Альберт видел и вовсе потаённое — страстную чувственность, едва сдерживаемую волей, но не считал Кейтона развращенным. Райс и Камэрон, с коими он познакомился в Лондоне, были пошлы и циничны, распущены и лишены брезгливости, но Энселм, хоть и проводил с ними время, как казалось Ренну, вовсе не был похож на них. Он никогда не ронял скабрезностей, не любил низменных шуток, на эти темы вообще предпочитал не заговаривать.

Симпатия и восхищение заставляли Ренна искать дружбы Кейтона. Но увы… Нельзя сказать, чтобы Кейтон отторгал его, но дружелюбие его было холодно и лишено доверительности. Альберт не мог понять, почему ему не удаётся пробиться через броню этой отстранённости: он был внимателен к Энселму, старался даже случайно не задеть его самолюбия, всегда был готов помочь и временами откровенно льстил ему — но ничего не помогало.

Произошедшее в его гостиной подлинно взбесило Ренна — это была не только обида Кейтона, но и оплеуха ему самому. Он знал, сколь раним Энселм, и какие спазмы боли, пароксизмы ненависти и злости это может вызвать. Кейтон болезненно реагировал бы и на оскорбление, нанесённое ему без свидетелей, токмо ли паче — при всех! Ренн морщился, думая, что Энселм может теперь начать избегать и его самого, и его дом, и едва ли примет его приглашение: ему будет неприятно видеть людей, ставших свидетелями его унижения.

Мисс Эбигейл искренне порадовала мистера Ренна своим заботливым вниманием к его другу. Кузина нравилась Альберту: в ней было много здравого смысла. Щедрая и приветливая, мисс Сомервилл воспринимала жизнь как-то безоблачно и вдохновенно, он всегда чувствовал в ней одухотворенное возвышение над посредственным и тягу к иррациональному. Он не боялся умных женщин, однако Эбигейл казалась ему слишком сложной. Он знал, что она способна на сопереживание, и её внимание к мистеру Кейтону сначала даже несколько обеспокоило его: Ренн боялся, что именно сочувствие унизит того ещё больше, причинит сугубую боль. Но согласие Кейтона поехать с ними на пикник чуть успокоило Альберта, но не настолько, чтобы чувствовать себя комфортно. Чёрт бы побрал эту Джоан! Ну что стоило этой бестактной дурочке зайти на час раньше? Ренну нужно было навестить двух родственниц, и он направился в Бювет, про себя продолжая досадовать на случившееся.

Девицы, оставшись втроём, чувствовали себя немногим лучше, чем Альберт. Впрочем, мисс Хилл поддерживало сознание её правоты.

— Говорила я вам, что с Джоан нужно наконец поговорить серьёзно! А вы все убеждены, что вразумление ей свалится с неба! Я сейчас же пойду к ней. Ведь ещё не поздно? Тут всего два квартала. Вы со мной?

Эбигейл покачала головой.

— Джоан плохо относится ко мне, и едва ли воспримет мои слова. Сходите вдвоём.

Рейчел состроила недовольную гримаску, но, тяжело вздохнув, кивнула.

— Хорошо, но я сделаю это просто для очистки совести. Я выскажу ей все — и мне не в чем будет себя упрекнуть.

Мисс Сомервилл остановила её.

— Так нельзя, Рейчел. Человек услышит твои слова, только если поймёт, что ты говоришь с любовью к нему. Слова любви и заботы человек слышит, но слова упрека и вразумления без любви кажутся ему обидой и оскорблением. Говори не для очистки совести, но из любви к ней. Поймите, она имеет право на сочувствие и жалость.

Мисс Ренн выслушала подругу молча, но Мелани Хилл заметила:

— В сочувствии и жалости скоро будут нуждаться все, кто вынужден терпеть её общество.

Мисс Ренн заметила, что эти слова огорчили Эбигейл и проронила:

— Хорошо, Эбигейл, я понимаю тебя. Давай, Мелани, по-апостольски «облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения», — улыбнулась она, — пойдем проповедовать заблудшей моральные прописи.

Мисс Хилл с улыбкой кивнула, но Эбигейл только покачала головой. Ей не нравился настрой подруг, но она тоже полагала, что должно всё же попытаться вразумить Джоан. То, что произошло только что в гостиной, задело её, пожалуй, не меньше, чем мистера Кейтона. Она не могла не увидеть чужой боли, побелевшее лицо же мистера Кейтона и его погасшие глаза говорили, на её взгляд, о сильных и глубоких переживаниях. Ей было жаль его.

Впрочем, ей было жаль и мисс Вейзи. От тетки Эбигейл знала, что мать мисс Джоан вышла замуж совсем молоденькой, когда ей не было ещё и семнадцати. Брак оказался неудачным, а потом молодой офицер, отец Джоан, погиб. Вдова столь ревностно пыталась найти второго мужа, что заниматься дочерью ей было некогда. Джоан поселили в доме двоюродного брата её матери. Именно туда несколько лет спустя пришло роковое известие о смерти миссис Вейзи — она умерла тридцати лет от болезни желудка. Джоан осталась в доме двоюродного дяди — человека пустого и порядком вульгарного, а так как других воспитателей у неё отродясь не было, она усвоила от него взгляды и манеры, которые теперь столь портили её репутацию в обществе. Эбигейл считала, что мисс Джоан просто не повезло: имей она в детстве хороших учителей и занимайся мать её воспитанием — она могла бы стать другим человеком. И хотя, сталкиваясь с мисс Вейзи в свете, Эбигейл порой замечала в ней не только невежество, пустоту и неуемное тщеславие, но и злость, и зависть, и откровенное пренебрежение чувствами других людей, но упорно пыталась уверить себя, что и это — следствие её сиротства и обделённости в ранней юности хорошими советчиками и добрыми примерами.

Мисс Хилл и мисс Ренн не были столь добры, полагая, что мисс Джоан давно уже вышла из отрочества, и если в детстве она могла чего-то не понимать, то им было непонятно, что мешает мисс Вейзи поумнеть сегодня? Девицы обсудили, где лучше найти мисс Вейзи, и решили, что поговорить проще всего в парке, где не будет опекуна Джоан и лишних свидетелей. Никаких увеселений на этот вечер в свете не намечалось, и Рейчел, украсившая себя новой шляпкой, и Мелани, вынужденная надеть старую, направились на Камден-роуд, где жила Джоан, полагая, что она уже дома.

Увы, опекун Джоан мистер Чарльз Уилсон сказал им, что Джоан ещё не приходила. Девицы переглянулись и решили пока прогуляться, тем более, что погода для конца апреля была прекрасная. Они не прошли и сотни шагов, как в свете вечернего фонаря заметили мистера Дарфорда — обаятельного тридцатилетнего джентльмена, бывшего всегда душой любого общества. Он умел рассказывать щекотливые истории и интригующие слухи, его хрипловатый, альковный голос был завораживающим. Дарфорд слыл покорителем дамских сердец — до прошлого года, когда отец положил конец его беспечному существованию, проигравшись в пух. Теперь лоск исчез, Джеймс Дарфорд вынужден был перестать шутить и начать зарабатывать себе на жизнь репетиторством.

Девицы поприветствовали его.

— Мистер Дарфорд, вы откуда? Не попалась ли вам мисс Вейзи?

Джентльмен, однако, уверил их, что сегодня не имел счастья видеть мисс Вейзи, однако, от полковника Корниша слышал, что она заезжала к нему с каким-то молодым человеком. Тон Дарфорда был спокоен, но мисс Рейчел и мисс Мелани почувствовали в нём легкую принужденность. Мисс Ренн переглянулась с мисс Хилл и тихо спросила:

— Полковник, видимо, добавил ещё кое-что?

Молодой человек пожал плечами.

— Он немолод и, возможно, склонен к излишне ригористическим суждениям.

Девицы снова переглянулись. Недоговоренность иного рода красноречивее самых откровенных суждений. Но тут их разговор был прерван появлением на перекрестке особы, о которой шла речь, и мистер Дарфорд поспешил откланяться.

Мисс Вейзи увидела свою родственницу и её подругу издалека.

— О, вы здесь? А я зашла к портнихе. И представьте, она говорит, что платье может и не быть готово к среде. Каково? Я устроила скандал.

— Джоан, — Мелани поморщилась от громкого голоса говорившей, — нам надо поговорить. Пойдем сядем. — Она указала на лавку в небольшом сквере неподалёку, окруженную желтым фонарным светом.

На слова Мелани Джоан подняла брови, но, заинтригованная, не возразила. Она была несколько удивлена серьёзным видом Мелани и Рейчел.

— Джоан, мне хотелось, чтобы ты правильно поняла нас. В последнее время ты стала поступать неразумно, хотя, возможно, сама не замечаешь этого. Твоё поведение обществе подвергается весьма многими критике. Они считают, что ты ведёшь себя нескромно и даже дерзко, вызывающе бестактно и грубо. То, что мы видели сегодня, к несчастью, подтверждает, что эти разговоры имеют под собой основание. Я не верю, чтобы ты не понимала, что поступила бестактно по отношению к человеку, которого видела впервые в жизни. Ты походя, бездумно оскорбила мистера Кейтона, в свете же постоянно позволяешь себе резкие и непродуманные замечания. Зачем? Неужели ты не понимаешь, что такое поведение вредит тебе в глазах общества?

Джоан выслушала Мелани и усмехнулась.

— Дорогая моя, неужели ты думаешь, я не понимаю, что стоит за этими словами? Зависть и ревность — и ничего больше. Пока не появилась я, — ты с подружками притязала быть королевой балов, но теперь никому и в голову не придёт подобное. Я видела, как ты побледнела, когда леди Эллисон похвалила моё платье! А когда милорд Комптон назвал меня очаровательной, тебя, дорогая Рейчел, так и передернуло. Думаешь, я не заметила? Не считайте меня дурочкой — я всё вижу. Милорд Беркли правильно сказал, что со мной никто не сравнится, а вы просто завидуете!

— Бог мой, Джоан, опомнись! Нельзя же принимать за чистую монету светские комплименты!

— Стало быть, надо принимать за чистую монету твои глупости?

Мелани вздохнула.

— Хорошо. Пусть мы ревнуем или завидуем. Но зачем ты столь уничижительно отозвалась о Кэтти Митчелл? Как можно так говорить? Что она тебе сделала? Что могло заставить тебя оскорбить мистера Кейтона? Эта бестактность тоже вызвана нашей завистью? И каким же образом?

— Я этого не говорила. Он просто напугал меня. Такой уродливый….

— Хорошее воспитание, Джоан, в том и заключается, чтобы не выказывать ни необдуманных слов, ни поспешных мнений. У мистера Кейтона необычная внешность — но разве мы выбираем себе лицо? Ты ни за что ни про что оскорбила человека.

Джоан рассердилась.

— Ничего, ваша гордячка Эбигейл Сомервилл утешит его! Недаром же она прослыла столь воспитанной особой! Но я уверена, это именно она настраивает против меня людей.

— Ты абсолютно несправедлива к Эбигейл. Ты сама настраиваешь людей против себя — бестактными замечаниями и вздорными обвинениями! — чаша терпения Мелани истощилась. «Брони веры и любви и в шлема надежды спасения» ей стало не хватать.

— Перестань, всё дело просто в том, что я пользуюсь успехом, а чужой успех всегда вызывает зависть, но вы не хотите себе в этом признаться! Мне надоело выслушивать ваши пустые упреки. — Джоан торопливо вскочила и пошла к дому.

Мелани с тоской взглянула на все это время молчавшую Рейчел, поймала её ответный взгляд и пожала плечами.

— Надеюсь, Эбигейл не упрекнёт нас в отсутствии любви — я не знаю, как с ней говорить. Я, видите ли, побледнела, когда леди Херриэт похвалила её платье!! Да просто булавка с воротника уколола мне шею! Вот дурочка-то… Но почему ты молчала?

Рейчел вздохнула.

— Для молчания есть тысяча причин, Мелани, но самая главная — когда нечего сказать. Я же говорила, с ней бесполезно разговаривать. Она совершенно ослеплена, ничего не хочет слышать. Она возгордилась, стала самолюбива и пристрастна, а пристрастие мешает ей правильно оценить себя — отсюда глупость…

Мисс Ренн была недалека от истины, но кое в чём ошибалась. Джоан Вейзи, действительно, воспитанная далеко не в лучшем обществе, возносилась своим успехом и вниманием молодых людей. Но девица многого и натурально не понимала, была неумна и не привыкла считаться с чужими чувствами. Не надменность порождала в ней неразумие, но скорее именно глупость провоцировала её на высокомерие. Но это мало что меняло.

Девицы, понимая провал своей миссии, были огорчены, но досада мисс Рейчел умерялась тем, что она оказалась права, а мисс Мелани решила компенсировать неудачу вразумления мисс Джоан посещением ещё открытой модной лавки на центральной улице. Когда они вернулись обратно, обременённые приятной ношей новых приобретений, Эбигейл поинтересовалась результатом их вояжа.

Мелани доложила:

— Нам выговорили, что мы преисполнены зависти и ревности, что ты настраиваешь против неё общество, и наши пустые упреки ей надоели. — Мелани вздохнула. — Честно говоря, во время разговора с ней мне почему-то стало страшно… Неужели Энн права? — Она взглянула на Рейчел и перевела глаза на Эбигейл.

Эбигейл кивнула.

— Мне давно страшно. Кто такой этот мистер Роуэн? Насколько я поняла, это тоже сокурсник твоего брата, Рейчел? — Та кивнула. — Значит, он приехал одновременно с Альбертом и мистером Кейтоном? Два дня назад? И их познакомил милорд Беркли? — Рейчал молча кивнула. — Она же говорила с ним так, словно они знакомы неколько лет. К чему такая фамильярность? Дай Бог, чтобы мистер Роуэн оказался джентльменом, ну, а если нет? Такое поведение не доведёт до добра.