Подобно многим бретонцам, Лемуа были плохого мнения о республиканских солдатах, расквартированных в их краях. Неприязнь эта еще усилилась, когда на следующей неделе Люк и Ги вернулись из поездки в Ванн. Все лицо юноши было в синяках, у обоих на руках была содрана кожа. Оказалось, что в городе проводили набор в рекруты. Солдаты посредством побоев хотели принудить Ги записаться в армию. К счастью, Люк находился рядом.

— Вы бы его видели! — восклицал Ги, пока мать обмывала ему лицо. — Когда он завладел шпагой офицера, его было уже не остановить! А потом еще и народ вмешался. Люди перевернули столы для записи в рекруты и выгнали солдат с рыночной площади.

— Могли быть последствия, — охладил его пыл Леон.

Люк пожал плечами.

— Никто не погиб. Солдаты просто остались в дураках, и это наименьшее, чего они заслуживают.

— Люк сделал то, что было нужно, — сказал старший Лемуа, — и мы благодарны ему за это.

— Мы твои должники, Валери, — неожиданно тепло отозвался Леон, потом, улыбнувшись, добавил: — По правде говоря, я жалею, что пропустил эту потеху.

На следующей неделе, когда дамы захотели нанести визит в Ванн, старший Лемуа предложил Люку сопровождать их. Леон был занят починкой конской сбруи, а отец полагал, что Люк сумеет лучше постоять за себя, нежели его младший сын.

И вот, солнечным субботним утром, едва лишь рассвело, они тронулись в путь, надеясь побольше времени провести в городе. Дорога заняла больше двух часов, и было еще довольно рано, когда старинные городские ворота остались позади. Поколесив по булыжным мостовым узких улочек, зажатых между высокими стенами домов, они добрались до залива. Фургон оставили на постоялом дворе, а сами разделились: Мадлен и ее тетушка отправились делать покупки и навещать брата Мадлен, а Люк — выполнять поручения Лемуа-старшего.

Тьери Вобон жил неподалеку от порта. Это был стройный молодой человек с шапкой волос, еще более светлых, чем у Мадлен, и лицом, покрасневшим от солнца и ветра. Он был года на полтора старше сестры, то есть почти двадцати трех лет от роду, но выглядел моложе своего возраста.

Мадлен хоть и не видела брата многие годы, но по-прежнему любила его. Он был милым, работящим, а теперь еще и страстно влюбленным в девушку по имени Жанин, которая жила на полуострове Киберон.

Оказалось, что они с Жанин встретились при самых романтических обстоятельствах. Будучи смыт с собственной лодки во время сильного шторма, Тьери был спасен ее отцом, тоже рыбаком, и доставлен к ним в дом. Жанин помогала ухаживать за Тьери, и вскоре молодые люди влюбились друг в друга.

Мадлен не удивилась, когда Тьери поведал, что они собираются пожениться, и что назначена дата свадьбы — конец мая месяца. Тетушка была в восторге и пообещала, что семейство Лемуа прибудет на свадебную церемонию в полном составе.

Побыв у Тьери, дамы отправились навестить кузину тетушки. Мать двоих очаровательных малышей оказалась больна, и тетушка решила остаться у нее на пару дней. Таким образом, возвращаться на ферму Мадлен пришлось только в обществе Люка.

По дороге они болтали вполне непринужденно, и все же Мадлен было тревожно ощущать его близость, чувствовать прикосновения его широкого плеча. Если он и вспоминал об их первом путешествии, то никак этого не показывал. Мадлен заворожено глядела на его загорелые руки, крепко держащие вожжи.

Люк не носил больше колец, на руках у него были мозоли, однако ногти его всегда были подстрижены и безупречно чисты. Как это глупо — любоваться мужскими руками, корила себя Мадлен, но ничего с собой поделать не могла. По правде говоря, она находила привлекательным в нем все, от блестящих темных волос до поношенных башмаков на ногах, и не она одна так думала. В Ванне Мадлен не раз ловила направленные в их сторону взгляды молодых женщин.

На некотором расстоянии от Ванна на перекрестке они увидели столб, указывавший дорогу на Кершолен.

Люк натянул вожжи и нахмурился, припоминая.

— Не это ли поместье принадлежало Филиппу? Которое он так и не продал…

— Да. — Мадлен пожала плечами. — Думаю, там и сейчас живет какой-нибудь его дальний родственник.

— Я не раз, проезжая мимо, хотел заглянуть туда, — произнес он, поворачивая фургон.

— Что вы делаете?

— Не откладываю на завтра то, что можно сделать сегодня, — ответил Люк. — Думаю, вам тоже хочется навестить это место.

Это был явно не тот случай, когда воспоминания детства желанны. Мадлен пыталась протестовать, но было уже поздно. Она жила в этой деревне ребенком, и почти все, что помнила о ней, вызывало в ней боль. По сути дела, она почти не знала счастья до встречи с Филиппом.

— Какая напрасная трата времени! — возмутилась она, но Люк сделал вид, что не слышит Мадлен.

Минут пятнадцать спустя они въехали в деревушку, состоящую из нескольких хижин, сиротливо ютившихся у барского дома. Здание было построено из серого камня, крутую крышу прорезали окна мансарды и высокие трубы. Все имело весьма запушенный вид. Ворота выгорели до блекло-серого цвета, а окна не первый год грезили о воде и тряпке. Несмотря на ранний вечер, вокруг не было никаких признаков жизни, за исключением пары тощих цыплят, копавшихся в грязи у стены. Люк затруднялся в точности определить, за что же так ценил это место Филипп. Правда, когда-то тут родилась Мадлен…

— Значит, здесь вы и родились, да? — Он остановил фургон.

— Не здесь, — сухо возразила она, — а в хижине за деревней.

— Не слишком привлекательное место.

— Филипп очень любил его, — обиделась Мадлен.

Он равнодушно пожал плечами, живо напомнив ей прежнего графа де Ренье.

— Убейте, не пойму, за что. Кермостен производит гораздо лучшее впечатление и гораздо больше пригоден для жизни. — Он повертел головой в разные стороны, оглядывая примыкающие земли. — Доход, который они дают, наверняка мал. Филипп не оказывал никакой поддержки арендаторам, держался только за поместье, которое на самом деле нужно было продать кому-нибудь, у кого нашлись бы время и деньги, чтобы вложить в эти земли.

— Вы же не продали Шаторанж, — напомнила она.

Мадлен была зла за то, что Люк привез ее сюда, и хотела побольнее укусить его, но, увидев в его глазах боль, пожалела о своих словах. Они были несправедливы: Люк не довел Шаторанж до упадка.

— Вы правильно сделали, что напомнили мне об этом. Я слишком мало интересовался делами в Шаторанже и потому потерял его. — Он хмыкнул. — Ваш дядюшка убежден, что земля — это не только кормилица, но и объект особой человеческой заботы. Все это, разумеется, романтическая чушь, но за последние месяцы… — Он пожал плечами и шаловливо произнес: — Господи, да ведь я сам слышал, как он разговаривал с тремя грушами у амбара…

Люк рассмеялся, и было совершенно ясно, что он полюбил старого Лемуа. Мадлен стоило усилий, чтобы удержаться и не обнять его. Почему злость на него улетучивается так быстро? Почему раздражение так быстро сменяется нежностью, от которой все внутри становится теплым и мягким?

Оба помолчали, потом Люк спросил:

— Ты никого здесь не хотела бы навестить?

Мадлен покачала головой. Он просто не мог понять, насколько безразлично ей это место. Пусть она родилась здесь, но у нее не осталось добрых воспоминаний. Они с отцом и братьями жили в крошечной хижине на краю деревни. Там никогда не было вдоволь еды, зимой не хватало тепла, и никто не знал любви. Мать умерла, когда Мадлен не было и трех лет, а отца, грубого и бездушного человека, не беспокоили ни дети, ни крайняя нищета.

Мадлен вспомнила голод и одиночество. Тьери батрачил у пожилой четы в другой деревне, а Ренар отчаянно ссорился с отцом, пока не ушел из дому за два года до того, как Филипп увез ее.

— Значит, поедем? — спросил Люк. Она кивнула, сказав:

— Поезжайте через деревню.

Взглянув на Мадлен с участием, он так и сделал. Потом по ее знаку остановил фургон на самой окраине у заброшенной хижины.

— Вот здесь я и родилась, — тихо сказала она, ненавидя себя за то, что стыдится. — Совсем не похоже на Шаторанж, правда?

— Не следовало мне привозить вас сюда. — Люк взял Мадлен за руку. — Вам очень тяжело вспоминать?

— Нет, — солгала она. — Хотя до сих пор не могу понять, как можно продать своего ребенка?.. Ведь мой отец сделал именно так, Люк. Мне бы хотелось назвать это как-нибудь иначе, но суть-то такова…

Когда он обнял ее, Мадлен не сопротивлялась. Она была рада его объятиям. Ей было так хорошо и спокойно в эти мгновения..

— О, Мади… — Люк вздохнул, нежно касаясь губами ее волос. — Должно быть, у вашего отца было каменное сердце.

Она была удивлена, что он не пытается, пользуясь моментом, поцеловать ее по-настоящему. Удивлена и благодарна. Он только дал ей то утешение, в котором она нуждалась, ничего не требуя взамен. Она подумала, что Люк проявляет чуткость, неожиданную для человека, который не может понять ее воспоминаний, поскольку родился в совершенно других условиях. Теплое чувство к нему охватило девушку с почти болезненной силой.

Мне нравится этот мужчина, думала она, более всех, кого я встречала, и его прикосновения творят со мной удивительные вещи. Она неохотно отстранилась, глядя в его лицо с благодарной улыбкой. И тут Люк снова удивил ее печальным выражением глаз. Неужели на него так подействовал ее рассказ о детстве в нищете?

На самом деле Люк думал о другом. Он снова возжелал Мадлен так же сильно, как в тот день, когда впервые сделал ей предложение, однако теперь вдруг понял, что она уже никогда не будет принадлежать ему. Он слишком сблизился с ее семьей, слишком хорошо узнал их всех и то достоинство, с которым они держатся. Разве сможет он оскорбить это поистине святое семейство предложением Мадлен стать его любовницей?

Жизнь на ферме устраивала Люка во всех отношениях. Он уже нашел людей, готовых помочь в его деле. Более того, эти места становились постепенно ему домом. Беда только в том, что он не знал, сколько еще сможет воздерживаться от попытки соблазнить Мадлен…

Когда она спросила его о причине задумчивости, он заставил себя улыбнуться.

— Вдруг навалилась усталость, — отмахнулся он. — Поехали домой.

Следующие несколько дней Мадлен была занята хлопотами на ферме. Отсутствие тетушки прибавило ей работы по дому. Люк и другие помогали, как могли, но большая часть забот легла на нее. В конце недели Люк поехал в Ванн забрать мадам Лемуа.

Свадьба Тьери планировалась на конец мая, и вся семья надеялась принять участие в торжестве. В обычные времена это было бы невозможно, поскольку один из мужчин всегда оставался для присмотра за фермой, но Лемуа-старший решил, что Люк теперь вполне способен управиться с такой задачей. В помощь ему оставался молодой Рауль. Свадьба должна была состояться в маленькой рыбацкой деревушке в восточной части полуострова Киберон, и Тьери собирался переправить туда всех на своей лодке. Мадлен с нетерпением ожидала выезда и лишь немного сожалела, что Люк не составит им компанию.

За несколько дней до отъезда на ферме объявился старший из братьев Мадлен — Ренар. Он приехал в конце дня, когда мужчины работали в поле. Мадлен возвращалась в дом, накормив кур, и увидела обросшего темной бородой гиганта, небрежно привалившегося к стене у входа на кухню. Она представления не имела, кто это может быть, и потому насторожилась.

— Мади? — спросил гигант, явно удивившись.

Прежде чем Мадлен успела ответить, в дверях появилась тетушка.

— Поздоровайся с братом, — подсказала она.

На мгновение Мадлен онемела.

Здоровяк хмыкнул и распростер объятия.

— Не думаю, что она помнит меня, тетя Мари.

— Конечно, помню, — возразила пришедшая в себя Мадлен, — но не таким! — Совершенно счастливая, она кинулась к нему и оказалась в медвежьих объятиях.

Снова хмыкнув, Ренар оторвал ее от земли, потом, поставив на ноги, осветил широчайшей улыбкой, обнажившей крепкие, хотя и кривые зубы.

— Малышка Мади! О мой Бог, как ты изменилась! Хотя ты всегда обещала стать красавицей. Иначе маркиз не забрал бы тебя…

— Ты такой большой! — воскликнула она, и брат расхохотался, запрокинув голову. Он имел здоровый и цветущий вид. На его ногах были башмаки вместо обычных сабо, и его лошадь, наверное, стоила больших денег. — И замечательно выглядишь, — удовлетворенно констатировала она. — Ты должен мне все рассказать. Где ты, чем занимаешься?

— Путешествую, — уклончиво ответил он, — что-то продаю, что-то покупаю, но мне бы не хотелось говорить о себе, сестренка. Я жду рассказов о Париже и твоих тамошних делах.

Час спустя, когда вернулись мужчины, Ренар жизнерадостно поприветствовал их. Ко всеобщему удивлению, он обнял и Люка.

— Вот не знал, что вы живете здесь, Валери! — воскликнул он. — Как вам моя сестренка, а?