Клод Анэ - Арина

Он телеграфировал ей о своем приезде и подтвердил их отъезд на следующий день.

Арина, только что блестяще сдавшая экзамен, встретила его на вокзале и в пролетке, отвозившей их в гостиницу, нежно прижалась к нему. Она сообщила, что препятствий их совместной поездке в Крым больше нет, и поведала, как изобретательно она с помощью подруги провела отца, дядю, тетю Варю и друзей, ожидавших ее в провинции. Она только заявила, что должна быть десятого июня дома по причине чрезвычайной важности, и это не подлежит обсуждению. Итак, у нее чуть больше недели свободного времени.

На другой день севастопольский экспресс уносил их к морю.

Они в одиночестве лежали на небольшом пляже, покрытом рыжеватым песком, у самой кромки моря. С трех сторон к пляжу вплотную подступали красные, в расщелинах скалы. У их ног легкие волны разбивались с шорохом, напоминавшим звук рвущейся ткани. На ясном небе неподвижно стояли точно подвешенные к лазури, пронизанные солнцем облака. Как и обещал Константин, они жили, как боги, и, лежа обнаженными у моря под заливавшими их потоками солнечного света, блаженствуя, молча вдыхали морской воздух. Уже больше недели прожили они под Ялтой в ежеминутной интимной близости в небольшом доме – его уступил Константину знакомый художник. Белостенный домик, затерянный в скалах, стоял недалеко от дороги, которая соединяла Ялту с Алуштой. В доме было всего две комнаты. Одна – большая, выходившая на юг и смотревшая тремя окнами на море, с покрашенными известкой стенами, затянутыми восточными тканями, с диванами вдоль стен, покрытыми персидскими коврами, – служила гостиной и столовой. Другая, поменьше, окнами на запад, использовалась как спальня. Из нее открывался живописный вид на сад с кактусами, вечнозелеными растениями, цветами, скалами и соснами. Позади дома была кухня и там же – помещение для служанки, готовившей им еду, – босоногой черноволосой татарки, бесшумно скользившей по дому.

Арина, как кошечка, исследующая новое жилище, обошла выбранный Константином для их совместной жизни дом, потом исчезла на кухне, где долго разговаривала с татаркой. Константин просил ее заняться хозяйством, слегка опасаясь, однако, что она и сюда внесет свою необузданную фантазию. Он ошибался. Арина показала себя превосходной хозяйкой. Еда не только подавалась вовремя, но была отлично приготовлена и отличалась разнообразием. Арина не только не считала ниже своего достоинства давать татарке кулинарные рецепты – кухня Варвары Петровны весьма славилась, – но и следила за их исполнением. Константин был в восторге от заливной осетрины, а о кулебяке оба еще долго вспоминали. Арина всерьез относилась к своим новым обязанностям и, сидя за столом, радовалась, глядя, с каким удовольствием ел Константин.

Жизнь их не отличалась разнообразием, но была полна очарования. Они просыпались поздно в комнате, уже залитой светом. Арина хлопала в ладоши, и босоногая татарка, улыбающаяся и молчаливая, приносила на подносе шоколад, чай, сметану, свежий хлеб, масло, варенье и фрукты. Они завтракали бок о бок в постели и не спешили подниматься. К одиннадцати часам покидали спальню и шли на свой маленький пляж. Здесь они возились на солнце, играли в прятки в скалах, бросались в воду, выбегали на берег, снова купались и растягивались голыми на теплом песке, неподвижно, закрыв глаза, лежали под палящим солнцем. Казалось, по коже пробегают миллионы маленьких электрических искр и разряжаются где-то глубоко в груди. Их сознание отключилось: они были частицей земли, и бесконечная Вселенная текла по их жилам. Они становились побратимами с окружающими их скалами, песком, цветами. Соленый ветер ласкал их свежие и загоревшие тела. Они не разговаривали – едва ли они сознавали свое телесное существование.

К часу дня, когда солнце палило нещадно, они, как пьяные, возвращались в прохладную столовую и обедали. Потом наступали долгие часы отдыха. В первый день Константин расположился на диване, а Арина в кровати, но на другой день, к его удивлению, она позвала его. Читая, куря, засыпая, они лежали рядом почти обнаженные. В пять часов пили чай. Наконец приходило время одеваться. Арина, вздыхая, причесывалась и надевала тонкое, как паутинка, платье.

В сумерках они выходили из дома и гуляли по дороге, которая вела к Ялте и проходила сквозь пышные плодовые и цветочные сады, посаженные вдоль моря. Часто они доходили до города, расположенного в нескольких верстах, и с наступлением ночи ужинали на террасе гостиницы, построенной прямо над морем. Внизу качались на причале суда, а порт был освещен электрическим светом больших круглых фонарей. Благоухающий ветерок доносил отдаленные звуки музыки. Окружающие с завистью смотрели на эту пару, счастье которой казалось вызовом всему свету.

Потом они возвращались к себе. Вдоль дороги ароматные кусты были усыпаны светлячками, искорками перескакивавшими с ветки на ветку, угасавшими, чтобы снова зажечься немного дальше. Их ночная прогулка проходила словно на фоне декораций, где на каждом шагу любовь сгорала коротким и ярким пламенем. Дома их ждал самовар, а потом, сбросив одежды и прижавшись друг к другу, они беседовали до глубокой ночи.

Всегдашняя сдержанность Арины улетучивалась в атмосфере постоянной интимной близости. Она стала говорить Константину „ты" после того, как тот заметил, что при ее природной искренности обращение на „вы" режет слух. В объятиях Константина она была теперь нежной и страстной любовницей, лаская его порой до исступления. И все же Константин чувствовал, что внутренне она ничуть не изменилась, оставаясь насмешливой, в свободном полете мысли доходя до нарочитого цинизма. Одна только мысль, что между ними может возникнуть любовь, заставила бы ее засмеяться характерным детским смехом. Любовь – это голубая мечта невинных девушек. Для умудренных опытом единственно реальное – ее физическая сторона, а чувственное наслаждение не следует усложнять сентиментальщиной, способной превратить в дураков даже самых умных людей.

Итак, она была благодарна своему любовнику, так чудесно организовавшему пребывание здесь, удовлетворяющее ее чувства, не смущающее ни сердце, ни разум.

У нее хватило деликатности в первую неделю их жизни на берегу моря не заводить разговора о своих прошлых приключениях. Все, что она говорила на тему любви, сводилось к общим рассуждениям. Эта трезвая, чисто материалистическая мудрость в устах Арины так странно контрастировала с искрящейся молодой энергией ее восемнадцати лет, что Константин не переставал изумляться.

Так в блаженстве проходили дни за днями, и наконец наступило десятое июня – день, когда Арина уже должна была возвратиться домой. Однажды, впрочем, Арина намекнула на необходимость точно выполнить обязательство, но от дальнейших объяснений воздержалась. Напрасно Константин, в котором проснулось любопытство и который полагал, что все знает о своей любовнице, пытался вытянуть из нее подробности. Она говорила в неясных, нарочито двусмысленных выражениях, что речь идет о долге чести, который она должна погасить. По некоторым намекам он понял, что здесь замешаны деньги. Отвечая на его вопросы, она делалась озабоченной, раздражительной и наконец попросила Константина оставить в покое эту тягостную для нее тему. Он умолк, но чувствовал: здесь было нечто неладное, и дорого бы дал, чтобы проникнуть в тайну. Прошла еще неделя, Арина чаще поглядывала на календарь, ее настроение портилось.

Как-то за ужином на террасе ялтинской гостиницы она заговорила об их предстоящей разлуке, на этот раз окончательной.

– Ты снова станешь блуждать по свету в поисках женщин, а я будущей осенью возобновлю университетские занятия. После первого семестра думаю поехать в Европу – в Париж и Лондон.

– Тогда мы сможем встретиться! – воскликнул обрадованный Константин. – Увидишь, какую сладкую жизнь я тебе устрою.

– Я больше никогда не увижу тебя, – сказала она, не повышая голоса. – К чему? Подогретое блюдо многого не стоит. Мы хорошо пожили вместе; остановимся на этом. И к тому же, – добавила она с очаровательной улыбкой, – мне повезло: я не влюбилась в тебя, хотя риск был немалый. Ты опасный человек. Но я сумела отвести угрозу. Да разве хотел бы ты, чтобы я тебя любила и страдала в разлуке с тобой?

– Да, – просто сказал Константин, – я хочу того и другого.

– Ну что ж, а вот я не хочу. У меня молодость впереди. Ее надо оберегать. Ты ведь не думаешь, что я пожертвую ею ради тебя? Ты скоро забудешь меня. В длинном списке твоих жертв маленькая девочка, как ты меня называешь, много не значит. Слава Богу, между нами все пошло так, как было установлено. Не начнем же мы снова пытаться делать то, к чему ни у одного из нас не лежит душа? Согласись, я не гожусь на роль заплаканной любовницы. Разве это по мне? Через несколько дней мы простимся…

Константин с раздражением наблюдал за Ариной. Она явно была в хорошем настроении, и ее безразличная интонация глубоко ранила его.

Они долго продолжали мучить друг друга, с невозмутимой улыбкой выискивая слабое место противника, чтобы поглубже и побольнее его ранить. С завистью глядевшие на них посетители ресторана могли вообразить, что те обмениваются тысячью нежностей, как обычно поступают влюбленные. Наконец Константин подвел итог:

– Мы близки друг другу, но в то же время нас разделяет бездонная пропасть. Я не способен преодолевать ее… Уйдем отсюда.

На губах Арины появилась болезненная улыбка. Они поднялись и пешком пошли домой. Лунная дорожка прорезала море, омывавшее спящие сады Ялты. Арина молчала, Константин не замечал очарования ночи.

Они улеглись, не разговаривая. Вдруг, уже засыпая, Арина прижалась к любовнику, притянула его голову к себе и покрыла его поцелуями.

– Прости меня, – прошептала она ему на ухо, – я злая, но больше не буду такой.

И Константин различил тот жалкий детский голосок, который слышал лишь однажды, когда Арина впервые отдалась ему.

Через два дня после этого вечера пришла телеграмма. Константин прочел ее и протянул Арине. Его срочно вызывали в Москву. Не колеблясь и не спрашивая Арину – та наблюдала за ним, – он телеграфировал в Севастополь и заказал купе на послезавтра. Арина ни словом не выказала сожаления и вечером была радостной и словоохотливой, как обычно.

Но на следующее утро, когда они еще нежились в тепле постели и, казалось, не в силах были ее покинуть, Арина удивила Константина неожиданной фразой: исходя из прошлого опыта, она пришла к выводу, что не может иметь детей. Константин заметил, что ради их взаимного удовольствия она могла бы предупредить его заранее.

– Но ты никогда не спрашивал меня об этом, – ответила она спокойно.

Константин про себя послал ее к дьяволу, но воспользовался сообщением Арины на то короткое время, что им оставалось провести вместе.

На следующий день они прощались с домиком на берегу моря и босоногой татаркой, наполнившей их автомобиль цветами. Вечером они сели в московский экспресс и через тридцать шесть часов ранним утром прибыли в Москву. Константин заручился согласием Арины провести вместе день и ночь перед разлукой. Они остановились в „Национале".

Константин боялся этих последних часов. Он должен был отправиться в долгую и трудную поездку в Нью-Йорк. В другое время он с радостью приветствовал бы прибытие телеграммы, которая подобно театральному „черту из ящика" положила бы конец безысходной ситуации. Как ни восхитительна любовница, в конце концов с ней надо расставаться. Сама судьба, разлучая их, приходила на помощь Константину, которому иначе было бы трудно найти в себе силы порвать с Ариной. Она подарила ему все лучшее, что могут дать молодость и интеллект. Мог ли он сердиться на нее за чрезмерную откровенность, так редко встречающуюся у женщин? Стоило ли ему придираться к тому, что она не любила его так, как любили другие женщины? Стоило ли сожалеть, что на прощание она не изойдет слезами, – разве он настолько глуп? И все-таки Константин, воплощенный эпикуреец, в последние часы с Ариной был так растроган, что и не думал этого скрывать. К его чувствам примешивалось беспокойство по поводу самого момента расставания, похожее на чисто физический испуг зверя, который боится, что его побьют, что ему будет больно.

После обеда они бродили по Москве. Глядя на Арину, казалось, что это ничем не примечательный в ее жизни день. Вечером она была такой же нежной и страстной, как и в те незабываемые часы в Крыму.

Но на другое утро, когда она еще была в постели, а он одевался, гроза, которой он опасался, разразилась с небывалой силой. Арина начала в своем обычном равнодушном тоне:

– Итак, завтра я буду у себя дома. О Господи, ты так любишь повелевать – скажи, как долго ты приказываешь хранить тебе верность?

Константин бросился к ней, закрыл ей рот рукой и умоляюще сказал:

– Арина, прошу тебя, во имя того, что нас связывает, не порть последние мгновения. Мы скоро расстанемся, я не знаю, что готовит нам жизнь, но сейчас сама мысль, что ты будешь когда-нибудь принадлежать другому, ранит меня. Это дико, я знаю, но ничего не могу с собой поделать… Умоляю тебя, не разрушай моих иллюзий. Позднее, когда я уеду, случится то, чего не избежать… У меня нет никаких прав на тебя. Но помолчи… Время придет нам на помощь. Помолчи, моя маленькая, надо уметь молчать…