Анна Голон - Анжелика. Война в кружевах

— А в сердцах нет места ничему, кроме глупости!

Нет, полно дерзости мне выносить от вас…

И если речи вас мои не обуздали,

То я вас вытряхну немедленно подале.

Меня отвергли вы, не внемлете добру,

Я в монастырскую упрячу вас дыру!

— кричал Арнольф.

Партер отвечал дружным хохотом.

— Конец пьесы мне скорее понравился, — сообщил Филипп. — А вы что на это скажете, мадам?

Анжелика молчала, и после некоторой паузы маркиз продолжил:

— Этот Мольер — ловкий малый и умный человек, — Спектакль закончился, вся публика через сад направлялась к бальной зале. — Он знает, что сочиняет прежде всего для короля и двора. Именно поэтому он выводит на сцену мещан и мелкий люд. Но из-за того, что он описывает человека вообще, каждый узнает себя и при этом не обижается на автора.

«А Филипп вовсе не глуп», — удивленно подумала Анжелика.

Дю Плесси непринужденно взял руку жены, к чему та отнеслась с некоторым опасением.

— Не бойтесь, я вас не укушу, — сказал он. — Разумеется, я не причиню вам вреда прилюдно: таков основной принцип псовой охоты. Выучка должна проводиться при закрытых дверях, с глазу на глаз. Итак, давайте подведем счет в нашей игре, будете слушать? Тур первый. Первую партию вы выиграли, заставив меня жениться. Я выиграл вторую, подвергнув вас маленькому заслуженному наказанию. Но решающая партия осталась за вами, потому что вопреки моим запретам вы появились в Версале и были приняты при дворе. Я признал себя побежденным, и мы приступили ко второму туру. Я выиграл первую партию, похитив вас, вы выиграли вторую, сбежав из монастыря. Хотел бы я знать, как вам это удалось? Короче, мы вновь оказались на пороге решающей партии. Кому же достанется победа на сей раз?

— Это решит судьба.

— И сила нашего оружия. Возможно, и в этой партии вы выйдете победительницей. У вас большие шансы. Но берегитесь! Предупреждаю: весь турнир выиграю я. У меня репутация человека, который всегда добивается своего, а со временем я обычно укрепляю свои позиции. Готов держать пари, что однажды благодаря моим усилиям вы окажетесь в захолустном монастыре за прялкой и без всякой надежды выйти из заточения. Поспорим?

— А я держу пари, что когда-нибудь вы безумно полюбите меня! Поспорим?

Филипп остановился и сделал глубокий вздох, словно само предположение о подобном исходе дела до глубины души потрясло его.

— Ну так что же? Давайте поспорим, раз вы предложили пари, — с улыбкой продолжила Анжелика. — Если выиграете вы, я передам вам все свое состояние, все торговые предприятия и корабли. К чему мне богатство, если я буду томиться в монастыре, покорная, сломленная, лишенная рассудка от обрушившихся на меня бед?

— Вы смеетесь, — сказал Филипп, глядя на жену, — вы смеетесь, — повторил он, и в его голосе прозвучала угроза.

— А чего вы хотите, нельзя же плакать вечно!

Но ее глаза наполнились непрошеными слезами, а когда Анжелика подняла голову, чтобы взглянуть на мужа, он увидел на основании хрупкой шеи, прямо под ожерельем, которое она надела, чтобы скрыть их, синяки, полученные по его милости.

— Но если выиграю я, Филипп, — прошептала Анжелика, — я требую, чтобы вы подарили мне золотое колье, которым ваша семья владеет с незапамятных времен первых королей и которое каждый старший сын должен надеть на шею своей невесты. Я не помню всех подробностей легенды, связанной с этим украшением, но в нашем краю рассказывали, будто оно обладает особой колдовской силой и дарует женщинам семьи дю Плесси-Бельер исключительное мужество. Со мной вы пренебрегли традицией.

— Потому что вы не нуждались в этом колье, — резко ответил Филипп.

Он оставил супругу и широким шагом пошел из парка ко дворцу.

На следующий день весь королевский двор верхом отправился в лес.

На этот раз охота оказалась удачной. Уже в полдень великолепный олень, увенчанный рогами с десятью отростками, рухнул на зеленый мох. Возвращение в Сен-Жермен планировалось после церемонии раздела добычи.

Анжелика уезжала в Париж в фиакре. Перед отъездом она увидела принца Конде, который издалека дружески махал ей своей тростью. Она подошла поприветствовать старого знакомого и присела в реверансе.

— Монсеньор, — сказала она, — королевский двор — удивительное место. Вы так много знаете об этом странном мире, не могли бы вы дать мне несколько советов?

— Крошка, — ответил Конде, — при дворе важны всего три вещи: хорошо отзываться обо всех и вся, просить любое место, которое оказалось вакантным, и садиться, как только появляется такая возможность!

ИЗ Версаля в Париж Анжелика возвращалась в фиакре.

Путь показался ей недолгим — настолько она была переполнена впечатлениями. Просто не верилось, что с отъезда прошло всего три дня. Новая придворная жизнь вызывала ощущение беспокойства, возбуждала любопытство и в то же время казалась необыкновенно притягательной. Анжелика была еще слишком далека от того, чтобы разобраться во всех ее хитросплетениях. На сей раз ее покорили не столько блеск и праздничность, сколько кипение страстей в этом совершенно особенном, закрытом мире, регламентированном, как балет, но взрывоопасном, как вулкан.

Она вспомнила свой случайный разговор с графом де Лозеном на какой-то лестнице. Едва не приплясывая от нетерпения, он рассказал невероятно сложную и запутанную историю о монсеньоре герцоге де Мазарини[40]. После того как герцог причислил себя к благочестивым, принцесса де Арекье заявила, что теперь ему нельзя сохранять за собой сразу три или четыре придворных должности, требующие неустанных забот. Принцесса убедила Мазарини отказаться от одной из этих должностей, потому что такой поступок якобы богоугоден. Госпожа принцесса действовала по просьбе Лозена, который намеревался сам подхватить освободившуюся должность герцога.

Лозена нисколько не интересовало управление Эльзасом, но если он получит эту должность, то сможет перепродать ее мессиру де Лонгвилю, который…

Возбуждение Лозена вмиг пропало, когда он заметил, что в глазах Анжелики танцуют смешинки. Он криво усмехнулся.

— Смейтесь, дорогая, смейтесь до поры, до времени. Вы тоже придете к этому, как и все. При дворе каждый просыпается в заботах о собственных интересах; мы печемся о них утром и вечером, днем и ночью. Королевский дворец — это огромный рынок, где приходится постоянно торговаться и спекулировать, чтобы отстоять собственные интересы и интересы тех, кто тебе близок.

Как бы то ни было, сама Анжелика возвращалась домой с пустыми руками: ведь она не сумела достичь намеченной цели и не нашла себе даже захудалой должности.

Ей так и не удалось встретиться с Лувуа, но сейчас она не жалела об этом, размышляя, что, может быть, лучше заручиться поддержкой господина Кольбера, или маркиза де Лавальера, или того же де Лозена, или Великой Мадемуазель… Нужно что-то придумать. А это дьявольски сложно!

Она надеялась, что покой отеля Ботрейи пойдет ей на пользу. От усталости ломило все тело, но особенно сильно после бесконечных реверансов болели колени. Ей пришло в голову, что, должно быть, придворные сохраняют железные мышцы до самого преклонного возраста. Но Анжелике пока явно не хватало сноровки.

«Горячая ванна, легкий ужин и — в постель! В конце концов, до завтра Филипп не запихнет меня в монастырь. Кто знает — а вдруг приказ короля сделает моего мужа на какое-то время любезным».

К Анжелике вернулся ее природный оптимизм. Она смотрела на Париж и находила его этим вечером слишком серым, особенно в сравнении с блистающим золотом Версалем. Зато вид Парижа действовал на нее умиротворяюще.

Створки массивных ворот в большой парадный двор оказались распахнутыми настежь.

«Придется сделать внушение привратнику. Как он посмел допустить такой беспорядок!» — подумала Анжелика, спрыгивая на землю во время короткой остановки наемного экипажа рядом с привратницкой своего дома. Флипо, по обыкновению более шустрый, чем его хозяйка, лихо выскочил из экипажа, чтобы поддержать край ее плаща.

— Прощения просим, извини, Маркиза, — пробормотал паренек.

Но Анжелика даже не пожурила его за клоунскую выходку — настолько ошеломляющая картина открылась перед ними.

— О Господи, во дворе моего особняка — настоящая деревенская ярмарка!

Каких-нибудь три дня тому назад Анжелика уехала с совершенно пустого двора, но теперь он был битком забит колясками, наемными фиакрами и портшезами. Здесь стояли еще и три кареты — надо признать, довольно скромные, но занявшие самые удобные места.

— По-моему, Маркиза, сюда переселился весь город. Может, они приняли вашу хибару за постоялый двор… не в обиду вам будет сказано?

С пылающим от гнева лицом мадам дю Плесси попыталась пробраться к дому сквозь разношерстную толпу, состоявшую из кучеров и слуг самого низкого положения, так как на большинстве из них не было ни ливрей, ни иных знаков отличия. Никто даже не собирался признавать в ней хозяйку дома.

Какой-то пропахший вином детина с красным носом, ругаясь, загородил Анжелике дорогу.

— Постой, красотка, куда? Здесь и так полно народу, да еще персоны поважнее тебя будут. Даже они ждут с самого утра.

Флипо заорал наглецу, что перед ним — хозяйка особняка. Но тот нисколько не смутился:

— Не пытайся меня надуть. Здешняя хозяйка — знатная дама, она купается в миллионах, и сам король не отходит от нее ни на шаг, вот как люди говорят. Брось врать, она бы не прикатила в этой старой колымаге, да еще в сопровождении такого сопливого лакея, как ты. Сам-то я состою на службе у первого камердинера мессира де Лавальера, так вот этот первый камердинер побогаче, чем твоя так называемая маркиза. Посмотри на его карету вон там, в углу. И вам хватает наглости требовать, чтобы вас приняли раньше его? Нет уж, дудки!

Анжелика оттолкнула грубияна и пошла дальше под улюлюканье и порой даже нескромные выкрики собравшихся.

— Все не так просто, красотка! Разве что ты найдешь с кем поговорить. Хотя маркиза очень несговорчивая, настоящий верблюд!

Стараясь скрыть растущее беспокойство, Анжелика вошла в переднюю, которая тоже была переполнена незнакомыми людьми.

— Тереза! Марион! — позвала она.

Хотя никто из слуг так и не появился, ее окрик заставил «захватчиков» замолчать.

Один из них, облаченный в богатую ливрею с многочисленными бантами, бросился к ней навстречу и склонился в глубоком дворцовом поклоне, словно перед высокородной принцессой.

— Умоляю госпожу маркизу извинить дерзость, которую я себе позволил, — заговорил незнакомец, бледнея и что-то лихорадочно ища за полой сюртука. — Ах! Наконец-то!

Он с облегчением вздохнул, вытаскивая перевязанный шелковой лентой свиток пергамента, и начал читать:

— Я, месье Кармин, первый камердинер мессира де Лавальера, прошу о «привилегии аренды» для карет между Парижем и Марселем…

При виде прошения, составленного каллиграфическим почерком, толпа бедных, но явно принарядившихся к случаю просителей вдруг «расцвела» белыми прямоугольниками. Казалось, будто в комнате вспорхнула стая чаек, но только «птицы» не улетели, а остались на месте.

— У меня тоже прошение: я отставной капитан гвардии Генриха IV. Посмотрите на мою квадратную бороду. Я ходатайствую о получении привилегии по аренде стульев для королевских спектаклей. Вы осчастливите одного из самых старых слуг королевской династии…

Несчастный старик, невзирая на военную выправку, весь трясся так, что на него было жалко смотреть.

Отпихнув дряхлого ветерана, к ногам Анжелики бросилась полная пожилая дама, явно принадлежавшая к старинному дворянскому роду, но в залатанной шали, выдававшей ее бедность.

— Я — баронесса де Водю. Увы, в сложившихся обстоятельствах я не могу позволить себе образ жизни, подобающий моему положению. Добейтесь для меня исключительного права на разгрузку тележек со свежей рыбой в парижском порту, и вы наполните счастьем последние годы моей жизни.

Совершенно сбитая с толку Анжелика с трудом подавила желание прыснуть со смеху и срывающимся голосом спросила:

— Свежая рыба?.. Госпожа баронесса, не могу себе представить, как вы отличите сельдь от макрели…

Почтенная дама поднялась с колен и кинула на мадам дю Плесси сердитый взгляд.

— Фи, дорогая маркиза! Разумеется, я не стану заниматься такой пакостью лично. Найду какого-нибудь старого марсельца и за приличную плату передам ему в пожизненное пользование ту привилегию, которую ваша милость поможет мне получить, заручившись поддержкой нашего всесильного государя. Несколько су за каждую тележку с рыбой, проезжающей через ворота Сен-Дени.