Проехав исполинскую статую Будды, мы оказались в деревне. В ней, должно быть, жили не больше ста человек, и я удивилась, что все эти великолепные сооружения были воздвигнуты для такой горстки людей. К одному из храмов направлялась группка женщин. Увидев нас, они остановились в нерешительности, о чем-то поговорили между собой, а потом двинулись дальше, не поднимая глаз на солдат. Женщины несли кокосовые орехи и бананы на медных подносах, в руках у некоторых были цветы.

Из храма доносился нежный перезвон колокола.

— Этим храмам больше семисот лет, — сказал Фатех Сингх; видно было, что он с почтением относится к этим строениям. Я удивилась: резьба на стенах выглядела так, будто ее сделали вчера. — Это царство богов, — продолжил Фатех Сингх. — Заметьте, какая терпимость к другим верам — вот здесь молились буддисты, а там — джайны…

Подъехав ближе, я рассмотрела скульптурные группы, расположенные уступами; уступы образовывали нечто вроде гигантской лестницы, ведущей в небо.

Мы спешились и направились к храмам. Солдаты остались, но не спускали с нас глаз.

Каменные изображения были столь великолепны, что у меня захватило дух. Женщины и мужчины, исполненные грации и изящества, занимались любовью в самых разнообразных позах. Под резцом неведомого скульптора камень непостижимым образом превратился в плоть. Полногрудые, с длинными ногами красавицы, казалось, задержали дыхание, дожидаясь, пока мы пройдем мимо. Работа была настолько тонкой, что даже одеяния казались шелковыми. Одна скульптура изображала женщину, захваченную в момент, когда она приспустила с плеч платье, обнажив пышную грудь; на икре у нее замер скорпион, вырезанный из камня. Фигур было так много, а позы настолько отличались друг от друга, что я не могла избавиться от ощущения, что стала свидетельницей неистового танца любви.

Невольно я вообразила, что и мы с Шах-Джаханом участвуем в этом танце, что наши тела слились в исступленном восторге… Лицо мое залил жаркий румянец, и я порадовалась, что его скрыла вуаль.

— Как странно, что индусы изображают такие вещи в местах почитания божеств…

— Но в этом и проявляется красота божественного, — промолвил Фатех Сингх и скорбно указал на несколько разбитых скульптур. — Как видите, даже гази[40] сумели удержать свою руку, не разрушив эту красоту до основания.

Да, это так, подумала я. Красота скульптур тронула сердца мусульман. В других частях империи индусские храмы разбирали и на их месте строили мечети. Ислам пал на лицо Хиндустана, словно плотная вуаль. В Агре я почти не видела, как живет страна, но вот я вырвалась за пределы тесного мирка, и мне открылась эта жизнь. Она пугала и завораживала меня. Я чувствовала себя чужой и беспомощной. Бабур завоевал Индию, но Индия все чаще напоминала мне грозного зверя, который еще не до конца осознал наше присутствие.

Женщины кончили молиться и, заметив, что солдаты остались на почтительном расстоянии; подошли взглянуть на нас поближе. Я обратилась к ним по-персидски, потом Фатех Сингх заговорил на раджастани, но ни тот, ни другой язык не был им понятен. Хихикая и прикрывая лица краем сари, они заторопились прочь, к своей деревушке.

С верхней ступеньки храма на нас смотрел жрец. На груди у него виднелась священная нить, на лбу — три горизонтальные полосы, знак Шивы; из одежды — только белая ткань, пропущенная между ног и замотанная на поясе.

Я вскарабкалась по ступеням, но он преградил мне вход. За спиной жреца я разглядела в мерцающем свете фигуру божества, украшенного гирляндами.

Иса присоединился к нам полчаса спустя. Он объяснил, что отстал, желая поближе рассмотреть резьбу, но я заметила, что лоб его испачкан вибхути[41]. Впоследствии мы никогда не говорили об этом.


Тридцать дней спустя мы прибыли в Гаур[42]. Ахади отстали от нас, затерявшись в лабиринте улочек. Фатех Сингх предположил, что они отправились с докладом к мир-и-бакши, наместнику и казначею.

Вскоре я увидела Мунира, евнуха моей тетушки. Он обнял меня, и, пока под его руководством выгружали и распаковывали наши вещи, пришлось выслушивать бесконечные жалобы на жизнь в Гауре. Мне же это место показалось привлекательным. Город тянулся вдоль берега Ганга, и каждый из былых правителей привнес в его украшение что-то свое. Кроме того, Гаур был житницей империи, я и сама могла убедиться, насколько плодородна земля, окружающая его.

Тетушка жила в большом, просторном дворце, окруженном террасами и большим садом. В саду росло множество плодовых деревьев. Что ж, ее муж, занимающий важный пост, был вполне достоин этого великолепия.

Едва я приняла ванну и оделась, пришла Мехрун-Нисса. Она выглядела довольной. Я заподозрила, что причина ее хорошего настроения крылась не в моем появлении, а в подарках, лежавших у меня в сундуке, — она уже знала о них.

Ладилли — она пришла вместе с матерью — подбежала и бросилась мне на шею. Моя подружка подросла, но ничуть не повзрослела. Впрочем, сколько бы лет ей ни исполнилось, для меня она так и останется застенчивым ребенком, ведь я была старше и… была влюблена.

Получив дары Джахангира, Мехрун-Нисса приказала Муниру унести их из комнаты. Я решила, что завернутый в шелк предмет — это, должно быть, книга, стихи, ведь Джахангир считал себя превосходным поэтом. О содержимом шкатулки мне не было известно.

Любопытство пересилило, и я спросила:

— Ты не покажешь, что в ней?

— Нет, — ответила Мехрун-Нисса. — И запомни, моя дорогая, не все, что ты держишь в руках, может быть открыто. — Затем, целуя меня, она шепнула: — Смотри не упоминай о подарках при твоем дяде. Он может неправильно понять.

Тетушка отстранилась и внимательно оглядела меня. Я знала, что выгляжу неважно, но объяснять ничего не потребовалось. Несмотря на огромное расстояние, разделявшее нас, она знала обо всем, что со мной произошло.

— Бедняжечка моя… — Тетушка потрепала меня по щеке. — Ты так юна… Скоро ты его забудешь….

— Не забуду, я это точно знаю!

— Он не единственный мужчина в этом мире, и мы найдем чем тебя развлечь.

— Мне не надо другого.

Тетушка раздраженно вздохнула:

— Уж не за то ли ты его полюбила, что он наследный принц?

— Разумеется, нет! — сердито вскричала я.

Мехрун-Нисса не отрывала от меня пристального взгляда, как бы пыталась разгадать, правду я говорю или нет.

— Я люблю Шах-Джахана, а не наследного принца. Будь он нищим, я бы все равно любила его!

— А что говорит твоя мать?

— То же, что и ты, то же, что и наш повелитель: «Забудь его». Но эти слова не могут убить любовь в моем сердце… Пожалуйста, помоги мне, тетя! — взмолилась я.

— Но как я могу тебе помочь?

— Поговори с падишахом… Напиши ему. Расскажи ему о…

— Но с чего бы это Джахангиру меня слушать? Я ему только друг и не имею над ним власти. — Тетушка поколебалась, явно желая что-то добавить, но потом передумала и сладко улыбнулась: — Хорошо, я попробую помочь, но больше ничего обещать не могу. А пока я хочу всеми силами отвлечь тебя от грустных мыслей.

Что бы ни оказалось в шкатулке, получив ее, Мехрун-Нисса пришла в великолепное расположение духа. Свою радость тетя перенесла и на супруга: она целовала его, гладила по плечам, но это, признаться, вызвало у меня смутную тревогу.

Шер Афган был доволен.

— Оставайся здесь насовсем, — сказал он мне. — Твой приезд так обрадовал Мехрун-Ниссу. Прежде все было не по ней — жара, скука… Ничем не мог ей угодить. А ты приехала, и в нашем доме снова поселилась радость.

— Да, ты должна остаться, — произнесла Мехрун-Нисса, улыбаясь. Но я-то знала, в чем кроется причина ее приподнятого настроения.

— Послушай, муженек, — обратилась она к Шер Афгану, — не устроить ли нам для Арджуманд охоту на следующей неделе? Я так давно не была на охоте! Последний раз — в свите Акбара. Арджуманд тогда была совсем маленькой, а теперь она умеет стрелять из джезайла и сама может убить тигра. Тигры здесь огромные, я нигде больше таких не видела. Тебе это понравится, Арджуманд.

— О, прошу вас, не беспокойтесь, — сказала я. — Я совсем не хочу убивать тигров!

— Чепуха! — рассмеялась тетушка. — Ты ведь устроишь для нас джаргу, да?

— Конечно, дорогая, — ответил дядя.

Джарга — особая охота. Тысячи всадников собираются вместе, образуют гигантскую дугу и медленно движутся навстречу друг другу, замыкая кольцо. Затем охотники поочередно, в соответствии с положением, входят в кольцо и убивают животных тем способом, который считают наиболее удобным: кто-то предпочитает джезайл, кто-то копье, кто-то лук со стрелами… Акбар однажды решил поразить нильгау мечом, но антилопа так боднула его в пах, что он оправлялся от раны несколько месяцев.

Тетя умела настоять на своем, и вскоре я узнала, что для джарги выбраны джунгли к востоку от Гаура. Там в изобилии водились тигры, и дядя хотел блеснуть охотничьим мастерством.


Накануне охоты в лагере был праздник. Шатры разбили вокруг живописного озера, в воздухе носился аромат яств. Мужчины собрались в шатре Шер Афгана, женщины — у Мехрун-Ниссы. На женской половине было ничуть не менее шумно, чем на мужской, — Мехрун-Нисса умела организовывать подобные увеселения. Мы пили вино, сидя на подушках, курили кальян и много часов слушали, как сладкоголосые певцы поют о любви.

Предполагалось, что охота продлится несколько дней, конников уже выслали вперед, поручив им гнать животных на заранее подготовленные вырубки. Право начать джаргу принадлежало моему дядюшке. Мехрун-Нисса должна была сопровождать его, мне же, как почетной гостье, дозволялось следовать за ней. Каждому из нас предстояло выступать на собственном слоне.

Праздник в шатре моей тетушки продолжался до полуночи. Собираясь спать, мы слышали, как все еще веселятся мужчины. Неужели после таких возлияний хоть один из них сумеет подняться на рассвете? Женщины перешептывались, посмеивались над глупыми мужчинами, и под их разговоры я задремала.

В час, когда предметы не отбрасывают теней, накануне рассвета, я проснулась от громких криков и звяканья мечей. Звуки доносились с противоположного конца поляны, от дядиного шатра.

— Что там? Что происходит? — встревоженно зашевелились женщины.

Шум становился все громче, к ним примешивались стоны. Затрубили испуганные слоны, забегали люди. Совсем рядом выстрели из джезайла, слышались удары меча о щит.

Перешагивая через лежащих женщин, я стала пробираться к выходу. Внезапно кто-то крепко схватил меня за руку.

— Куда ты? — прошипела Мехрун-Нисса.

— Посмотреть, что случилось.

— Не вздумай выходить!

В полумраке ее глаза блестели, тело напряглось. Я увидела, что ей совсем не страшно и… она ничуть не была удивлена. Моя тетушка прекрасно знала, что происходит!

Шум прекратился так же внезапно, как и начался. Вы когда-нибудь видели сокола, готового спикировать и убить? Вот такой была тишина.

Мехрун-Нисса ослабила хватку, и я отшатнулась от нее, услышав, как скачут лошади.

Замирая от страха, я выбралась из шатра. Звезды побледнели, по темному небу разливался розоватый свет, похожий на кровь, разбавленную водой. Трава под ногами была влажной от росы. У дядюшкиного шатра толпились люди. Я бросилась туда и увидела лежащего на земле Шер Афгана; мертвое лицо его было спокойным. В боку торчал меч, воткнутый глубоко, по рукоять. Я опустилась на колени и, поцеловав дядю, почувствовала сладковатый запах крови. Из моих глаз брызнули слезы. Я любила дядю, очень любила. Он был благородным и добрым. Храбрый воин, он порой бывал грубоват, но при этом все равно оставался каким-то… совестливым.

Рядом с дядей в разных позах лежали пятеро мужчин. Отдельно валялась чья-то рука — пальцы судорожно вцепились в землю, словно искали опоры.

— Зажгите лампу, — приказала я.

Лица мертвых залил свет. Человек, лежавший ближе всех, был без тюрбана, по лбу змеился шрам — я узнала гонца Джахангира.

Мир-и-бакши, он тоже был здесь, пожал плечами. Голос его звучал слабо, покрасневшие глаза смотрели пусто, без выражения.

— Дакойты… — пробормотал он.

Громко, протяжно зарыдала Мехрун-Нисса. Тихо плакала Ладилли, которая любила отца искренне и нежно, — ее горе было неподдельным. Я подошла к ней и погладила по спине, она крепко схватилась за мою руку. Потеряв в лице отца настоящего друга, моя подруга по-настоящему осиротела.

Наместник послал к Джахангиру гонца с известием: Шер Афгана убили дакойты. Вскоре падишах выразил соболезнования Мехрун-Ниссе и назначил ее в свиту к одной из вдов Акбара, Салиме.

Прежде чем покинуть Гаур, Мехрун-Нисса со свойственной ей энергией занялась сооружением усыпальницы для мужа. Она подобрала для нее место у озера на окраине города, восточнее которого начинались джунгли, где был убит Шер Афган. Мехрун-Нисса пожелала, чтобы гробница была простой и… обошлась бы недорого.