В привычную серость февральского дня непривычно ворвалось совершенно апрельское солнце, заставляя взрослых щуриться, котов на подоконниках жмуриться, а детей и прочую молодежь радоваться чему-то необъяснимо и неотвратимо приближающемуся, о чем космические лучи разграфитили светотенью все, без исключения, стены многоэтажек, расплескались бликами, брызгами света из-под машин, раздразнили обещанием неминуемой и невыносимой легкости бытия, и вовсе уже непрофессионально заблудились в ресницах двадцать восьмой весны, неуверенно сейчас ступающей на каблуках по предательски ледяному крошеву тротуара. Кутаясь в меховой ворот зимнего пальто и изо всех сил пытаясь проморгать солнечных зайцев, Рита едва не налетела на другую девушку, так же ослепленную внезапной атакой небесного светила.

– Ой! – земля опасно зашаталась под итальянскими каблучками.

– Держитесь, – неожиданно отозвалась обладательница стильных ботинок, крепко стоящих на любой поверхности, помогла Рите восстановить почти утерянное равновесие, вежливо кивнула и зашагала дальше.

– Спа… сибо… – выдохнула вслед ей Рита. Адреналин встряхнул все тело, до последней родинки одной-единственной мыслью – «не упала!» – это на самом деле было бы ужасно нелепо. Рита еще раз поискала глазами ту, что спасла ее от «минутки позорной славы», но хулиганистое солнце, видимо, вошло во вкус и не соглашалось отпустить теперь «так просто», грозя усложнить непростую ситуацию еще и потоком слез.

«Спасибо», – улыбается еще раз Рита вслед невидимой/неведомой героине и аккуратно продолжает путь в обыденность среднефевральского полудня, где в супермаркете она выбирает пакет замороженной клюквы, к нему же в корзину кладет два лимона, мускатный орех, корицу и упаковку морской соли. Заходит в хозяйственный отдел взять средство для мытья посуды, зубочистки и освежитель воздуха. Уже двигаясь к кассе, вспоминает о канцелярии, где список покупок пополняется детским альбомом для рисования, акварельными красками, кистью и банкой «непроливайкой».


На улице тем временем заметно прибавилось людей. Сначала неспешный трафик Городка взорвали своими голосами школьники и студенты – парами, группками, гурьбой повалившие на и с обучения. Затем всевозможные «офисники» потянулись в кафе за бизнес-ланчами, оккупировали исторически сложившиеся места для курения, сплетен и перемалывания новостей. Мамаши с колясками вышли на тротуары тяжелой бронетехникой, рассчитывая захватить в свои копилки витаминов как можно больше солнечного света…

Лавируя в разноликом потоке прохожих, Рита чертит свой путь домой, предельно осторожно ступая по-предательски скользкому подтало-замерзшему асфальту тротуара. В руках пакет с покупками, в глазах отражение предвесенней кутерьмы.

«Она Солнечная», – вновь улыбнулась Рита микроскопическому жизненному эпизоду, поблескивающему снежинкой на рукаве памяти. Еще чуть и бесследно растает, исчезнет фантазийный орнамент, заключенный в математически точно выверенных кристальных гранях.

«И чужая», – прячет за прозрачной улыбкой тайну женщина, с завидной, по простым человеческим меркам, действительностью. Будь это средний российский, американский, европейский или даже азиатский городок – формула неизменна: крепкий дом, ценящий муж, здоровый ребенок и немного личного времени «для себя».

К основным составляющим непременного женского счастья некоторые дамы иногда добавляют наличие шубок, дорогих украшений, машин или, на худой конец, выездов к чистому морю. За Ритой же, родственниками, близкими, коллегами вежливо и надежно закреплено звание «не от мира сего». Она не достает мужа всевозможными требованиями «звездочек с неба», никогда ни на что не жалуется и ничем не хвастается, ни с кем не соревнуется уровнем семейного дохода, кулинарными успехами, собственными или талантами подрастающего дитяти, не следит за новыми пираньями-секретаршами в супружнем окружении, как и не обращает совершенно никакого внимания на меткие взгляды мужчин. Она словно вообще живет где-то в другом измерении, а здесь просто исполняет роль счастливой домохозяйки.


В отличие от нее, в своем кругу общения, Ольга слывет расчетливой, целеустремленной, часто циничной и еще чаще язвительной штучкой. За обсуждение своей непохожести и невписываемости в чужие стандарты может запросто вкатать в асфальт. Это, однако, не останавливает охотников до экстремального сведения счетов с жизнью, и они вьются вокруг нее на почтительном расстоянии, подобно планетам и астероидам солнечной системы, иногда вступают в коалиции «обиженных коллег», иногда образовывают пояса сплетников или пролетают мимо холодными кометами и растворяются в бесконечности ледяного вакуума вселенной. Другая часть – «избранные», это хорошие знакомые, личные знакомые и «неплохие» сослуживцы – они считают Ольгу этаким человеко-генератором неиссякаемого тепла и энергии, каждый, получая свои порции жизнеутверждающего внимания в зависимости от приближенности и удаленности, радио-кругами расходясь в вакууме повседневки. Сама же Кампински, уверенно шагая вперед, молчит о себе даже с самой собой, когда глядит в иссиня-черное ночное небо, опрокинутое над переливами огней никогда не засыпающего мегаполиса, даже ныряя сознанием на глубочайшее дно бокалов корпоративных или клубных загулов, или даже возносясь к вершинам чувственных страстей…

«Нетипичная для этого места», – на ходу отметила «про себя» Ольга, едва избежав столкновения с незнакомкой, автоматически оглянулась вслед, отмечая на ходу – ослепленная солнцем девушка не видит ее, но очень мило прячет улыбку, продолжая свой опасный путь.

Ольга кладет пакет с покупками на соседнее пустующее место, садится за руль и не спеша выводит машину с парковки торгового центра. Прибавляет скорость – за окном ускоряются крашеные бульварные ограждения, ёлки, облетевшие кусты, разноэтажные дома. Ее мысли бегут впереди автомобиля. В них уже не осталось и тени мимолетного происшествия, только легкое чувство грусти светлой, невесомой и непонятной.

«Впрочем, – мысленно продолжает свой монолог сильная и независимая женщина, – отставить хандру. Ибо все временно. Мое пребывание здесь, ваше в карте текущей реальности. Пан Пересмешник зачем-то смешал мои карты и вновь вернул в Городок, от которого я бежала…» – размышляя, она вскидывает брови и пожимает плечами. – «Так не дадим же ему обыграть нас на собственном поле!»

Ольга притормаживает, сворачивает во двор новой многоэтажки и аккуратно останавливается в миллиметре от носа еще более новенького «пежо».

– Ну, привет, – смотрит в глаза бывшему однокласснику.


– Ленинграда?! – ехидно, издевательски рассмеялся пацан. Вокруг шумит праздник имени «первого сентября». Школа украшена цветами, слезами, улыбками. Вокруг спорщиков собирается компания семилетних знакомцев. Незнакомая им темноволосая девочка со смешной, как у Марины Цветаевой, стрижкой, исподлобья глядит на признанного заводилу. За ее спину отступает Джамала, которую здесь тоже никто еще и никогда не видел.

– Из Ленинграда, – твердо звучит голос человека, решившего стоять на своем во что бы то ни обратилось.

Мишка Золотарев смеется:

– Нет такого города! Нам еще в саду это говорили!

– А вот и есть! – не сдается Оля.

– Вруша! Вруша! – ржет группа поддержки.

– Вовсе нет, – авторитетно вступает Катя. – Вовсе не вруша. Просто этот город теперь называется Санкт-Петербург, но многие пожилые люди по-прежнему говорят Ленинград.

– Заучка! – обидно кричит Мишкин друг и корчит рожицу.

– А ты выскочка и дурак! – Катя гордо отворачивается. Мишка с Олькой испепеляют друг друга взглядами.


– Шестая аудюха! – вместо приветствия восхищенно тянет Золотарев, когда не находит достойного определения. Сказать, что подруга детства мажорит, не скажешь – вот на «тэтэшку» можно, а шестая… – он ревниво/любовно проводит ладонью по теплому капоту – это же совсем другое дело!


– Я сначала не поверил, когда услышал, что именно ты на проект приедешь, – вместе шагают к подъезду, поднимаются по ступеням, открывают железную дверь.

– Почему? – Ольга входит в подъезд первой, спрашивает Мишку и сама себе отвечает: – Думаешь, завалюсь?

Третий этаж – лифт ни к чему, шаги гулко отдаются в почти первозданной тишине подъезда.

– За полгода четверо ваших слились, – Миша тащится позади. Ольга злится, понимая, что он непременно пялится на ее задницу, плотно обтянутую американскими джинсами. Потому что и задница хороша и Мишка вполне себе половозрелый мужчина, и то, что он в курсе о негласной, темной стороне Олькиной души, не изменит законов биологии, физиологии или анатомии.

– Я слышала, ты хотел за проект взяться, – она разворачивается на верхней площадке, он спешно отводит взгляд от причинного места.

– Думал, – пожимает плечами, достает связку ключей. – Да передумал.

Ольга смотрит, как он открывает дверь, почти верит ему – «забил?».


Корпоративная квартира пуста – дом только в прошлом месяце сдали, тут даже жильцов еще больше половины не заселилось. Кто ремонты делает «под себя», кто еще оформляется…

Компания проектировала целый микрорайон, но в процессе опять что-то пошло не так и возведено было только три из тринадцати запланированных домов. Четвертый по счету ведущий архитектор, тире, инженер злосчастного проекта написал по собственному и сделал ручкой. Филиальщики, которые должны были отвечать за «работу на местах», валили все шишки на офис, его «оторванность» от «тутошних реалий». Офис хватался за голову генерального, тот выискивал очередного камикадзе, но фактически это уже ничего не меняло – район оставался лишь на бумаге и, может быть, еще в чьих-то светлых мечтах, а компания, тем временем, несла убытки.

– Слушай, а тут неплохо! – Мишка оглядывается по сторонам и на Ольгу. – Только пусто совсем. Давай я тебе хоть стол привезу, диван…

Она кладет пакет с покупками на подоконник, открывает окно, комната заполняется свежим воздухом, далеким шумом машин, отзвуками голосов. Внизу, чуть поодаль, площадь перед торговым центром залита солнечным светом и талой водой – по этому расплавленному золоту ходят люди, над ними, до слез слепящее ультрафиолетом, небо, а вдалеке чернеет февральский лес.

– Ну, если ты действительно к нам всерьез и надолго… – фоном звучит Мишкин голос. Золотарев, наверное, обладает врожденной коммуникабельностью. Ему никогда не составляло сложности разговорить даже самого закостенелого буку-интроверта, причем последний чувствовал бы себя вполне комфортно, но только не Кампински: во-первых, она слишком хорошо знала этого повзрослевшего соседского мальчишку, а во-вторых, с некоторых пор стала ставить каждое его, особенно искреннее слово, под сомнение.

«Именно за этой инфой отец тебя отправил?» – вертится на языке. – «Узнать, какого хера я здесь делаю и как долго буду притворяться, что без ума от назначения?».


Ольга смотрит так, словно мысленно прикидывает траекторию полета. Мишка еще заполняет вакуум комнаты словами, когда Кампински поворачивается, цепко отслеживает реакцию на:

– Я не буду продолжать старый проект. Вы еще не в курсе, но он в заморозке.

Миша удивленно замолкает и с минуту просто смотрит на Ольгу. – То есть… эээ… совсем? – на языке его явно вертится куда больше вопросов, но все их одновременно не задашь.

– Я могу тебе верить? – негромко звучит Ольгин голос. Глаза внимательно следят за Мишкиными зрачками. Они всегда выдают самые тайные чувства, а, следовательно, и мысли. – «Он, конечно, сын своего отца, но что-то свое ведь в нем должно еще остаться?».

Мишка в ответ пытается прочесть в Ольгином взгляде истинность или ложность прозвучавших слов.

– Серьезно? – сказать, что он удивлен, ничего не сказать. – В смысле, вполне, можешь. Только объясни…

– Окей, – подытоживает, Ольга. – Кое-что, я думаю, ты и сам понимаешь, поэтому не буду ходить вокруг. Согласен, что локальные застройки в Городке удобны Филиалу, но ни фига не выгодны Центру?

Миша не отводит взгляд, хмыкает и кивает.

– До Семенова долго это доходило, – продолжает Кампински, – но, четверо подряд слившихся профи – это слишком. Даже очень занятой человек начнет подозревать неладное.

Она делает паузу, давая ему время собраться с мыслями и сделать новые выводы.

Мишка задумчиво потирает позавчерашнюю щетину:

– Ты на место генерального? – предполагает он.