

Подъехав, граф быстро добавил:

— Ваш муж рисковал самым бессмысленным образом. Король изъявил желание узнать, удался ли обманный маневр и подтолкнет ли осажденных к капитуляции наш ложный штурм. Маршал дю Плесси заявил, что он лично осмотрится на местности, и направился к откосу, который с рассвета без остановки обстреливали вражеские орудия.

— Это серьезно?

— Да.

Анжелика заметила, что Пегилен уже какое-то время лошадью загораживает ей дорогу. На ее плечи словно легла свинцовая мантия. В душу проник холод, сердце разбилось.

— Он… умер, да?

Пегилен кивнул.

— Пропустите меня, — бесцветным голосом произнесла Анжелика. — Я хочу его видеть.

Пегилен не двинулся с места.

— Пропустите меня! — закричала Анжелика. — Это мой муж! Я имею право! Я хочу его видеть.

Граф подъехал к всаднице совсем близко, протянул руку и нежно прижал ее голову к своему плечу.

— Лучше не надо, милая, не надо, — прошептал он. — Увы! Наш красавец маркиз… ему снесло голову ядром!

* * *

Она рыдала. Отчаянно рыдала на тахте, на которой прождала мужа всю ночь.

Она не желала принимать соболезнований, не желала слышать слов утешения, глупых и никчемных. Наперсницы, слуги, Мальбран-Удар-Шпагой, аббат Ледигьер, сын стояли перед палаткой, потрясенные ее рыданиями. Анжелика повторяла себе, что такого просто не может быть, но в то же время знала, что эта гибель была неотвратимой. А она даже не могла прижать его голову к сердцу, последний раз ласковым, материнским жестом коснуться бледного холодного лба, не знавшего нежности, поцеловать навсегда закрытые веки с длинными ресницами и тихо прошептать: «Я любила тебя… Ты был первым, кто заставил трепетать мое юное сердце».

Филипп! Филипп в розовом… Филипп в голубом… На нем белоснежный с золотом камзол… светлый парик… красные каблуки… Филипп гладит по голове маленького Кантора…

Филипп с кинжалом в руке мертвой хваткой держит за горло волка.

Филипп дю Плесси-Бельер, настолько красивый, что король называл его Марсом, а художник увековечил его черты на плафоне Версальского дворца. Бог войны в колеснице, влекомой волками.

Почему его больше нет? Почему он ушел? «С дыханием ветра», — как говорила Нинон. С обжигающим и беспощадным дыханием ветра войны. Зачем он так рисковал?

Нарочный и граф де Лозен, описывая его гибель, говорили одинаково, и сейчас Анжелика вспомнила их слова. Она чуть приподнялась и прошептала:

— Филипп, зачем ты это сделал?

Шелковый занавес, закрывавший вход в шатер, качнулся, и перед вдовой склонился в поклоне господин де Жевр, главный камергер короля.

— Мадам, Его Величество желает выразить вам свои соболезнования и сказать, сколь он опечален.

— Я не хочу никого видеть…

— Мадам, это король.

— Я не хочу видеть короля, — закричала молодая женщина, — а главное — я не желаю видеть ту стаю уток, которая неотрывно следует за ним по пятам, переваливаясь и крякая, и которая будет смотреть на меня, прикидывая, кому достанется должность маршала!

— Мадам… — пробормотал пораженный придворный.

— Убирайтесь вон! Прочь отсюда!

Анжелика снова упала на тахту и зарылась лицом в подушки. Обессилев от горя, она не хотела никого видеть, не могла думать и просто взять себя в руки, чтобы найти силы жить дальше.

Чьи-то сильные руки подняли ее за плечи. Голова закружилась, наступило забытье, с его долгожданным утешением. Ничто так не успокаивало Анжелику, как мужская поддержка, возможность опереться на крепкое, надежное плечо. Она почему-то решила, что это Лозен, и, уткнувшись, коричневый благоухавший ирисами бархат жюстокора, зарыдала в голос.

Наконец отчаяние немного отступило. Анжелика подняла красные от слез глаза и встретила внимательный взгляд карих глаз, привыкших метать молнии.

— Я оставил этих… господ за дверью, — сказал король. — Прошу вас, мадам, постарайтесь справиться со своей болью. Не позволяйте отчаянию овладеть вами. Ваше горе потрясло меня…

Очень медленно Анжелика высвободилась из его объятий. Она поднялась и, отступив на несколько шагов, прислонилась к перегородке, обтянутой позолоченным атласом. Окруженная золотым фоном, в темном платье, с бледным, искаженным страданием лицом, она была похожа на плакальщицу со средневековой христианской миниатюры, застывшую у подножия креста.

Но глаза, устремленные на короля, сверкали, точно драгоценные камни, поражающие не только своим блеском, но и своей твердостью. Когда Анжелика заговорила, ее голос звучал ровно:

— Сир, я прошу Ваше Величество позволить мне удалиться в мои земли… В Плесси.

Король ответил не сразу.

— Я позволяю, мадам. Мне понятно ваше желание побыть в одиночестве. Уезжайте в Плесси. Вы можете оставаться там до конца осени.

— Сир, я хотела бы также отказаться от своих придворных должностей.

Людовик медленно покачал головой.

— Не стоит принимать решение в состоянии душевного разлада. Время лечит самые страшные раны. Я не буду объявлять ваши должности вакантными.

Анжелика сделала слабую попытку возразить. Но потом закрыла глаза, и на ее щеках вновь заблестели дорожки слез.

— Пообещайте мне вернуться, — настаивал король.

Она стояла молча, не двигаясь. Лишь горло вздрагивало от судорожных рыданий.

Король был потрясен ее красотой. Он испугался, что потеряет Анжелику навсегда, и уступил, отказался от мысли вырвать у нее обещание вернуться.

— Версаль будет ждать вас, — нежно прошептал Людовик.


  • 1
  • 46
  • 47
  • 48
  • 49
  • 50