Анна Голон - Анжелика

У бедного барона перехватило дыхание.

— Черт возьми, ну и размах у вас! Двадцать тысяч ливров! Неужели вы воображаете, что столько стоят мои злосчастные мулы, над которыми все здесь открыто насмехаются! Двадцать тысяч ливров! Уж не вы ли ссудите их мне!

— А почему бы и не ссудить? — спокойно сказал эконом.

Барон посмотрел на него с некоторым испугом.

— Но это было бы безумием с вашей стороны, Молин! Считаю нужным поставить вас в известность, что у меня нет ни одного поручителя.

— Меня удовлетворил бы простой контракт, по которому я получаю половину прибылей и ипотечное право на наше дело, но контракт мы должны заключить в Париже, не предавая его огласке.

— Боюсь, я не скоро получу возможность поехать в Париж. Кроме того, ваше предложение представляется мне настолько необычным и даже рискованным, что мне бы хотелось предварительно посоветоваться кое с кем из друзей…

— В таком случае, мессир барон, оставим эту затею, ибо залог нашего успеха — в полной тайне. Иначе не стоит и начинать.

— Но я не могу один решиться на такое дело, которое к тому же, по моему глубокому убеждению, противно интересам моей родины!

— Она также и моя родина, мессир барон…

— Что-то сомнительно, Молин!

— Тогда прекратим этот разговор, мессир барон. Будем считать, что я ошибся. Хотя я полагал, зная об исключительных успехах, достигнутых вами, что только вы способны создать в нашем краю крупное скотоводческое хозяйство. И оно должно быть под вашим именем.

Барон был польщен.

— Не в этом моя главная забота…

— Может быть, тогда мессир барон разрешит мне подсказать ему, какое касательство имеет это дело непосредственно к тому, что беспокоит его, а именно — к достойному устройству его многочисленного семейства…

— Вы суете нос не в свои дела, Молин, и заслуживаете того, чтобы я отстегал вас хлыстом…

— Как вам будет угодно, мессир барон. Однако, хотя мои средства куда скромнее, чем некоторые здесь воображают, я намеревался в качестве аванса — в счет будущих доходов от нашего дела, естественно, — прямо сейчас одолжить вам именно такую сумму, то есть двадцать тысяч ливров, чтобы вы могли целиком посвятить себя делам, не тревожась о судьбе детей. Я по собственному опыту знаю, что работа не клеится, когда человека снедают заботы.

— И не дает покоя фиск, — добавил барон, и легкая краска залила его загорелое лицо.

— А чтобы деньги, которые я вам ссужу, не вызвали кривотолков, в наших общих интересах, как мне кажется, молчать о нашем контракте. И поэтому, каково бы ни было ваше решение, я настоятельно прошу, чтобы этот разговор остался между нами.

— Я понимаю вас. Но вы тоже должны понять меня: я не могу не рассказать о предложении, которое вы мне сделали, своей жене. Ведь речь идет о будущем наших девятерых детей.

— Извините, мессир барон, за нескромный вопрос, но умеет ли госпожа баронесса молчать? До сих пор мне не приходилось слышать о женщине, которая могла бы хранить тайну.

— У моей жены репутация отнюдь не болтуньи. К тому же мы ни с кем не встречаемся. Нет, если я попрошу ее, она будет молчать.

В этот момент Молин заметил, что Анжелика стоит, прислонившись к дверному косяку, и, не таясь, слушает их разговор. Барон обернулся, тоже увидел ее и нахмурил брови.

— Анжелика, подойдите сюда, — сухо сказал он. — Мне кажется, что у вас появилась дурная привычка подслушивать у дверей. Вы неслышно появляетесь и всегда в самый неподходящий момент. Ваше поведение весьма прискорбно.

Молин пристально смотрел на девочку, но он, казалось, не был так раздосадован, как барон.

— Крестьяне говорят, что она фея, — сказал он, и на лице его появилась тень улыбки.

Анжелика, ничуть не смутясь, вошла в комнату.

— Вы слышали наш разговор? — спросил ее барон.

— Да, отец. Молин сказал, что Жослен сможет поступить в армию, а Ортанс — в монастырь, если вы разведете много мулов.

— Странные ты делаешь выводы. Ну а теперь послушай меня. Обещай, что никому ничего не расскажешь. Анжелика подняла на него свои зеленые глаза.

— Пожалуйста… Но что я получу за это?

Молин хмыкнул — Анжелика! — с удивлением и недовольством воскликнул барон.

Ответил девочке Молин:

— Вы сперва докажите нам, мадемуазель Анжелика, что умеете держать язык за зубами. Если, как я надеюсь, наше соглашение с мессиром бароном, вашим отцом, будет заключено, то все равно дело начнет процветать не сразу, а до той поры наши планы должны оставаться в глубокой тайне. А потом в награду от нас вы получите мужа…

Анжелика скорчила гримаску, подумала и сказала:

— Хорошо, обещаю.

И она вышла из кабинета. В кухне госпожа Молин, отстранив прислугу, сама ставила в печь украшенный кремом и вишнями пирог.

— Госпожа Молин, мы скоро будем обедать? — спросила Анжелика.

— Нет еще, деточка, но, если вы очень голодны, я сделаю вам бутерброд.

— Я не голодна, просто мне хотелось знать, успею ли я сбегать к замку.

— Ну конечно. Когда накроют на стол, мы пошлем за вами мальчика.

Анжелика умчалась и, сбросив за первым же поворотом аллеи свои башмаки, спрятала их под камень, чтобы обуться на обратном пути. А потом легче лани понеслась вперед. В подлеске пахло мохом и грибами, после недавнего дождя не просохли лужицы, и она с разбегу перепрыгивала через них. Она была счастлива. Молин обещал ей мужа. Правда, она не была убеждена, что это такой уж замечательный подарок. На что ей нужен муж? Впрочем, если он окажется таким же милым, как Никола, у нее будет постоянный товарищ для походов за раками.

Но вот в конце аллеи на голубой эмали неба вырисовался белоснежный замок Плесси-Бельер. Это, конечно, был сказочный замок фей, второго подобного ему не сыскать в их краях. Все соседние жилища феодалов похожи на Монтелу — серые, замшелые, подслеповатые. А этот, построенный в прошлом веке итальянским зодчим, — ее множеством окон, портиков, слуховых окошек. Через ров, заросший кувшинками, перекинут миниатюрный подъемный мост. Стоящие по углам башенки служат лишь украшением. Архитектура здания простая и легкая. В его соединительных арках, воздушных сводах нет ничего лишнего, в них все так же естественно и изящно, как в сплетении ветвей или цветочных гирлянд.

И лишь герб над главным входом, где была изображена химера с высунутым огненным языком, напоминал тяжеловесные украшения неспокойной старины.

Анжелика с поразительной ловкостью вскарабкалась на террасу, а оттуда, цепляясь за лепные украшения окон и балконов, забралась на второй этаж, где водослив послужил ей удобной опорой. Она прильнула лицом к оконному стеклу. Она уже не в первый раз залезала сюда, и ей не надоедало любоваться этой таинственной, всегда закрытой комнатой, разглядывать поблескивающие в полумраке на Инкрустированных столиках безделушки из серебра и слоновой кости, яркие, рыжие с синим, новые гобелены, висевшие на стенах картины.

В глубине комнаты находился альков, где стояла кровать, покрытая стеганым камчатым одеялом. Полог из той же тяжелой материи отливал золотом. Висевшая над камином огромная картина притягивала взгляд и особенно восхищала Анжелику. Она с трудом могла представить себе изображенный там легкомысленный мир обитателей Олимпа, очаровательных и свободных язычников. Бородатый фавн взирал на державших друг друга в объятиях бога и богиню, и их великолепные тела, как и весь этот замок, казались олицетворением античной красоты и грации здесь, в самом сердце девственного леса.

Это зрелище волновало и даже немного угнетало Анжелику.

«Вот бы мне потрогать все, — думала она, — погладить, подержать в руках. О, если бы когда-нибудь все это стало моим!..»

В мае юноши Пуату, воткнув в шляпу зеленый колосок, и девушки, украсив себя цветами льна, отправляются танцевать вокруг дольменов — огромных каменных столов, которые были воздвигнуты среди полей еще в доисторические времена.

На обратном пути все постепенно парочками разбредаются по лугам и по перелеску, наполненному ароматом ландышей.

В июне папаша Солье выдавал замуж дочь и устроил по этому случаю грандиозный праздник. Солье был единственный из арендаторов барона де Сансе, у которого, как и у самого барона, на поле работали только испольщики.

Солье был зажиточный арендатор, и. к тому же он еще держал в деревне кабачок.

Маленькая романская церквушка была убрана цветами, восковые свечи были толщиной в кулак. Сам барон повел невесту к алтарю.

Свадебный пир продолжался несколько часов. Стол ломился от угощений: белой и черной кровяной колбасы и от всяких прочих колбас, от сыров. Вдоволь было и вина.

После трапезы, согласно обычаю, деревенские дамы преподносили новобрачной свадебные подарки.

Молодая сидела в своем новом доме на скамье у большого стола, уже загроможденного всевозможной посудой, медными и лужеными котлами, постельным бельем. Голову ее украшал пышный венок из маргариток, ее круглое, немного тяжеловатое лицо сияло от удовольствия.

Госпожа де Сансе была, пожалуй, даже смущена своим скромным подарком: всего-навсего несколько тарелочек, правда из прекрасного фаянса, которые она хранила специально для подобных случаев. Анжелика вдруг подумала о том, что дома семья де Сансе всегда ест из простых крестьянских мисок. Эта нелепость возмутила и ранила ее: как все-таки странно устроены люди! Можно не сомневаться, что и эта крестьянка тоже не станет пользоваться тарелками, а тщательно запрячет их в сундук и будет, как прежде, есть из своей миски. И вот в Плесси тоже, сколько там всяких чудесных вещей, которые заперты, словно в склепе!..

Анжелика насупилась и едва коснулась губами щеки новобрачной.

Окружив супружеское ложе, мужчины изощрялись в остроумии.

— Эй, красавица, — крикнул один из них, — глядя на тебя и на твоего муженька, не скажешь, что на заре вам потребуется горячительный напиток для подкрепления сил.

— Мама, что это за напиток, о котором всегда толкуют на свадьбах? — спросила Анжелика, когда они выходили из дома.

— Есть такой обычай у вилланов, так же как, например, обычай делать подарки или танцевать, — уклончиво ответила баронесса.

Но это объяснение не удовлетворило девочку, и она дала себе слово дождаться, когда молодым понесут горячительный напиток.

На деревенской площади под большим вязом, где обычно танцевали, пока еще было тихо. Мужчины сидели вокруг столов, установленных под открытым небом.

Анжелика вдруг услышала рыдания старшей сестры:

Ортанс просила, чтобы ей разрешили уйти домой, — она стыдилась своего скромного, заштопанного платья.

— Вот еще глупости! — воскликнула Анжелика. — Вечно ты что-то придумываешь, дуреха. Разве я жалуюсь на свое платье, хотя оно вон какое узкое и короткое. Вот только туфли очень жмут. Но я принесла сабо и надену их, чтобы легче было танцевать. Уж я-то повеселюсь на славу!

Но Ортанс не успокаивалась), уверяла, что ей жарко, что она плохо себя чувствует и хочет вернуться домой. Госпожа де Сансе подошла к мужу — он сидел среди почетных гостей — и предупредила, что уходит и оставляет Анжелику на него. Девочка присела на минутку рядом с отцом. За ужином она плотно поела, и теперь ее клонило ко сну.

Вокруг них собралась вся деревенская аристократия — кюре, синдик, школьный учитель, который в случае надобности становился и певчим, и хирургом, и цирюльником, и звонарем, а также несколько крестьян, которых называли землепашцами, так как они были владельцами плугов с волами, хотя пахарей для работы они нанимали. Здесь же сидел и Артем Калло, землемер из соседнего городка, присланный на время в эту деревню, чтобы помочь осушить близлежащее болото. Он казался каким-то ученым чужестранцем, хотя родом был из Лимузена. Тут же сидел и отец новобрачной, сам Поль Солье, скотовод, занимающийся разведением рогатого скота, лошадей и ослов.

По правде говоря, этот дородный мужчина был самым зажиточным из крестьян барона Армана де Сансе и уж наверняка богаче своего господина.

Анжелика, глядя на нахмуренное лицо отца, без труда разгадала его мысли.

«Вот еще одно доказательство, что дворянство приходит в упадок», — должно быть, с грустью думал он.

***

Тем временем на площади у большого вяза началась какая-то суматоха, и двое мужчин, держа под мышками какие-то белые, сильно надутые мешки, взобрались на бочки. Это были волынщики. К ним присоединился музыкант со свирелью.

— Сейчас начнутся танцы! — закричала Анжелика и кинулась в дом синдика, где она спрятала свои сабо.

Барон Арман видел, как Анжелика вернулась вприпрыжку, прихлопывая руками, словно уже слышала музыку, которая вот-вот должна была зазвучать. Ее золотистые волосы рассыпались по плечам. И барон неожиданно — может, из-за ее ставшего слишком коротким и узким платьица — увидел, как она развилась за последние месяцы. Прежде совсем девочка, она выглядела сейчас старше своих лет — у нее стали шире плечи, а под поношенным лифом саржевого платьица угадывались груди. Молодая кровь ярким румянцем пробивалась сквозь золотистый загар ее щек, а, когда она смеялась, ее влажные губы открывали чудесные ровные зубки.