— Конечно же, вы правы, сэр Джон, — сказала миссис Тэллент, — все это обойдется нам в крупную сумму, но, по моему мнению, когда появляется такая возможность, для достижения цели необходимо приложить все усилия.

— Ну что ж, вы потратите деньги на хорошее дело, — кивнул он. — Но можете ли вы быть уверены в том, что ваша прекрасная леди не будет подпускать к себе нищих офицеров. Ничего хорошего не выйдет, если она убежит с одним из них, знаете ли, тогда все ваши старания пойдут прахом!

Из-за того, что подобные мысли уже не раз посещали и ее, миссис Тэллент не в силах была дольше воспринимать эту пустую болтовню. Посчитав все это страшно вульгарным, она ответила тоном, не допускающим возражений: она уверена в здравомыслии Арабеллы.

— Лучше вам услышать предостережение друга, — резко ответил сэр Джон, — знаете ли, София, если эта ваша девчонка должна подцепить состоятельного джентльмена, то, будь я проклят, почему бы ей того и не сделать! Это было бы перспективно и для ее сестер!.. Ай-ай! Чем дольше я думаю об этом, тем больше мне все это нравится! Стоящее дело. Когда она едет? Как вы намерены ее отправить?

— Что касается всего этого, то мы еще не решили, сэр Джон, но если миссис Катерхэм не изменит своих намерений и даст расчет мисс Блэкберн в следующем месяце, — а вы знаете, это ее гувернантка, — то, я полагаю, она могла бы сопровождать Арабеллу. Насколько мне известно, мисс Блэкберн живет в Саррее, так что в любом случае ее путь будет лежать через Лондон.

— Не предполагаете ли вы, что Белла поедет на почтовых?

Миссис Тэллент вздохнула:

— Мой дорогой сэр, для нас стоимость даже почтовых так велика, что я просто с ужасом думаю об этом! Клянусь, я сама против этого, но нищим не приходится привередничать.

Сквайр задумался:

— Ладно, этого не будет, — наконец сказал он. — Нет, нет, мы этого не допустим. Ехать на наемных лошадях к вашей знатной подруге! Мы должны что-то предпринять, София. Дайте-ка мне поразмыслить.

Несколько минут он сидел, не отрывая взгляда от камина, пока его невестка, задумчиво глядя в окно, старалась не думать о том, что почувствовал бы ее впечатлительный муж, если бы он догадался о ее проделках.

— Вот что я скажу тебе, сестра! — внезапно произнес сквайр. — Я отправлю Арабеллу в Лондон в своей карете, вот что я сделаю! Неразумно тратиться на почтовую карету, к тому же, не дело девушке болтаться по дорогам. А кроме того, в почтовую карету не поместится весь багаж, который Белла должна будет с собой взять. Да, я думаю, что и у гувернантки, конечно же, будет какая-то поклажа.

— Ваша карета! — вскричала миссис Тэллент (весьма удивленно).

— Да. Никогда не пользовался ею сам. После смерти моей бедной Элизы карета никогда не покидала каретной. Я велю людям ее починить: она, конечно, не принадлежит к этим очаровательным новомодным ландо, но все-таки она очень мила — я купил ее для Элизы, когда мы только что поженились, на ней даже есть мой герб. У вас будет неспокойно на душе, если вы пошлете вашу девочку с этими почтальонами, знаете ли, гораздо лучше отправить ее с моим кучером, к тому же я прикажу одному из моих грумов всю дорогу сидеть рядом с ним, держа наготове пистолеты на случай встречи с разбойниками.

При мысли об этом плане сквайр даже потер руки от удовольствия и стал подсчитывать, сколько дней понадобится сильной паре лошадей, чтобы спокойно добраться до Лондона. Он был почти уверен, что их план удастся и что Арабелле не придется останавливаться на каждой почтовой станции.

— О, она могла бы даже получить удовольствие от этого путешествия, — сказал он.

Подумав, миссис Тэллент согласилась с тем, что следует придерживаться плана сквайра. Нескончаемым почтовым станциям, разумеется, следует предпочесть преимущества путешествия с верным и преданным кучером, а также следует учитывать, на что правильно указал сквайр, возможность погрузить в ту же карету все коробки и чемоданы, а не посылать их в город отдельной почтовой каретой. На лице миссис Тэллент еще выражалась глубокая признательность хозяину дома, когда молодые леди вернулись в комнату.

Сквайр оживленно приветствовал Арабеллу, ущипнув ее при этом за щеку, и сказал:

— Ну, вот, дорогая, выход найден. Клянусь тебе, ты поедешь в карете! Мы здесь с вашей мамой вместе поломали головы, и, короче говоря, ты должна ехать в Лондон в лучшем виде, в карете твоей бедной тетушки, и Тимоти, кучер, повезет тебя. Как это ты все находишь, моя девочка?

Арабелла, обладавшая изысканнейшими манерами, поблагодарила его и произнесла все, что должна была произнести в подобной ситуации. Сквайр же выглядел польщенным и сказал ей, что она может даже поцеловать его и что он очень всем доволен. Некоторое время спустя он внезапно вышел из комнаты, заклиная свою племянницу подождать, так как у него есть кое-что для нее. Вернувшись, он обнаружил, что его гости уже собираются уходить. Он тепло пожал всем руки, когда же очередь дошла до Арабеллы, он вложил ей в руку свернутую банкноту, сказав при этом:

— Вот. Купи себе какие-нибудь безделушки, котеночек!

Она была просто поражена, так как не ожидала ничего подобного, и, покраснев, пробормотала слова благодарности. Дяде нравилось, когда его благодарили, и, улыбнувшись ей, он снова ущипнул ее, очень довольный ею и собой.

— Но, мама, — сказала София, когда они возвращались в карете из Холла, — ты ведь никогда не позволишь бедной Арабелле отправиться в город в этой старомодной дядиной карете!

— Ерунда, — ответила ее мать. — Это очень респектабельная карета, и, смею заметить, что если она и старомодна, то все равно это не самый худший вариант. Без сомнения, вы бы лучше увидели Арабеллу мчащейся в фаэтоне, запряженном четверкой лошадей, но это, вы понимаете, будет стоить не менее пятидесяти-шестидесяти фунтов, кроме того необходимо дать еще что-то форейтору; обо всем этом мы даже не можем и мечтать. Даже пара лошадей обошлась бы нам в тридцать фунтов, а все для чего? Несомненно, это не самый быстрый способ добраться до Лондона, но мисс Блэкберн поедет с вашей сестрой, и, если им придется остановиться на день в гостинице — вы знаете, лошади должны отдохнуть, — мисс Блэкберн позаботится об Арабелле, и я смогу быть спокойна.

— Мама, — тихо произнесла Арабелла, — мама!

— Боже мой, любовь моя, что это?

Арабелла безмолвно протянула банкноту сквайра. Миссис Тэллент забрала ее и сказала:

— Ты хотела, чтобы я сама распорядилась деньгами, не так ли? Очень хорошо, моя дорогая, я, возможно, потрачу их на подарки твоим братьям и сестрам.

— Мама, но это ведь банкнота в пятьдесят фунтов!

— Не может быть, — выдохнула София.

— Да, это действительно очень великодушно со стороны твоего дяди, — сказала миссис Тэллент. — Если бы я была на твоем месте, Арабелла, я бы до отъезда вышила ему пару домашних туфель, так как нужно уметь вовремя выражать свою благодарность.

— О да! Но я никогда даже и не мечтала о таком подарке! Я уверена, что плохо поблагодарила дядю, мама! Мы потратим эти деньги на мои платья, да?

— Конечно, нет. Ты знаешь, на платья деньги у нас уже есть. Ты же почувствуешь себя в Лондоне намного лучше, если у тебя будут эти деньги. Честно говоря, я надеялась на то, что твой дядя даст тебе что-нибудь! Возможно, тебе захочется купить себе какие-нибудь мелочи или что-либо для слуг, ну и все в этом роде. И хотя ваш папа не одобряет увлечение картами, но, возможно, там будут играть в мушку[11], и будет вполне естественно, если ты захочешь присоединиться к играющим. В сущности, было бы даже неловко, если бы ты не играла.

София широко открыла глаза:

— Папе не нравится, когда кто-нибудь из нас играет в азартные игры, мама, не так ли? Он говорит, что карты являются причиной многих несчастий.

— Да, моя дорогая, очень вероятно! Но игра в мушку — это совсем другое! — сказала миссис Тэллент. Она нервно потеребила свою сумочку и затем добавила: — Я не буду надоедать папе, девочки, рассказами о всех наших сегодняшних делах. Джентльмены не проявляют должного интереса к тому, что мы делаем, и я уверена, что у нашего папы много других важных забот, которыми занята его голова.

Ее дочери сразу же поняли, к чему она клонит.

— О, я не скажу ему ни слова, — произнесла София.

— Конечно, — согласилась Арабелла. — И особенно о пятидесяти фунтах, так как безусловно он скажет, что это слишком большая сумма и что я должна вернуть ее дяде! А я не думаю, что смогу это сделать.

III

В конце концов поездку пришлось отодвинуть на конец февраля. Причиной тому была не только мадам Дюпон, которой понадобилось больше времени, чтобы сшить необходимые наряды, но также возникло много других затруднений, которые надо было разрешить. Например, Бетси умудрилась снова простудиться, у нее разболелось горло и поднялась температура, что, конечно же, помешало приготовлениям к отъезду. В то время, как миссис Тэллент была полностью поглощена уходом за ней, Бертрам, поддавшись искушению, расстался со своими и папиными французскими книгами и решил прекрасно провести день с охотничьими собаками, в результате чего его со сломанной ключицей довольно быстро вернули в дом викария на телеге. Это несчастье на целую неделю погрузило дом в уныние, так как викарий был не только рассержен, но и сильно опечален всем этим. Его расстроил не столько сам несчастный случай — ведь, хотя он сам сейчас и не охотился, в юности достаточно часто грешил пристрастием к подобному времяпрепровождению, — сколько отсутствие искренности у Бертрама, которое проявилось в том, что он отправился из дому, не спросив на то разрешение или, по крайней мере, не сообщив отцу, что он намерен делать. Викарий вообще не мог понять подобного поведения, так как он, конечно же, не был строгим отцом, и несомненно его сыновья должны были знать, что в его желания не входит лишать их разумных развлечений. Он был смущен и расстроен, и умолял Бертрама объяснить, почему тот себя так повел. Но было просто невозможно объяснить папе, почему легче прогулять урок и затем расплатиться за это, чем испрашивать разрешение на то, что, как всем было известно, он не одобрит.

— Как вы можете объяснить что-либо отцу? — спросил Бертрам сестер голосом, в котором звучало отчаяние. — Ему это доставит только новую боль, большую, чем он испытывал когда-либо раньше, и подтолкнет к громоподобной тираде, которая заставит любого почувствовать себя последним негодяем.

— Да, я понимаю, — расчувствовавшись, сказала Арабелла. — Я думаю, его заставляет выглядеть таким расстроенным и печальным предположение, что ты его боишься и даже не осмеливаешься просить его отпустить тебя. И конечно, никто не может объяснить ему, что это не так!

— Он бы все равно не понял, даже если бы ты и попытался это сделать, — заметила София.

— Да, именно так! — сказал Бертрам. — Я просто впустую объяснял бы ему, что не попросил его разрешения потому, что знал, что он помрачнеет и скажет, что я должен решить это сам, но я, конечно же, почувствовал бы, что было бы правильнее, если бы я отдыхал уже после сдачи экзаменов — о, вы знаете его манеру разговаривать. Все это закончилось бы тем, что я вообще остался бы дома. Ненавижу, когда мне читают нотации!

— Да, — согласилась София, — но хуже всего другое. Когда кто-либо из нас его рассердит, он чаще всего впадает в наиужаснейшее уныние и мучает себя мыслями о том, что мы все глупы и испорчены, и обвиняет во всем себя. Как жаль, если он запретит тебе, Белла, ехать в Лондон из-за глупого безрассудства Бертрама!

— Что за вздор, — насмешливо воскликнул Бертрам. — Какого черта он это сделает?

Это опасение сперва показалось всем необоснованным, но, когда дети вскоре встретились с викарием за обеденным столом, на его лице запечатлелось выражение глубокой грусти, и было ясно, что он не испытывает особого удовольствия от их оживленной беседы. Довольно неглубокий вопрос, заданный Маргаритой о цвете лент, выбранных для бального платья Арабеллы, подтолкнул его к словам о том, что ему кажется, что среди его детей только Джеймс еще полностью не поддался безрассудству и легкомыслию. Пока в нем он замечает только непостоянство характера; когда же он, викарий, понял, что одна только перспектива поездки в Лондон заставила его дочерей забыть обо всем на свете, кроме нарядов, он должен был сразу же спросить себя, не отступает ли он от своих принципов, разрешая Арабелле ехать.

Если бы Арабелла была в состоянии сосредоточиться хотя бы на минуту, она бы поняла, что все эти слова — результат расстроенных нервов отца, но ее основной слабостью была вспыльчивость, которая всегда причиняла ей много хлопот. Слова отца на какое-то мгновение совсем лишили ее рассудка, и она горячо воскликнула:

— Папа, это нечестно! Это слишком жестоко!