– Совпадение?! – взревел старик и подался корпусом вперед так резко, что выронил бокал. Хрупкое стекло не разбилось, но вино бордовым пятном расползлось по давно утратившему свой первоначально светлый цвет ковру. – Во второй раз, может быть, и да. Но в первый… Ты обманул этого молодого человека! И обманом своим погубил!

– А что мне оставалось делать? Ты отказался мне помочь! – закричал молодой. – А я обратился к тебе с последней, можно сказать, надеждой! Понадеялся, что ты проявишь сочувствие и поможешь. Но вместо этого ты отправил меня к специалистам! Да был я у них, был! Ушел ни с чем! Ты – моя последняя надежда. Я ждал помощи, я так на нее надеялся, а вместо этого ты развел руками и сказал, что бессилен!

– Я не обманул тебя.

– Но ты знаешь, как вернуть себе силы! Сделай это еще раз! Только один раз! Тем более что грязную работу за тебя я уже выполнил, – молодой человек усмехнулся, а старик сжал узловатые пальцы в кулаки.

– Убить тебя за это мало, – глухо пробормотал он, почти с ненавистью глядя на своего гостя. – Верни мне то, что ты взял без спросу. А там поговорим.

* * *

Андрей приехал с пунктуальностью военного, ни минутой раньше, ни минутой позже. Его звонок в дверь совпал с сигналами точного времени, извещающими о наступлении полудня. И когда он вошел в квартиру, внося с собой смесь запахов мороза, терпкого, с можжевеловой нотой, одеколона и чего-то еще – вкусного, свежего, сердце Ники сладко сжалось. Разволновавшись, она засуетилась и вместо того, чтобы скрыть свое волнение, выдала его еще больше.

– Привет! Ты… Ты так вовремя! А я собралась завтракать. Будешь со мной? Я заварила хороший чай, тебе понравится. Ты любишь варенье? Вишневое?

Вопрос про варенье прямо здесь, у порога, рассмешил Андрея:

– Ника, Ника, не суетись! Чаю выпью, но чуть позже. Дай хотя бы разуться.

– Извини, – смутилась она до багрянца на щеках.

– Ничего, все нормально.

Он осторожно поставил на пол жалобно мяукающую сумку и принялся снимать ботинки.

– Ой, какой маленький! И… – Ника хотела сказать «страшненький», потому что крошечный котенок и правда не блистал красотой, был худым до выпирающих позвонков и ребер, с грязной взъерошенной шерсткой и вытаращенными от ужаса глазами; но вовремя спохватилась и выдавила: – Симпатичненький…

– Красавец, правда? – выдохнул Андрей с такой гордостью, будто и впрямь демонстрировал откормленного холеного кота. И, взяв на руки мгновенно вцепившегося в рукав его куртки котенка, добавил: – На тебя похож!

«Ну, уж спасибо!» – Ника даже не нашла что ответить, не зная, то ли обидеться на такое сравнение, то ли принять его как комплимент – сомнительный, правда. Грустно, если она вызывает у Андрея ассоциации лишь с подобными жалкими котятами. А Андрей уже, не обращая внимания на девушку, принялся поглаживать котенка большой ладонью, под которой тот мог спокойно укрыться целиком. Ника переминалась с ноги на ногу, чувствуя себя так, будто это она находилась в гостях, а не Андрей.

– Э-э… – наконец, осмелилась прервать она гостя, что-то ласково бормотавшего заурчавшему с громкостью трактора котенку. – Андрей, может, в комнату пройдешь? Или так и будешь возле порога стоять?

– Ой, да, конечно. Держи! – Он протянул девушке нового жильца, торопливо снял куртку и, повесив ее на крючок, поднял сумку, в которой что-то загремело.

– Я тут кое-что купил по дороге: еду, песок, лоток. В общем, необходимое кошачье «приданое».

– Вот уж не думала, что тебе до такой степени нравятся животные… – тихо сказала Ника, направляясь с котенком в комнату. Андрей вошел следом за ней и, поставив на пол сумку, принялся доставать из нее покупки.

– Я бы зверюшку себе оставил, да жена вчера расскандалилась не на шутку, – с плохо скрываемой горечью произнес он. – Она вообще не хочет иметь ни животных, ни детей…

– А ты? – вырвалось у Ники, и Андрей, на мгновение прервав свое занятие – рассматривание кошачьих мисок, бросил на девушку такой взгляд, что она тут же пожалела о своем опрометчивом вопросе.

– А я – хочу, – с вызовом ответил он и поспешно сменил тему: – Это хорошо, что котенка берешь именно ты, а не кто-то посторонний. В таком случае я смогу его иногда проведывать. Если ты разрешишь…

– О чем ты! В любое время, когда пожелаешь, – с чувством воскликнула Ника. Немыслимый подарок – визиты Андрея! Ради такого стоило принять на жительство этого несимпатичного, трясущегося от холода и страха малыша.

– Ты – ангел! – с чувством выдохнул он, глядя на нее почти с обожанием. И Ника, покраснев еще больше, еле слышно пробормотала:

– Так чай будешь? Я заварила вкусный, и у меня есть…

– Да-да, помню, вишневое варенье! – засмеялся Андрей, поднимаясь с корточек. – Буду!

Он просидел у нее где-то с час. И так было непривычно – видеть его за своим столом, подливать ему чай, подкладывать варенье и со смущенной улыбкой расспрашивать о некоторых его делах. Осмелившись, Ника робко поинтересовалась, не останется ли Андрей и на обед, но тот, спохватившись, сказал, что Лилька, возможно, вернется к обеду домой, поэтому и он должен вернуться. И хоть упоминание о жене на пару мгновений омрачило настроение Ники, но не смогло испортить его вконец.

В таком приподнятом настроении, вспоминая каждую фразу Андрея, каждый его жест и взгляд, она пробыла до самой ночи. И даже, воодушевившись, затеяла генеральную уборку и справилась с нелюбимой домашней работой с такой легкостью, будто для нее не было интересней занятия, чем мыть полы, вытирать пыль, разбирать сваленные в кресле вещи. Котенок с настороженным любопытством осматривался, но, похоже, ничего не имел против нового жилища. Ника, весело на него поглядывая, решила, что мудрствовать с именем не будет и назовет котенка Рыжим.


Позднее воскресное утро прошло в бесплодных ожиданиях: не позвонит ли Андрей? Вчера, уходя от нее, он, как необязательный любовник, пообещал позвонить. Ника удержалась от не менее пошлого «я буду ждать». Но, закрывая за Андреем дверь, она приоткрыла другую – дверь своих ожиданий. Ведь должен же он позвонить – справиться о котенке! Но утро лениво переросло в день, а Андрей так и не позвонил.

– Твой «папочка» – самый «настоящий мужчина», – в сердцах заявила Ника котенку, довольно урчавшему над миской с кошачьим кормом. – Сплавил тебя мне, одарил одноразовыми алиментами в виде пакета с кормом, и все, привет! Даже не позвонил, чтобы поинтересоваться нами! И как тебе это нравится, а?

Котенка гораздо больше интересовала еда, чем растрепанные чувства хозяйки. Ему, похоже, было все равно, позвонит его «приемный отец» или нет, главное, чтобы мисочка была полна вкусного паштета.

– Вот что! Мы не будем ждать его звонка! Нам и вдвоем хорошо, и мы вовсе не нуждаемся в том, чтобы кто-то звонил нам и интересовался нашим настроением. Настроение у нас прекрасное, так?

С этим котенок согласился, поднял голову, посмотрел на хозяйку круглыми глазами и мяукнул.

– Вот и отлично, Рыжий!

Чтобы отвлечься от напрасных ожиданий, Ника достала конверт с рукописью и вытащила тот отрывок, который вчера не успела перечитать.

«…Однажды в его жизни произошел серьезный и непредвиденный сбой, словно в надежной стене крепости незаметно расшатался камень и вслед за этим обвалился изрядный кусок кладки. Мальчик научился не замечать ни холода, ни жары, преодолевать усталость, справляться с физической болью, глушить в себе страх, но как победить нахлынувшие на него Чувства, не знал. Они оказались тем сильнее, что выпали на период бурной гормональной перестройки, когда он переживал период превращения из ребенка-подростка в молодого мужчину.

Как только выдавалась возможность, мальчик бежал в деревню, чтобы тайно поглядеть на Плясунью, как про себя звал он девушку, имени которой не знал.

Впервые он увидел ее на деревенском празднике, на который пришел без приглашения. Со стороны, не участвуя ни в играх, ни в танцах, ни в каких других забавах, которым с удалью и азартом предавалась деревенская молодежь, мальчик наблюдал за людьми. Он знал, что местные судачат о нем, относятся настороженно. Видимо, из-за старика, которого хоть и уважали, но побаивались. Пусть.

На празднике ему быстро наскучило, и он собрался уже уйти, как вдруг увидел ее – ангела, сошедшего на землю. Когда незнакомка вышла в круг, все расступились, а гармонист, игравший что-то залихватское, замер, оборвав музыку так резко, словно его пальцы, до этого ловко бежавшие по клавишам, наткнулись на невидимое препятствие. Девушка плавно подняла руки, будто давая команду, и гармонист вновь заиграл, но на этот раз что-то тягучее, плавное, сладкое и одновременно грустное. Но не сразу он смог настроиться на новую мелодию. Пальцы гармониста поначалу спотыкались, перебирали клавиши с такой неуверенностью, будто долгое-долгое время не касались их и успели потерять сноровку. Впрочем, парня можно было понять. Красота девушки была ослепительной, как отражающийся от хрустальных вод ручья солнечный свет. Не только гармонист не мог отвести от нее взгляда; деревенские парни все как один приосанились, а те, кто оказался посмелее, пошли вокруг танцующей красавицы вприсядку. Но девушка не замечала кавалеров, всеми силами старающихся привлечь к себе ее внимание. Она словно растворилась в танце.

Мальчик, завороженный красотой и грациозностью Плясуньи, наблюдал за ней из своего укрытия. И что-то новое зарождалось в его душе, поднималось горячей волной, будоражило кровь. Ему впервые за долгое время хотелось и плакать, и одновременно смеяться. От счастья и грусти.

Музыка смолкла. Девушка плавно опустила руки и, будто очнувшись от глубокого сна, растерянно осмотрелась. А затем, словно впервые увидев окружающих ее людей, приветливо всем улыбнулась. Короткая пауза, длившаяся ровно столько, сколько гармонисту понадобилось, чтобы перевести дух. Молодежь вновь сошлась в хороводе, включив в него и Плясунью. Кто-то из парней заметил мальчика и весело поманил его, приглашая в общий круг. Но тот отчаянно замотал головой и, закрыв лицо ладонями, круто развернулся и убежал.

Почти до утра он отсиживался в лесу, не шел домой. Ночной холод лапал его худое тело стылыми ладонями, но мальчик не замечал этого, наоборот, он чувствовал жар от взбудораженной крови. Что-то ему подсказывало, что нужно таить этот секрет, не открывать его даже старику. Особенно ему.

Он стал чаще бегать в деревню. Иногда долго слонялся по улочкам, попадая под неодобрительные взгляды селян. Но о чем бы ни судачили за его спиной жители, ему не было до этого дела. Он ходил в деревню не к местным, он ходил, чтобы тайно поглядеть на Плясунью.

Он наблюдал за ней издалека, никогда не подходил близко, не заговаривал с ней. Иногда, следуя за девушкой на расстоянии, чтобы она его не видела, провожал ее до дома и какое-то время еще прятался за поленницей, с грустью глядя на окна избы и надеясь, что в них на мгновение мелькнет силуэт красавицы…»

Закончив чтение, Ника взяла телефон, чтобы, наконец, позвонить родителям Эдуарда. Как бы ей ни хотелось оттянуть этот звонок, сделать это было нужно. В последний раз с родителями Эдички, Юлием Борисовичем и Ириной Петровной, она виделась не так давно, на сорок дней. Но с тех пор не звонила им, хотя они наверняка ожидали ее звонка. Для Юлия Борисовича и Ирины Петровны Ника была потенциальной невесткой – невесткой номер один, вне конкуренции, – и хоть сама девушка в мягкой форме давала понять, что Эдуард был для нее лишь приятелем, позиции своей его родители не меняли.

Набирая домашний телефон родителей Эдуарда, Ника испытывала угрызения совести и за то, что она так долго им не звонила, и за то, что собиралась обременить просьбой. «Я делаю это ради Эдички! Он хотел что-то сказать мне, но не успел. Я просто пытаюсь выяснить, что именно», – так уговаривала она себя, слушая в трубке длинные гудки. И вот когда она уже собиралась дать отбой, услышала уставший голос Юлия Борисовича:

– Говорите.

– Здравствуйте, Юлий Борисович! Это Ника. Извините за беспокойство…

После обмена необходимыми любезностями, вопросами и сочувствиями, Ника изложила свою просьбу. Она рассказала Юлию Борисовичу почти правду, но, конечно, умолчала про командировку и гибель редакционного фотографа. В ее изложении дело выглядело вполне достойно: Эдуард закончил роман, но передал Нике лишь первую главу, а ей хотелось бы найти полный текст, чтобы составить рецензию и попробовать представить рукопись в то или иное издательство.

– Конечно, конечно! Он был бы так счастлив, мой мальчик! – засуетился Юлий Борисович, и Ника почувствовала угрызения совести, потому что знала, что романа больше нет, а тех отрывков, что сохранились, недостаточно для публикации.

– Ирина гостит у матери, но я сегодня весь день дома. Приезжай в любое время, – пригласил Юлий Борисович, и Ника сказала, что через час-полтора подъедет.