– По рукам, – улыбнулся Зимин. – С Донелли, думаю, проблем не будет.

– ОК! – Тед тоже улыбнулся. Несмотря на боль в плече и гипс, он почувствовал легкость. Если он встретит Анну, ему не надо будет признаваться в истинных целях своего пребывания здесь. Потому что этих целей уже не существует.

Глава 9

«Гранд-Норд» жил своей обычной жизнью. Уезжали и приезжали гости, в холле по-прежнему сидели симпатичные люди и пили кофе, усталые туристы что-то отмечали в картах и по старинке подписывали красочные открытки, бросая их затем в прелестный винтажный почтовый ящик.

– В наш век имейлов, смс-сообщений и скайпа зачем люди пишут открытки? – как-то удивилась Саша Соколова, продавая одной гостье полдюжины «московских видов».

– О, я пишу эти открытки себе, – ответила та, – получу их, скорее всего, когда буду дома. Закончится отпуск, наступят будни. И мне приятно будет читать то, что я написала сейчас. Так я возвращу себе часть этого времени…

Саша запомнила эти слова.

– «Возвращу время» – тебе не кажется, что в этом выражении есть какая-то несуразность? – спросила она как-то Антошина.

Тот промолчал, потому что понимал: совсем не этот вопрос хотела задать Саша. Она хотела спросить: «Я могу перестать бояться? И не придется ли нам возвращать кому-либо время, которое мы провели вместе?» И Антошин, хоть и решил все для себя, промолчал. Та сцена, когда Северцева колотила его сумкой, обескуражила Сергея. Никогда он не подозревал, что его жена, такая деловая, собранная, скорее циничная, чем чувствительная, может дать волю эмоциям. Не подозревал, что они у нее вообще есть. Ему казалось, что давным-давно их совместная жизнь перестала выходить за рамки деловой жизни. Да, бывала редкая близость, редкие поцелуи, порой они уединялись где-нибудь и болтали. Только болтовня эта вертелась вокруг отеля. Иногда они даже планировали отпуск – вдвоем, на островах, на белом пляже. Но этим планам не суждено было сбыться – отель и интересы дела перевешивали планы и мечты. А кто знает, вырвись они на неделю к морю-океану, глядишь, и вернули бы себе то самое время, когда, кроме отеля, у них были они сами.

Да, Антошин все для себя решил – он любил Сашу Соколову и понимал, что он должен расстаться с женой по-человечески. Может, ей это и не надо, но это надо ему. Он всегда был честен перед Натальей. Он был верен ей и обещаниям, которые когда-то давал. И сейчас, уже перевезя все свои вещи, уже отдав Наташе ключи от их квартиры, уже по вечерам помогая Саше готовить ужин на их маленькой кухоньке, он чувствовал груз недосказанности, недоговоренности. Словно он закрыл дверь, но забыл запереть ее на ключ, и внезапный шальной ветер может распахнуть ее.

* * *

Наталья Северцева находила время забежать к тем, кто выздоравливал теперь в отдельных комфортабельных номерах ее отеля. У Теда Карона она бывала всего несколько минут. Ей мешал немой вопрос, который стоял в его глазах. Он все ждал ту самую девушку. И ничто его не могло отвлечь от этого ожидания. Северцева даже удивилась и позавидовала такой силе чувств. «Это вряд ли увлечение. Это что-то более сложное. В конце концов, успешный человек, симпатичный – наверняка пользуется успехом у женщин. Зачем ему случайная знакомая?! Но ведь тоскует же? Да, тоскует!» – думала Наталья Владимировна, пытаясь развлечь Теда рассказами о событиях в отеле. Но Карон слушал рассеянно и, не дождавшись вестей об Анне, начинал жаловаться на боль в ключице, брюзжать по поводу слишком сытных завтраков и отсутствия хорошей питьевой воды.

– Мы вам любую привезем! Только скажите! – восклицала Северцева и добавляла: – Вы списочек пожеланий составьте! Я позже у вас его заберу и все-все выполню!

И с облегчением сбегала. С облегчением, потому что ее ждал другой больной, и разговоры с ним неожиданно доставляли Наталье Владимировне несказанное удовольствие.

Петр Петрович Лучиков поправлялся медленно. Врачи, как, впрочем, и все другие, кто был осведомлен о произошедшем, не переставали удивляться тому, как легко отделался выпавший из окна. Да, его фактически поймал Тед Карон, да, в этот день во дворе было разложено множество килимов – гладких плотных ковров, которые с некоторых пор в сухую погоду вытаскивали во внутренний двор для уюта. Да, рядом стояли апельсиновые деревца, и их тугие кроны тоже сыграли роль подушки. Все это так, и все же…

– Вы просто счастливчик! – не уставала повторять Северцева, глядя на румяное лицо Лучикова. От большого внимания к своей персоне, от того, что Наталья Владимировна не приходила без гостинца, от того, что он вынужден лежать в постели в присутствии такой симпатичной женщины, Лучиков сильно краснел. Но Северцева словно бы и не замечала этого. Она удобно устраивалась в кресле рядом с кроватью и начинала развлекать больного байками. Сначала Петр Петрович напрягался, а потом перестал и смеялся во все горло. И тоже принимался рассказывать истории из своей профессиональной жизни.

– У вас огромный опыт, – как-то сказала Северцева, – просто огромный. Недаром вы советник компании.

– А… – махнул рукой Лучиков.

Он искренне считал, что ничего особенного не делает. К тому же его мало интересовала картина в целом. Он любил решать задачи сложные, головоломные, иногда секретные, но узкие. Касающиеся одного-двух вопросов. Лучикова никогда не интересовала стратегия. Он был превосходным тактиком.

– Не отмахивайтесь, я уже поняла, что у вас отличная логика. Вы профессионал высокой пробы. Я бы от такого сотрудника не отказалась бы. Но вы к нам не пойдете, как бы вас ни звали. Мы не слишком для вас солидны!

– Вы – это «Гранд-Норд»? – спросил вдруг Лучиков.

– Ну да, – ответила Северцева, – после того, что вы мне рассказали за эти дни, я понимаю, что второго такого кризис-менеджера не найду.

– А что, у вас кризис? – поднял свои пшеничные брови Лучиков.

– Нет, – невозмутимо ответила Северцева, – но действовать надо превентивно!

После этого разговора Лучиков вдруг впал в задумчивость. Даже сиделка заволновалась: она еще не привыкла к тому, что Петр Петрович – это большой ребенок. Что он может потерять аппетит только при одном упоминании о проблеме.

На следующий день после этого разговора Лучиков, глядя на то, как Северцева наливает ему какой-то «очень полезный чай», произнес:

– Я бы подумал о том, чтобы сменить работу. Но вы меня к себе не возьмете. Что бы ни говорили, как бы ни хвалили.

– Это почему же? – Северцева замерла с чашкой в руке.

– Потому что я не просто так выпал из окна. И не чемодан я старался разглядеть. Я хотел покончить с собой. Понимаете, выпрыгнуть из окна. Но потом вдруг… Короче, не получилось, чемодан помешал.

– Чемодан? – переспросила Северцева, не зная, плакать ей или смеяться.

– Ну да, королевский, – вздохнул Петр Петрович.

– Но почему? Зачем вы это решили сделать?

Лучиков растерянно посмотрел на Северцеву.

– Несчастлив. Очень несчастлив, – просто ответил он.

– Господи, да с чего вы это взяли?! С чего вы взяли, что несчастливы?! Сколько людей по-настоящему несчастливы! Вот, например, я! От меня муж ушел. Мы столько лет прожили вместе. А он ушел. Вот сейчас и ушел.

– Да? Это к Александре? Почему-то мне так и казалось, – грустно сказал Лучиков.

– Вы заметили? – ошарашенно спросила Северцева.

– Ой, да я же на работе, кроме как о работе, ни о чем не думаю. А в свободное время наблюдаю. Но тут не был уверен.

– Да, к ней. Она отличный сотрудник. И на своем месте, – постаралась быть справедливой Северцева.

– Она очень симпатичная, – произнес Петр Петрович неосторожно.

Северцева вздохнула, а Лучиков спохватился:

– Но вы лучше. Понимаете, вы сильная такая, волевая… Я всегда завидовал таким людям.

– Бросьте. Тут нечему завидовать. Особенно если просчитаешь прибыль, – усмехнулась Наталья Владимировна.

– Да, прибыль. Я вас понял. Аллегория. У меня ведь тоже такая история… – Лучиков постарался лечь на бок и, предварительно вздохнув, рассказал про свою жизнь, женитьбу, про то, как его выставили из дома. Он рассказывал про одиночество и собственную растерянность. И рассказывал это без намека на жалобу и сопливое умиление собственными бедами. Его голос звучал ровно, словно он отчитывался на собрании акционеров.

– Так вот, я уже собрался шагнуть вниз, но вы так неудачно эти самые герани посадили и такие у них ящики неудобные, – вдруг скатываясь на свой ворчливый тон, заключил Лучиков, – что ничего у меня не получилось!

– И слава богу! – воскликнула Северцева. – Как вы могли так поступить! И, потом, у нас в отеле столько мест, чтобы и отдохнуть, и отвлечься, и просто побыть рядом с людьми! Как вы могли сидеть в своем номере словно сыч! Такой умный, такой интересный мужчина!

Северцева говорила искренне. Она после всех этих визитов к пострадавшему видела в нем действительно умного, доброго и очень мягкого человека. Человека, который оказался один-одинешенек в этом мире и понятия не имел, что с этим одиночеством делать. Он зарабатывал большие деньги, но избежал больших соблазнов и порочных трат. Его ценили на службе, но сам себе он не нравился. Он встречался с женщинами, в которых иногда даже слегка влюблялся, но страх быть выгнанным удерживал его от сильного чувства. Северцева же видела несчастливого – вопреки очевидным достоинствам – человека, и ей захотелось пожалеть его. Обычной жалостью, без примеси оценки, без определения рейтинга, без всех этих штучек, которые современные люди держат у себя в голове.

– Вы прекрасный человек. И вы должны очень беречь себя, – сказала она.

– Зачем? – посмотрел на нее Лучиков.

– Затем, чтобы сделать счастливым кого-нибудь. Понимаете?

– Понимаю, но думаю, что вы просто успокаиваете меня.

– Вы не маленький мальчик, чтобы вас успокаивать. Вы взрослый человек. И просто не видите себя со стороны.

Северцева встала.

– Вам уже надо идти? – грустно спросил Лучиков.

– Да, отель не ждет.

– Спасибо, что заходите проведать меня.

– Я делаю это с удовольствием, – ответила Наталья Владимировна.

Выходя из номера Лучикова, она совершенно не думала о делах, которые ждали ее. Она думала, что же сделать такого, чтобы Петр Петрович повеселел…

– Наталья Владимировна, простите, вы будете у себя через полчаса? Я бы хотела обсудить предстоящую конференцию. – Саша Соколова окликнула Северцеву, когда та уже входила в лифт.

– Нет, боюсь, еще не буду. Хочу наведаться в ресторан. А что, вопросы какие-то? Давайте попробуем обсудить по дороге.

Она вошла в лифт. За ней последовала Саша. Двери захлопнулись, и обе женщины оказались наедине. Они так старательно избегали этого в последнее время и вот…

– Наталья Владимировна, – Саша запнулась, потом посмотрела прямо в глаза Северцевой, – надо выделить сотрудников для работы на конференции. Я знаю, что сейчас людей мало – многие ушли в отпуск. Но мероприятие сложное, требуется и охрана, и сервис.

Северцева помолчала. Она разгадала ход Соколовой. Был велик соблазн, оставшись наедине, завести женский, немного склочный, касающийся злосчастного «треугольника», разговор. У каждой из них был соблазн произнести то, что давно отрепетировано. Саша могла, торжествуя, извиниться за причиненное горе. Северцева могла упрекнуть Сашу в неблагодарности. Ведь именно Наталья Владимировна дала зеленый свет ее карьере. Им было что сказать друг другу. Но они не сделали этого.

«Она – настоящий профессионал. И не опустится до дрязг. В конце концов, в жизни все может случиться… Я не ошиблась в ней, – с каким-то странным великодушием подумала Северцева. – Я никогда ничего ей не скажу. Пусть все это останется на совести Антошина».

– Я посмотрю списки сотрудников, – ровным голосом проговорила Наталья Владимировна. – Кажется, мы сможем выкрутиться. Тем более что через два дня выходят трое новеньких. Я уже подписала приказы о назначениях.

Лифт остановился, дверь открылась.

– Я вас поняла, – спокойно ответила Саша и шагнула из лифта, – теперь пойду проверю бронь.

– Хорошо. – Северцева улыбнулась и уже собралась было идти, но вместо этого вдруг спросила Сашу: – Вы никогда утку по-пекински не готовили?

– Нет, – оторопела Саша, – но рецепт можно в ресторане спросить.

– Точно! – воскликнула Северцева. – Спасибо! Самые очевидные вещи мне в голову как-то не приходят!


Наталья Владимировна никогда не уходила с работы рано, чем иногда сильно раздражала подчиненных. Северцева знала, что ее ухода ждут, чтобы принять позу «вольно». «Это – служба. Поэтому, если ты не можешь провести смену в рабочем состоянии, тебе надо увольняться», – думала она, проверяя подчиненных. Сама Наталья Владимировна, казалось, не уставала никогда. И дел у нее дома не было, из-за которых надо уйти раньше. И неизвестно, в какое время суток она делала прическу и маникюр. В отельный салон не ходила, считая это неэтичным, а покидала рабочее место тогда, когда все парикмахеры и маникюрши спали. Что же должно было произойти, чтобы Северцева ушла с работы в три часа дня?