Эх, если б только Маринка не была такой распутной! Но «если бы» да «кабы» в расчет не берутся. Попробуй, женись на такой. От ревности сдохнешь. И от стыда перед друзьями да соседями.

Значит, Оленька.

Но как на ней жениться, когда от нее у него уже давно ничего нигде не шевелится – ни в голове, ни в сердце, ни тем более в душе. Даже в штанах – и то полный игнор. Впрочем, это как раз наименьшая из проблем: после свадьбы из его жизни уйдет Маринка, и тогда снова все зашевелится по-прежнему.

Но о том, что Маринки не станет, думать не хотелось. И о «после свадьбы» не хотелось. Как и самой свадьбы.

С другой стороны, приготовления к торжеству давали ему возможность побыть с Маринкой. Раньше Оленька постоянно была рядом. Теперь же забегалась, захлопоталась так, что только ночевать и приходила. Зато ночевала всегда у него – как подали заявление в загс, перестала прятаться от матери. Жили вроде вместе, но как-то врозь.

Он и сам теперь дома лишь ночевал. Во-первых, до позднего вечера не отпускал Маринку. Во-вторых – домой теперь шел, как на Голгофу. Каморка теперь его дом. Только там он чувствовал себя в своей тарелке, самим собою. Потому что женщина рядом была та, которую он желал не только телом, но и сердцем. А разум вопил истошно: беги от нее, Генка, она прокаженная! Нельзя любить слишком доступную женщину.

А он и не любил. Ему было просто хорошо с ней. Просто лежать, просто молчать. Просто целовать ее в каждую веснушку. Иногда она забывала о цинизме, и тогда становилась Идеальной Женщиной. Они подолгу мечтали, как Гена наберет группу пацанов, и поведет их к заветной цели. С ней он даже мог разоткровенничаться: если бы его воспитанник взошел на пьедестал, и в его честь звучал бы гимн России – не удержался бы от слез. Смахивал бы их тайком, чтоб никто не заметил. Маринка не стала ничего говорить, только провела пятерней по его волосам, задержавшись в них, и он почувствовал, что она бы тоже плакала в эту минуту. За тысячи километров от него плакала бы, радуясь чужому, казалось бы, успеху.

Именно эта ее молчаливая поддержка подтолкнула его к окончательному решению: заканчивается семестр, и он подает заявление. Хватит растрачивать себя на ерунду, пора заняться настоящим делом. «Выгуливать» студенточек по залу найдутся другие желающие, а у Генки есть более высокие цели в жизни.

Забывал о Маринкином богатом прошлом, о ее цинизме и слишком легком отношении к жизни. Начинал путаться: казалось, что распутница не Маринка, а Оленька. Ведь Маринка никогда не домогалась его. Не отказывала, да, но это ведь совсем другое. Оленька же именно домогалась. Сначала взглядами привлекала к себе внимание, потом… Да что там – она ведь только об этом и может говорить! Как хочет его, как ей с ним хорошо, как давно они не занимались сексом, и это совершенно нечестно с его стороны оставлять ее «без десерта».

Чтобы не вспылить – ведь правду говорила, а правда глаза ест – приходилось отшучиваться: мол, «напотом» берегу, чтоб в брачную ночь показать, где раки зимуют. А чтоб продемонстрировать настоящий класс – нужно хорошенько проголодаться. Видел по ее глазам – не верит. И ненавидел за неверие, а еще больше за ненасытность.

Снова казалось: он все перепутал, это Оленька у него распутная баба, а вовсе не Маринка! Но тут же осаживал себя: нечестно так. Сам же распалил девку, «раскочегарил» так, что не потушишь теперь вовек. Стоит только вспомнить, какой она в его руки попала. Практически девственницей: неопытной, стыдливой. Когда он трусики с нее в первый раз снимал – чуть в обморок, бедная, не рухнула! Это что, была игра? Ну хорошо: смущение, обморок – сыграть можно. Но она же была красная, как рак! Разве можно покраснеть по собственному желанию? Нельзя. Значит, ее смущение и полуобморочное состояние – правда. Значит, у нее действительно до Гены был один неудачный опыт, то есть можно считать, что он у нее первый. Значит, все ее постельные успехи – его достижение. Вот она, тренерская жилка. Натренировал на свою голову – теперь воротит от ее постоянных притязаний.

То ли дело Маринка. Ничего не требует, не предъявляет претензий или ультиматумов. Никто никому ничего не должен. Если он хочет – она тоже хочет. Он устал? Тогда ей вполне достаточно, что он просто лежит рядом и делится с нею мечтами. В такие минуты Гена готов был рассказать Ольге все, упасть на колени, просить прощения. Не за измену, а за то, что бросает ее.

Но едва он принимал такое решение, как Маринка смотрела на него чужим взглядом. Смеющимся, наглым. И он снова начинал ее ненавидеть.


* * *

Ольга брызгала слюной:

– Гад! Видит же меня, видит. Но каждый раз отворачивается, сволочь! Находит, гад, возможность не остаться одному. Все время радом с ним кто-то есть. Мне так нужно с ним поговорить, а он упорно меня не замечает! У меня свадьба через две недели, а я до сих пор не знаю, выходить мне за Кебу или нет!

Марина давно уже не дергалась от таких слов: Конакова без конца жонглировала ими, будто ей нравилось издеваться над подругой: может, ты и спишь с Кебой, но замуж он зовет не тебя! А я, мол, еще подумаю – выходить ли за него. У меня, дескать, выбор огромный: все кругом замуж зовут.

– Ты же уже решила, что за Кебу выходишь при любом раскладе, – устало напомнила Казанцева. Эх, рассказать бы, как сильно Генка любит будущую жену, если судить по регулярности их тайных встреч.

– Надоел он мне! Импотент хренов.

Импотент?! Это она о ком?

– Что?! Кто?!

– Кеба твой, вот кто! Этот козел вообще ко мне не прикасается. Я перед ним и так и этак жопой кручу, все хочу научить его трахаться, как Бубнов. А у этого козла в штанах бобик сдох. Раньше, как штык, только свистни, только намекни – ты же знаешь, я кого угодно заведу. А теперь – как труп ходячий. Ноль эмоций. Я, говорит, себя к свадебной ночи берегу. Не, Марин, нормально, а? Он бережет себя до свадьбы! Целка, блин! Я вот что думаю. Может, каждому мужику от природы дано определенное количество раз? И каждый распоряжается своим сокровищем, как умеет? Кто-то растягивает удовольствие на всю жизнь, по чайной ложке в неделю, а кто-то растрахает все добро за пару лет, а потом до конца дней в евнухах прозябает?

«Это Кеба-то – евнух?», – не сдержавшись, Марина улыбнулась. Даже настроение поднялось, несмотря на надоевшее Ольгино нытье. Значит, с ней он – евнух? Замечательно! Еще бы не евнух – все силы растрачивает на Маринку. Разве что по выходным Ольге свеженьким достается. Но тут же вспомнила свою тревогу, и веселья как ни бывало.

– Слушай, Оль, все забываю у тебя спросить. Вот ты живешь очень бурной половой жизнью. А залететь не боишься?

– В смысле? С Лехой, что ли?

– Да неважно, – отмахнулась Марина. – От Лехи, от Кебы, от «колокольчика». Ты ж два года из одной постели в другую ныряешь. Ты никогда не боялась залететь?

– Забеременеть, что ли? – дошло до Ольги. – Естественно, боялась.

– И что, предохранялась тщательно, или я не все знаю? Ты, случайно, абортов не делала?

– Ты чо, дура? Какие аборты с моим единственным яичником? Мне если и посчастливиться залететь, так рожать придется хоть от козла. Я ж по первости опасалась, все старалась запомнить, с кем и когда, чтоб папашу можно было вычислить. Да все как-то проскакивало. Презервативы-то я не люблю – не выношу запаха паленой резины.

– А при чем тут паленая резина? – не поняла Марина.

– Ох, и дура ты неопытная! Я ж девушка темпераментная. Настолько, что на мужиках резина вонять начинает!

Расхохоталась мерзенько. Заметив испуг в глазах собеседницы, поспешно добавила:

– Утрирую. А чего это ты залетами заинтересовалась?

– Да так, ничего, – попыталась отмахнуться Маринка. Она уже выяснила все, что ей было нужно, и поняла – Ольга в этом вопросе не советчица.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовалась Ольга. – С этого места поподробнее. Залетела, что ли? А ну колись! Да не бойся, ты же знаешь, я – могила.


* * *

– Нет, Ген, ты представляешь, какая дура? Застукала своего художника с телкой в интересной позиции. Он ей заявил, что эта телка, в отличие от Маринки – само совершенство, а потом снова поманил ее пальчиком. И что ты думаешь? Вместо того чтоб послать его на хрен вместе с его тягой к прекрасному, она ему опять дала! И залетела! Он-то, ясен перец, жениться не собирается, а эта идиотка теперь не знает, как аборт сделать.

Он еще не осознал смысла сказанного. Внимание заострилось на Ольге, на ее горящем взгляде. Не разберешь – от восторга ли, или от возмущения. Радостный тон, с которым она сообщила новость Кебе, плохо гармонировал с возмущением. Значит, от восторга. Гену передернуло.

Ольга продолжала, не замечая неприязни в глазах жениха:

– Только представь, какая дура! Господи, какие же все бабы шлюхи! Только я одна у тебя умница. Да если б я в тебя не влюбилась до потери сознания, разве б я тебе дала? А эта… Господи!.. Да я бы с этим Арнольдиком срать рядом не села, а она от него аборт делать собирается. Понимаешь теперь, как тебе повезло? Такое сокровище отхватил, когда вокруг одни шлюхи скачут. Понял, спрашиваю?

Только теперь до него дошло. Маринка… Его Маринка… С Арнольдиком?!

– Понял, не дурак. Дурак бы не понял. А что за Арнольдик, говоришь? – поинтересовался сдержанно, хотя внутри все клокотало от гнева. И, похоже, от ревности.

– Какой ты невнимательный! Я же тебе десять раз эту историю рассказывала. Арнольдик, художник, гений непризнанный. Роман у них был, любовь дикая. Попользовал ее пару недель, а потом она его с другой застукала. Ну помнишь, я рассказывала? Он ей заявил: «Нет предела совершенству». А ты, типа, утрись и не кашляй. И после всего этого она опять ему дала, представляешь, дура какая? И, естественно, залетела!

– Это я уже понял, – прервал ее словесный поток Кеба.

В эту минуту Ольга была ему неприятна, как никогда. Интересно, все женщины такие? Перемывают косточки подругам, радуются их бедам и неудачам. Но, в сущности, она права – и про дуру, и про шлюху. «Еще какая шлюха! Ты даже не догадываешься!»

Одновременно с брезгливостью червячок ревности в его душе превращался в могучего змея-душителя. Как же так, ведь он был к ее услугам каждый день, кроме выходных. Ей что, мало его было? Или настолько ненасытна, что двух дней без мужика выдержать не может? И правда – какая же дрянь! А он-то, он!..

А что «он»? Он ничего. Просто погряз в ней по уши – не выбраться на волю. Совсем уж было в шлюховатости ее разуверился. Да и шлюховатость эта все меньше в последнее время проявлялась. Чаще человечность во взгляде обнаруживалась. Нежность, доверчивость. Это так не вязалось с ее привычным циничным обликом. Гена уж всерьез стал подумывать, а не разорвать ли помолвку с Ольгой. Не то чтобы жениться на Маринке собрался – об этом и речи быть не могло. Но с каждым днем все больше убеждался, как непреодолима пропасть между ним и Оленькой. А главное – не было ни малейшего желания эту пропасть преодолеть. Ему б такую как Маринка найти. Почти такую. Убрать бы ее цинизм, доступность, легкомысленность.

А она, оказывается, за его спиной крутила с Альбертиком. Или Арнольдиком – как бишь его? И только ли с ним?

– Когда, говоришь, этот Арнольдик возвернулся в родные пенаты?

– Чего? – не поняла Ольга. – В какие пенаты?

– Ну, к Маринке. Когда он ее пальчиком поманил?

– А хрен ее знает. Такая скрытная! Задержка у нее три недели, значит, – подсчитала в уме. – Наверное, месяца полтора, около того. Я что, знаю? Я у них свечку не держала. Она б мне вообще не сказала, если б не залетела. Говорю же – скрытная, как зараза, никогда ничего не расскажет!

– Как же ты узнала про Арнольдика?

– Что ж ты такой бестолковый?! Я ж тебе только что все объяснила. Залетела она, вот и вынуждена была открыть карты.

– А что, она и в прошлый раз от него залетела?

– В какой прошлый раз?

– Ну, когда он нашел совершенство. Тогда он тоже бросил ее беременную?

– Да с чего ты взял? – удивилась Ольга. – Не была она тогда беременная. Просто бросил ее, нашел себе совершенство. Вот и все.

Кеба задумался. Маринка, конечно, дрянь, но как-то картинка не складывается.

– Если она не скрывала свои отношения с Арнольдиком в первый раз, почему скрыла во второй? Как-то я не вижу логики.

– Да какая там логика? Стыдно было признаться, что после такого унижения она опять расставила перед ним ножки! Вот тебе и вся женская логика. А чего это ты так ее логикой заинтересовался?

Кеба понял, что прокололся. Или чуть не прокололся. Дурак, что это он разговорился, в самом деле?

– Странные вы все-таки, женщины. Когда я не слушал про твою Маринку, ты меня обвиняла в невнимательности. Стоило мне вникнуть повнимательнее, как ты сразу начинаешь меня подозревать в излишней заинтересованности.

– Ну ладно, ладно, смотри у меня, – на всякий случай пригрозила Ольга и дикой кошкой вспрыгнула к нему на колени. – Мррр, мой котик давно меня не ласкал… Я не хочу ждать до свадьбы!