Клод Анэ - Арина

Они выпили чаю в салоне. Константин посадил девушку на колени, и губы их соединились в поцелуе. Он начал раздевать ее. Но тут Арина оказала упорное сопротивление, и ее острые коготки были пущены в ход. За каждую вещь приходилось бороться, освобождая Арину от предметов ее туалета наполовину по доброй воле, наполовину силой, прибегая то к уговорам, то к изобретательности, то к хитрости. Легкая блузка упала на пол; на худеньком теле обрисовалась округлая крепкая молодая грудь. Избавление от юбки потребовало бесконечно долгого времени. Наконец Константин добился своего – он держал в руках почти обнаженную девушку.

Его нервы были предельно напряжены. Цивилизация научила женщину в подобных обстоятельствах оказывать лишь притворное сопротивление мужскому натиску – как раз настолько, чтобы ее партнер мог сыграть традиционную роль победителя. Такова очаровательная комедия с издавна предписанными ролями. Но, вопреки молчаливо заключенному с Ариной соглашению, Константин был вынужден сражаться и применять силу. Почему она так отчаянно защищалась, если решила отдаться ему? Во время короткой передышки он не смог удержаться от достаточно грубого замечания:

– Ну, в конце-то концов, вы знаете, зачем мы здесь. Вас предупреждали, и для вас это не впервые, все-таки…

Арина бросила на него взгляд богини и сказала с такой интонацией, что Константин почувствовал всю абсурдность своего замечания:

– Вы воображаете, что только вас я всю жизнь ждала?..

Приподнялось плечико, рубашка скользнула вдоль руки, открыв наполовину обнаженную грудь. Но в тот миг, когда Константин хотел унести девушку в спальню, она вцепилась в диван и отчетливо произнесла:

– Я ставлю условия.

– Заранее их принимаю, – ответил доведенный до отчаяния Константин.

– В спальне будет темно, и я буду как мертвая.

„Черт возьми, на кого я напал? – думал Константин. – Ввязался в авантюру с одной из современных свихнувшихся девиц, которые занимаются любовью без чувства и аппетита, как будто съедают обед. Ни тому, ни другому они не придают никакого значения… Не пришлось бы мне пожалеть…"

Держа в руках молодое нежное тело, он ответил:

– Это сумасбродные условия… Но теперь не время обсуждать их…

В тепле постели, где Арина „была как мертвая", он невольно отметил по одному очевидному признаку, что, по крайней мере, его первая мысль – о ее привычке заниматься любовью походя – была неверной. Тем временем в темноте продолжалась борьба, борьба с безжизненным телом. Резко и раздраженно Константин сказал:

– Бывают моменты, когда следует сопротивляться, но наступает миг, когда надо уметь уступить.

– Но я вовсе не сопротивляюсь, – услышал он у своего уха слабый детский и покорный голосок; в нем были едва различимы нотки страха, а необычный тембр поразил его.

В тот же миг он овладел ею.

Спустя час, сидя у туалетного трюмо, Арина расчесывала свои длинные и густые волосы. Они спадали до бедер и их легкие волны скрывали хрупкий торс.

Говоря непринужденно и свободно, она рассказывала истории из своего прошлого. Ни единым словом, ни единым взглядом не показала она, что между ними установились теперь новые отношения. Слушая ее, Константин заметил легкую царапину на своей правой руке. „Это маленькое чудовище поцарапало меня, – подумал он, – или это от булавки?"

В полночь Арина поднялась. Напрасно он уговаривал ее отужинать вместе.

– Мой влюбленный дядя ждет меня дома, – сказала она. – Вчера он отругал меня. Кажется, угадал, откуда я пришла. Тетя слышала его упреки. Последовала вторая сцена. Я хочу избежать повторения скандала, люблю, когда в доме покой.

Они возвратились пешком. По дороге она с большим знанием дела рассуждала о гимназических программах и проблемах обучения девушек. У дверей дома она показалась удивленной, когда Константин, перед тем как покинуть ее, предложил увидеться завтра в тот же час. Она согласилась, не возражая.

Уже у себя, оправляя постель перед сном, он увидел на простыне несколько капель крови. „Она поцарапала меня сильнее, чем я думал. Любопытный маленький зверек!.. Что за предшественники у меня были? Придется заняться ее перевоспитанием. Но стоит ли это труда?" – подумалось ему.

Он был настолько утомлен, что, едва коснувшись головой подушки, заснул.

Их жизнь вошла в нормальную колею. Константин никогда не виделся с Ариной в дневное время, которое она проводила в университете, а его занимали важные дела. Однажды он пообедал со своей официальной любовницей, заморской красавицей баронессой Кортинг – та уже стала удивляться его невниманию. Пришлось придумывать объяснения.

Каждый вечер он шел к дому на Садовой, где в половине девятого его ждала студентка, облаченная в привычную накидку, каждый вечер они шли пешком до „Националя", в теплой и темной комнате ложились в постель, а после полуночи одевались и шли в обратном направлении, не прекращая беседы, от которой получали взаимное удовольствие.

Арина имела обо всем на свете собственное мнение, излагавшееся уверенным тоном, не терпящим возражения. Она придерживалась крайних материалистических концепций, безжалостно высмеивала сострадание и любовь. Иногда Константин не отказывал себе в удовольствии одним словом разрушить так поспешно возводимые ею совершенные конструкции, но чаще не пытался сдерживать ее необузданную фантазию. Она словно опьяненная путешествовала в сложном мире идей. И Константин не уставал восхищаться здоровой игрой ее разума, тем, как бил сильный и светлый родник ее мысли. Он хорошо знал мир – Лондон, Нью-Йорк, Рим, Париж. „Стоит ее немного пообтесать, – думал он, – научить тому тонкому обхождению с людьми, которое дает все-таки только Запад, привить ей тон и язык тамошнего высшего общества – тогда не найдется ни одной столицы мира, где бы эта маленькая русская девушка через короткое время не одержала бы триумфальных побед. Самые светлые умы наслаждались бы общением с ней".

Да, какую притягательную спутницу и компаньонку он в ней нашел! Она возбуждала его мысль, он жил, погруженный в лихорадочную атмосферу беспрестанно возникавших новых идей и ощущений. Он угадывал в Арине неисчерпаемые богатства русской натуры, свойственный ей щедрый дар растрачивания собственного „я". „Этой девушке, чтобы добиться высших достижений, не хватает лишь систематической работы или присутствия рядом с ней превосходящего ее по интеллекту мужчины; но надо признать, – приходил он к заключению, – что здешние мужчины не доросли до подобной роли".

Каждый вечер Константин нетерпеливо ждал часа свидания с Ариной. Он сравнивал ее с баронессой Кортинг, которая превосходила девушку красотой, была добра, нежна и нетребовательна, но в результате долгой жизни на Западе приобрела ту же искусственность в поведении, что царит во французских и английских салонах. Он не мог упрекнуть ее ни в чем, кроме самого важного – ему было скучно с ней.

Рядом с Ариной он не знал скуки. Он даже забывал, что существует подобное понятие, настолько она была разносторонней и забавной: то веселой, то серьезной, то противоречивой и сумасбродной, то неприступной и задумчивой, уходившей в себя, в свое самолюбие, как в неприступную крепость.

Когда он обедал с ней, обед превращался в занимательное происшествие, когда ужинал – ужин становился похожим на праздник. Долгие прогулки между Садовой и „Националем" казались им слишком короткими. Они оставались на улице, чтобы побеседовать, и даже на пороге ее дома продолжали увлеченно говорить.

Однако в номере гостиницы „Националь" оказывалась совсем другая Арина. Он сталкивался с женщиной, по-прежнему остававшейся ему чужой. С того дня, когда Константин впервые обладал ею, он полагал, что между ними возникнут естественные отношения двух любовников. Теперь он признавал свое заблуждение. Он думал, что победил ее, но каждый раз победа ставилась под сомнение. Он чувствовал, что не продвинулся ни на шаг. Предположить, что его любовница принадлежала ему, было бы иллюзией. На самом деле она постоянно ускользала от него. Он целовал ее – она позволяла целовать себя и находила в том удовольствие, но ни разу сама не бросалась к нему в непосредственном порыве нежности.

Однажды он упрекнул ее за это. Она ответила, будто окатила ведром холодной воды.

– Не обращайте внимания, – сказала она, – я всегда такая…

„Отвратительное воспитание, – думал Константин. – С какими идиотами она имела дело до меня?"

В постели она продолжала быть „мертвой". Впрочем, иногда Константин чувствовал, как ее рука невольно прижимает его к себе. Только однажды, признавшись в крайней усталости, она позволила себе пожалеть, что уже надо вставать. Прошла целая неделя, прежде чем она согласилась оставлять дверь из спальни в салон, где горело электричество, отворенной. И все же ей не была свойственна излишняя стыдливость. Встав с постели, она шла в ванную, а потом причесывалась перед зеркалом обнаженной как девушка, обладающая хорошей фигурой, которой грех что-то скрывать.

При каждой встрече продолжалось противостояние пылкости мужчины и холодности женщины. Константин чувствовал, что эта холодность искусственная, преднамеренно вызванная усилием воли, и это еще более его раздражало. Он не прилагал усилий, чтобы приводить Арину к себе. Она делала это охотно, но, вытягиваясь в постели, казалось, умирала и для самой себя… Она лежала молча, не закрывая глаз. Самое большое, что удалось извлечь из нее в первую неделю их связи, в те моменты, когда он шептал банальные слова, которые любовники обычно шепчут на ухо обладаемой ими женщиной, – хорошо ли ей с ним, – было произнесенное безразличным тоном „ничего".

В остальное время они беседовали как близкие друзья. В постели он по-прежнему имел дело с противником, которого вынужден был побеждать и который никогда не признавал себя побежденным.

Эта борьба возбуждала Константина, и он поклялся выйти из нее победителем. В то же время он был глубоко уязвлен отношением Арины, не менявшимся ни на йоту.

Но все это были пока только мелкие стычки, прелюдия битвы.

На четвертый или пятый день, когда Арина одевалась, а Константин курил сигарету, сидя на краю кровати, он, не придавая этому значения, задал ей пару вопросов, которые приходят на ум мужчине, только что переспавшему с женщиной.

Она не ответила. Он повторил вопросы.

Не подняв головы, продолжая пристегивать чулок, она ответила ему как бы между прочим, не чувствуя яда, содержавшегося в собственной фразе:

– Я жду третьего вопроса, который обычно задавали мне все обладавшие мной мужчины после точно таких же первых двух, что и ваши…

Константин побледнел. У него хватило сил справиться с собой и не произнести ни слова. Он докурил сигарету, прошел в ванную, где оставался дольше обычного. Он вышел оттуда, когда уже пробило полночь.

– Пошли, – сказал он.

Она подошла к нему, прислонилась к его плечу и спросила:

– Что с вами? Вы кажетесь печальным. Это из-за меня?

– Ничего, моя маленькая, ты восхитительна, как всегда.

Он теперь говорил ей „ты", а она продолжала обращаться к нему на „вы".

На обратной дороге они заспорили по философскому вопросу, защищая свои убеждения с раздражением, почти с вызовом. Наконец Константин рассмеялся.

– Какого черта мы ссоримся по такому поводу? – сказал он и поцеловал Арину, которая все еще сопротивлялась.

На следующий день их борьба возобновилась, но в более сдержанной форме.

Константином владело тщеславное любопытство: узнать, почему Арина, имея такой широкий выбор, остановилась на нем и легко отдалась ему уже при третьей встрече. Он вовсе не считал себя неотразимым. С другой стороны, как бы далеко ни заходила вольность молодой девушки, трудно было допустить, что она сама выбирает себе любовника, как мужчина выбирает любовницу, нередко всего на час. Арина не была влюблена в него. Почему же она оказалась рядом с ним?

Он заговорил о знаменательном вечере, когда давали „Бориса Годунова", и вернулся к первому впечатлению, произведенному на него Ариной, к своим колебаниям между „молодой женщиной" и „подростком".

– А какое впечатление произвел на тебя я, ведь от этого во многом зависело дальнейшее?

– Я сказала себе: „Он мне подходит", так и пришла к выводу на основании собственного опыта, что только блондины обладают настоящим темпераментом. Брюнеты вспыхивают, как факел, но оказывается, что грела солома. Берешь, а в руках ничего не остается… Вернуться после нескольких неудачных попыток к тому, что хорошо зарекомендовало себя, – это благоразумно…

Она рассуждала на эту тему так же, как если бы вела приятную беседу о переменчивой погоде майского дня.

Константину показалось, что он глотнул горького лекарства. Он понимал, что на подобные провокации отвечают только парой хороших тумаков, но сдерживал себя – надо было попытаться одержать победу с помощью иного оружия. Он достал сигарету, закурил и, постаравшись улыбнуться как можно естественнее, благодушно проворчал: