Татьяна Веденская - Апрельский кот

– А вот ваш любимый Постников считает, что бить женщин – правильно, – фыркнула я.

– Фая, все. Я, между прочим, и сам к нему ходил.

– К кому? К Постникову? Чтобы он вам глаз подбил? – рассмеялась я, что вызвало еще большую бурю со стороны Кренделя.

– Тьфу на тебя! – вспыхнул он, после чего принялся сосредоточенно перекладывать какие-то бумажки с правого края стола на левый. Затем бросил и швырнул в меня карандаш. – К психологу. К психологу я ходил. Очень даже хороший специалист, он мне помог справиться со стрессом.

– Хороший специалист, говорите? То-то вы карандашами изволите кидаться. Ты что, всерьез хочешь меня отправить к кому-то? Я за это платить не буду, – разорялась я, от шока переползая обратно на «ты». – И вообще, мне работать надо. Кто мне глаз подбил – мое личное дело.

– Ага, значит, не отрицаешь, что у тебя глаз подбит? – возликовал Крендель. – Тебе нужна помощь, Фая, а у нас на фирме есть специалист. В соседнем здании сидит. И ничего не надо ему платить. Я сам ему позвоню.

– Не надо никуда звонить, – тут я взволновалась не на шутку, отчего потеряла последние остатки самообладания. Одно дело рекомендации, которые я могу принять, скомкать и выкинуть в ближайшее же мусорное ведро. Другое – что у нас, оказывается, теперь есть все условия для промывания мозгов, причем прямо не отходя от рабочего места.

– Еще как надо. – Крендель вцепился в трубку рабочего аппарата.

– Да зачем? – волновалась я. – Да вся эта ваша психология – чушь собачья. Это даже не наука, так – гадание на кофейной гуще. Может, ты меня к астрологу лучше пошлешь? Ну что тебе глаз… Глаз – ерунда, я, может, БДСМ люблю. Сейчас он в моде. «Пятьдесят оттенков серого» читал?

– Файка! – строго прикрикнул на меня Крендель, набирая какой-то номер. – Постников на тебя рапорт подал, что ты ему в лифте хамила. И что ты пьяная была. А мне на этот рапорт все равно надо реагировать. У тебя же стресс. Все признаки налицо. На лице… – Крендель слушал гудки и стучал носком идеально начищенного ботиночка по ковролиновому полу. Я почти всю зиму носила мягкие угги, периодически сменяя их на ботинки с высокой шнуровкой, и просто не представляла, как можно посреди нашего марта иметь настолько чистую обувь. Все-таки как сложно будет Маше Горобец, если ее мечта исполнится. После того как она растопит камин и будет хранить очаг, ей еще придется перечищать море стильных ботинок. И костюмы в химчистку носить. И рубашки. А сама Маша Горобец вчера кетчуп на блузку в столовой капнула, пальцем поддела и слопала его. А пятно спрятала под замотанным платком. Вряд ли их с Кренделем можно назвать идеальной парой.

– Фаина Павловна, я не дозвонился сейчас, но позже обязательно.

– Да что ты, Георгий Михайлович, давай, я сама дозвонюсь. У тебя ж дела, тебе ж коллективом руководить надо. Оптимизировать неоптимизированное, алгоритмизировать не алгоритмизированное.

– Нет! – тут же воскликнул он. – Я уж лучше сам. Сходи к психологу, я тебя как человека прошу. Пройди профтестирование. И держись ты подальше от этого финансового отдела и Постникова, честное слово.

– Господи, бред-то какой. В суд, что ли, на Постникова подать? За клевету.

– Подай, подай, если совести нет. Только судов между сотрудниками мне еще не хватало. – Крендель сделал вид, что хватается за сердце. Я знала, что дважды в неделю Крендель ходит в спортивный зал, что осенью он участвовал в марафоне длиною в десять километров – они бегали по Воробьевым горам, и он, между прочим, занял там какое-то место в первой сотне. Звучит не как какое-то из ряда вон выходящее достижение, но учитывая, что всего там было тысячи четыре человек… Я бы умерла, если бы меня заставили бежать дольше пяти минут, а он грамоту на стену повесил. Не Крендель, а кремень. Так что я была спокойна за его сердце, ему угрожали только тайные планы Маши Горобец.

– Все, Фая, иди, – сказал он, отворачиваясь к окну, за которым открывался серый, урбанистический пейзаж. Вечерние огни еще долго не зажгут. На них я любила смотреть. С того места, где работала я, до ближайшего окна было три кабинета плюс два коридора. Но я не обижалась на жизнь, ибо изначально не ждала от нее милостей. Если всем давать по виду из окна, то как люди поймут, где начальство, а где так, не пойми кто! Успех измеряется и в стеклопакетах в том числе.

– Георгий Михайлович, добрый человек, но зачем? За что мне такая напасть?

– Мы тут, Фая, делаем все, чтобы сохранять комфортный микроклимат в коллективе, и хотим иметь возможность прийти на помощь даже тогда, когда человек стесняется или боится обратиться за ней.

– Я не стесняюсь и не боюсь, – фыркнула я. – Все психологи – шарлатаны. И потом, нет у меня стресса, нет. Клянусь! – простонала я, берясь за дверную ручку. Крендель не выдержал и швырнул в меня скомканным листком черновика. Я выскочила в коридор, показала Кренделю средний палец – мысленно, конечно, ибо в реальности такая жестикуляция легко могла привести к увольнению и тогда победа свиньи Постникова была бы очевидна и всеобъемлюща. Этого в мои планы никак не входило. И так я шла по офису со смутным ощущением поражения. Ведь не он, не этот лощеный пижон в синем галстуке под цвет машины будет вынужден объясняться с какой-нибудь выдрой, считающей, что она знает все на свете и понимает жизнь лучше всех. А главное, что она знает, как мне жить, и что мне делать, и что мне нужно поменять в себе. В конце концов, девиз всех психологов, всяческих терапий – не бойся менять себя. Но что мне делать, если я не желаю менять в себе и один бит? Не то чтобы я была довольна собой. Нет, я замкнутая, в детстве меня даже подозревали в аутизме, но это было больше связано с тем, с какой скоростью я решала задачи по математике, включая задачи про рыцарей и лжецов.

Допустим, на острове живут только рыцари и только лжецы. Рыцари всегда говорят правду, а лжецы всегда врут. Рыцари и лжецы свободно ходят друг к другу в гости. Если вы в доме рыцарей спросите, кто перед вами – рыцарь или лжец, то это может оказаться с одинаковой долей вероятности и рыцарь и лжец…

Забавно, что в детстве больше всего меня интересовало, почему рыцари не выгонят лжецов из своего дома. С годами поняла, что среди рыцарей тоже немало лжецов. И часто среди лжецов встречаются психологи. А среди рыцарей – не психологи. Справедливости ради надо отметить, что возможен и обратный вариант. Диагноз аутизма мне никто никогда не ставил, но учителя продолжали немножечко опасаться. Правда, на городские олимпиады все равно отправляли – больше-то было некого, но всегда делали это с таким извиняющимся лицом. Мол, хорошо бы кого-то другого найти, но ты уж там не подведи, Ромашина.

Я никогда не любила участвовать в утренниках, стесняюсь выступать со сцены с речами, ненавижу места, где много незнакомых людей, не верю в знаки, в судьбу, в распродажи, люблю свою сестру, ее сына Вовку, не люблю ее мужа и его имя – Сережа. Теперь ненавижу этого придурка. Но я не хочу ничего в себе менять, даже из того, что я в себе терпеть не могу. К примеру, то, что мое тело – неуклюжее и неспортивное. Что я – компьютерный червяк. Что иногда во сне стучу по клавиатуре и мне снится компьютерный код, ползущий по черному экрану. Что никогда не знаю, какие кофточки с какими брюками сочетаются, а какие – нет. Что у меня маленькая грудь. Или это тоже можно изменить у психологши? О да, она скажет: принимай себя такой, какая ты есть, и только тогда ты сможешь измениться и достичь внутренней гармонии. Моя сестра обожает нашпиговывать меня такими штампами.

Математик во мне говорит: если я приму себя такой, какая я есть, а потом изменю себя, это будет движение назад, ибо мне придется заново принимать себя такой, какая я буду после того, как я изменюсь. И какое отношение это имеет к гармонии, если даже неясно, как именно детерминировать понятие «гармония»? К примеру, гармония – это золотое сечение Леонардо да Винчи, или идеальная геометрическая фигура, или гармония простых чисел, или математические прогрессии, или бесконечное и прекрасное число пи… Как я должна достичь гармонии, лежа на кушетке у «миссис Фрейд»? Да, иногда я ненавижу себя, такое тоже бывает, но даже это я не хочу менять, потому что – кто знает, вдруг станет хуже?

– Фая, тебя где носило? Ты компилировать когда собираешься? – спросил меня Саша Гусев, наш старший программист, но произносил он все это не строго, а улыбаясь. У нас с Сашей отношения – хоть куда. С ним бы я точно пошла в разведку. Думаю, и он бы со мной. А что, ем я немного, могу не спать ночами, говорю с ним на одном языке. Проблема только в том, что и помимо меня с Сашей в разведку многие захотят сходить. Подтянутый, спортивный. Весь такой открытый, улыбчивый.

– Компилировать будем прямо сейчас, – ответила я, вздыхая. – Не скомпилируем, конечно, ни фига. Вот почему никогда невозможно скомпилировать код с первого раза?

– Потому что если код компилируется с первого раза, значит проблемы не только в коде, но и в компиляторе. Закон Мёрфи. Придется переписывать еще и компилятор. Слушай, Фая, а тебе идут очки.

– Да? – хмыкнула я, в который раз подумав, что из всех сотрудников в нашем «Муравейнике» Саша был единственным, кому не кажется странным, почему это я на работе, в помещении, – и в солнцезащитных очках. – Ну спасибо. Тогда я так и буду ходить.

– Тебе звонили из отдела общественных связей. Тебе там назначен какой-то прием. Я оставил записку у тебя на столе. Она желтая, потому что они сказали, что этот прием – срочный.

– Вот черт! – брякнула я, падая на родной стул на колесиках.

Желтый стикер висел прямо над мерцающим экраном, вызывая негативные эмоции. Желтый – цвет тревоги. На стикере – номер кабинета и время. 12.30. Неужели же нельзя было записать меня к «миссис Фрейд» после обеда? Ну, неправильно это, выворачиваться наизнанку при пустом желудке, а ведь я сегодня даже позавтракать не успела. Добежала с племянником до садика, потом протряслась в автобусе, отстояла очередь из жаждущих купить билет на метро, потому что мой проездной неожиданно размагнитился – такое происходит со мной регулярно. Невезучая. А может, как программист, я излучаю какие-то волны, которые сказываются на магнитных полосах. Пришлось отстоять общую очередь, чтобы намагнитить билет. Еще минус десять минут. Я хотела перекусить на работе, как только приду, но жизнь в лице Постникова внесла свои коррективы – в худшую сторону, естественно. И вместо чашечки кофе и булочки с яблоком и корицей я получила стикер желтого цвета с номером кабинета и временем – 12.30. А уже 12.10. На черта мне сдалась психологическая помощь, когда мне бы лучше тарелку борща, – вопрос без ответа, но Крендель высказался категорически и даже сам, своей божественной рукой с часами за несколько тысяч евро, договорился для меня о приеме. Значит, придется идти.

Посидеть в кресле. Полежать на кушетке. Говорить. Нееет!

Может, мне удастся подремать во время сеанса? Интересно, заметит ли это «миссис Фрейд», если учесть, что я буду лежать, не снимая солнцезащитных очков. Господи, как же жрать хочется. Я подумала, что незачем тянуть кота за хвост, поставила текущую версию программы математической модели аварийных разливов нефти, над которой мы сейчас работали, на компиляцию и пошла к выходу. Нужно отделаться от психолога как можно быстрее и зайти пообедать. Чувствуется острая потребность как в протеине, так и в быстрых углеводах. Булку мне. Срочно!

– Пошла уже? Куда это тебя погнали? В чем ты могла провиниться? – спросил Саша, не отрывая взгляда от экрана. Он смотрел на растекающуюся по воде нефть – прошлую версию нашего модулятора утечек. Нефть зависла, не дотекши и до середины экрана. – Ты же – чистый цифровой ангел.

– Обвиняют в развратном образе жизни, порочащем высокое звание программера.

– Ого. Круто. Я тоже так хочу. На твоем месте должен быть я, – хихикнул Саша, пытаясь реанимировать нефть.

– Напьешься – будешь. У нас, между прочим, завели новое гестапо – взяли психолога в штат, на ставку. Так что имей в виду, что психологи наступают. Не удивлюсь, если нас заставят снова какие-нибудь идиотские тесты сдавать.

– Как тогда с пятнами? «Что вы видите? Как – порно? Это же просто капли дождя!» – рассмеялся Саша, копируя дурацкий голос какой-то телеведущей, кажется Малышевой. – Слушай, Ромашка, ты же сегодня допоздна тут будешь?

– А что? – моментально насторожилась я.

– Ну…

– Опять? – всплеснула руками я. – Ты не много тренируешься? Как ты только не устаешь?

– От бадминтона невозможно устать, – заявил Саша, поглядывая на растрепанную, изодранную бадминтонную сумку, стоящую у стены.

– Значит, опять на тренировку надо пораньше уйти? – фыркнула я. Саша был заядлым спортсменом-любителем и за любовь свою к бадминтону расплачивался то вывернутой коленкой, то растянутой лодыжкой, то локтем, который он мазал какой-то ужасной, жгучей мазью. Но ничему жизнь его не учит. Никогда не понимала такого мазохизма.