— Послушай, князь Ольг! — Дивляна огляделась, отыскивая его глазами. — А тебе или роду твоему никто зла не желает?

Пока она думала, дружина вокруг нее расселась на бревнах и принялась за еду: котел с кашей сняли с огня, Битень раскладывал большим черпаком кашу по мискам — сперва старшим, потом младшим. Отроки, нарезав на щите несколько караваев, обносили по кругу всех сидящих.

— Зла? — Ольгимонт обернулся. Не сказать, чтобы его сильно удивил этот вопрос. — Не надо быть чародеем, чтобы знать, кто желает мне зла. Князь кривичский Станислав Велебранович. Спит и видит, чтоб я на первом корне споткнулся и себе шею свернул.

— Да ведь и я давно хотел спросить: что у вас тут про Станилу Велебрановича слышно? — подхватил Белотур. — Как-то не до того было, а теперь едем к Двине — не объявлялся он за лето?

— А кто он такой?

— Станислав Велебранович — молодой князь кривичей, с Лучесы, — пояснил Дивляне Ольгимонт. — С моим отцом, Громолюдом, они в родстве. Тут кривичи живут, а дальше, на Днепре, — смоляне, племя моего отца. Рассказывают, они издалека пришли, с Дуная самого. И было всегда так, что смолянами свой князь правил, а кривичами свой. И сколько люди помнят, то смолянский князь пытался кривичей под себя взять, то кривичский — смолян. Через эти земли торговые пути проходят, богатства текут.

— И почему он желает тебе зла?

— Потому что его род и наш род уже давно воюет за эти места. — Ольгимонт показал вокруг. — За волоки.

— Еще лет пять назад война у них тут была, — добавил Белотур. — Не совсем здесь, а подальше на полудень, поближе к Днепру. Князь смолянский Громолюд у нас, у полян, у князя Аскольда подмоги просил. И дали мы ему подмогу. И я в поход ходил, и даже шурь мой, княжич Радимер.

— А, твоя ведь жена — из князей радимичских! — вспомнила Дивляна.

— Да, а это брат ее меньшой, Радим. Его тогда едва мечом опоясали, двенадцать или тринадцать сравнялось, мой Ратеня сейчас в таких же годах. Но ничего, не оплошал, бился хорошо. Отстояли мы смолянскую землю от Велебрана кривичского, да так, что и самого его в битве убили, войско их рассеяли. Громша кривичей данью обложил до самых полотеских пределов, до Лучесы — там уже Всесвят полотеский дань берет. У него Станила Велебранович только и укрылся — он князю Всесвяту сестрич.

— А сейчас мы на чьей земле? — обеспокоенно спросила Дивляна, еще не вполне разобравшись, где какой князь и чего от них ждать.

— Раньше эта земля Велебрану давала дань, а теперь дает Громолюду, — пояснил Белотур, вылавливая из своей каши упавшую травинку. — Да всю прошлую зиму, как я слышал, молодой князь Станила по весям разъезжал и себе требовал дани. Многие убоялись и дали — дружину ему вуй, князь Всесвят, сильную собрал. И говорил-де князь Станила, что и все земли, что прежде под рукой его отца были, он себе воротит. Князь Громолюд об этом знал и тоже повелел смолянам и кривичам в поход собираться. Я это все слышал весной, когда на полуночь ехал. А теперь что? — Он вопросительно посмотрел на Ольгимонта. — Или тебя на Ловать посылали врага на меже сторожить?

— Станила, видно, узнал, какое мы войско собрали, и еще раз хотел дело миром решить. Летом присылал людей сватать мою сестру… — Ольгимонт опустил глаза, но Дивляна заметила, что лицо его стало замкнутым и помрачнело.

— Ту самую? — Белотур недоверчиво поднял брови. — От Колпиты?

— Да. Он же еще пять лет назад к ней присватывался — едва дождался, видать, как она в возраст войдет. Ей тогда исполнилось двенадцать. А он рассудил, что если сил не хватит все земли смолян и кривичей на копье взять, то можно и по-другому своего добиться. Если Станила будет мужем моей сестры, а я вдруг умру, то он станет наследником всех владений моего отца.

— Но вы ему не отдали? — предположила Дивляна.

— Ее тогда же с княжичем Радимом обручили, — сказал Белотур и многозначительно взглянул на Ольгимонта. — Не думаете сестру жениху отдавать? Раз уж зашел у нас такой разговор…

— А как ее зовут? — Дивляна вспомнила слова игрецов, которые клялись, что-де могут служить только одному хозяину из трех: княгине Колпите, ее сыну или ее дочери.

— Ольгица.[13]

— Она самая! Мне про нее говорили…

— Кто говорил? — Белотур и Ольгимонт оба удивились, а князь смолян переменился в лице и подался ближе к Дивляне.

— Ну… говорили… одни… — Дивляна вдруг поняла, почему бабка Радогнева порой отвечала на вопросы так же уклончиво. Но эти двое смотрели на нее во все глаза и едва ли отвязались бы, поэтому она все же сказала: — Игрецы. Те самые, что в бабкиной клюке живут. Она, сестра твоя, уже взрослая? Ее обучали волхованию? А она не захочет бабкину клюку взять с жильцами вместе?

— Ее обучали волхованию! — выразительно заверил Белотур. — Два года назад ей пятнадцать лет сравнялось, пора было ее к жениху везти, князь Заберислав уже пива наварил, молодца женить собрался. А невесты нет как нет, и прислал князь Громша сказать, что по воле матери забрали девушку в лес к волхвам, мудрости обучаться. Год обучалась, два обучалась… Радим ждет невесту, не дождется, а она никак из лесов не выйдет. Что же она-то не взяла бабкину клюку? Глядишь, не пришлось бы и тебе собой игрецов кормить…

Ольгимонт выслушал все это с опущенными глазами и только потом, помолчав, снова посмотрел на Дивляну.

— Моя сестра… — медленно начал он. — Прости, воевода! — Он взглянул на Белотура. — Но мы… обманули твоего родича Заберислава и его сына Радима. Не по своей воле.

— Что? — Белотур в изумлении отставил миску и подался вперед. — Обманули? Что с ней? Где девка?

— Я не знаю! — с досадой и злобой отчеканил Ольгимонт. — И никто не знает! Мы собирались везти ее к жениху. Осенью, ко дню Рожаниц, в Числомерь-гору, как и было уговорено (Белотур кивнул). Но в купальскую ночь она пропала! Никто не видел и не знает, куда она делась. Мы искали ее везде! Мать спрашивала даже у Лесной Матери и Водяной Матери, но они сказали ей, что ее дочь найдет только солнце…

Он вдруг запнулся и посмотрел на Дивляну.

— Я уже думал об этом, — тихо закончил он. — Я уже думал: если Солнечная Дева пришла ко мне и спасла меня от игрецов, может быть, она сумеет отыскать мою сестру?

— Что же вы молчали? — Белотур покрутил головой. — Да ведь эти двое, Заберислав и Радим, уже чуть ли не полки на вас собирают! Говорили мне, что если этой осенью не получат невесту, то пойдут ратью на вас! Они решили, что твой отец передумал, хочет разорвать обручение и отдать ее за Станилу! Что же вы не сказали?

— Нам… было стыдно сказать людям, что у нас украли дочь и сестру, а мы даже не знаем, где она. — Ольгимонт не поднимал глаз и досадливо мял собственную шапку. — Уже два года не знаем. Но если… — он с надеждой посмотрел на Дивляну, — если Огнедева поможет нам ее вернуть, мы тут же отошлем ее к радимичским князьям.

— А вы уверены, что ее нет у Станилы? — уточнила она.

— Он бы всем объявил, если бы сумел захватить ее.

— Может, он приберегает ее до того дня, когда Громолюд умрет? — предположил Велем. — А он тут как тут — зять и наследник!

— Мы искали ее у кривичей и у Станилы. — Ольгимонт покачал головой. — Но как знать, если он где-то ее прячет… Так хорошо прячет, что никто не в силах найти. Не сумеешь ли ты…

Дивляна не ответила. Похоже, Ольгимонт теперь считает, что она всемогуща, как настоящая небесная Огнедева, и что ей Достаточно лишь окинуть вселенную взглядом, как Солнцу из его небесного дома, и она сразу увидит все и всех, кто только есть на свете.

— Я подумаю, — мягко сказала она. — Постараюсь помочь, если смогу.

* * *

Остаток этого дня весь ушел на перетаскивание лодий. Ночевать устроились на берегу — для Дивляны опять раскинули шатер, выстелили пышными новыми овчинами, чтобы было потеплее и помягче. Обычно она мерзла по ночам — возле воды всегда кажется холоднее, хоть и укрывалась и медвединой, и вотолой сверху, и даже голову прятала под шерстяной свитой, которую носила по вечерам.

Но сегодня Дивляна не торопилась ложиться. Помощь Ольгимонту была ею обещана не просто для того, чтобы его утешить. Да, лишь сама небесная Огнедева может окинуть одним взглядом весь земной мир, но не напрасно Дивляна вынесла все эти передряги в Меже. Теперь в ее распоряжении целых тринадцать духов-помощников, и зря она, что ли, каждый вечер кормит их молоком и хлебом?

В сумерках, забрав бабкину клюку, взяв остатки пирогов, которые им дали с собой в Меже, Дивляна отправилась в лес, велев никому за ней не ходить. Воеводы обменялись выразительными взглядами при виде клюки, но промолчали и не пытались ее задержать — видимо, поверили, что их Огнедеве под силу справиться с этим делом. В лесу она выбрала укромное место — в широком овраге, поросшем деревьями и папоротником, — раскрошила пироги, разбросала и позволила духам выйти, чтобы поесть.

— Есть у меня работа для вас, — объявила она, когда голодные вопли и визги поутихли.

— Мы не можем!

— Не можем!

— Только одна хозяйка!

— Один хозяин!

— Кровь Ольгимонта!

— Только ей служить!

— Зря я вас кормлю? — строго прикрикнула Дивляна. — Никто вам воли не давал. Вы же хотите получить хозяйку крови Ольгимонта-волхва?

— Хотим!

— Хотим!

— Тогда я приказываю вам: отправляйтесь и отыщите Ольгицу, дочь Колпиты, правнучку Ольгимонта-волхва! Но как найдете, ей на глаза не показывайтесь и не приближайтесь, а вернитесь ко мне и расскажите, где она живет. Тогда я ей передам вас по обычаю, и будете ей служить. Поняли?

— Поняли! Поняли! — заскулили духи, будто стая собак.

— Идите! Ищите и в Яви и в Нави, где бы ни была!

Вот чем хорошо иметь в распоряжении игрецов — в отличие от людей они найдут пропавшую девушку, даже если она давно мертва. И такой исход будет для ее родичей все же лучше неизвестности: они смогут принести жертвы на ее могиле, а все желающие взять ее в жены будут знать, что им надо искать другую невесту.

Скорого возвращения своих посланцев Дивляна не ждала и потому отправилась спать. Еще по пути назад к стану она отметила, что чувствует себя как-то странно… Она переставляла одну ногу за другой, видела вокруг деревья, берег, все те же ивы, воду озера Узмень, но при этом ей казалось, что она находится вовсе не здесь… что движется гораздо быстрее, чем идет ее тело, причем не в одном, а во множестве разных направлений…

Дивляна остановилась, взявшись обеими руками за ствол березы и прислонившись к ней лбом, будто искала опору в пространстве. Стало чуть легче. Что же это получается? Какая-то часть ее души следовала за игрецами, разосланными на поиски, оттого ей и кажется, что из ее головы тринадцать нитей протянулись во все стороны… и уносятся все дальше, дальше… Что с ней будет? Не растащат ли они ее на кусочки, не потеряют в лесах и болотах?

Она положила руку на мешочек с травой солонокресом, сосредоточилась и потихоньку потянула за эти ниточки. Почувствовала сопротивление, будто тащила рыбу из воды, и откуда-то издалека донесся обиженный и негодующий вой. Видимо, пославший игрецов на службу должен сохранять с ними связь, так полагается… Ах, как жаль, что не у кого ей спросить, как это должно быть! Некому научить ее! Была бы рядом бабка Радогнева! Но кто же мог знать, что ей придется управляться с духами-помощниками, да еще и чужими! Или не следовало с ними связываться?

Но колебаться было поздно. Вновь отпустив ниточки, Дивляна, стараясь сохранять обычный вид, дошла до своего шатра и улеглась под одеяла и шкуры. И… едва закрыв глаза…

Это был не сон. Это было не забытье, совсем наоборот. В этом сне оказалось гораздо больше жизни и движения, чем она могла даже вообразить наяву. Стоило ей опустить веки, как ее подхватил и понес мощный вихрь, причем — как она с трудом и не сразу сообразила — одновременно в несколько сторон. Перед глазами мелькали леса, луга, опустевшие пашни, села, соломенные крыши, опять леса, берега каких-то рек и озер. Было темно, но это ничуть не мешало ей отчетливо видеть каждую травинку. И люди, множество людей. В каждой из разбросанных по берегам рек и лесам избушек находились какие-то женщины: они спали, шили, вязали при лучине, баюкали детей… Юные девушки, молодые женщины, зрелые матери, седые старухи… Но ни одну из них не удавалось разглядеть — да что там разглядеть, хотя бы просто увидеть! Та часть Дивляны, которая совершала этот стремительный полет, лишь чуть касалась каждой из них, будто бросала беглый взгляд в душу и мчалась дальше. Дивляна не знала, как игрецы определяют свою цель, может быть, кровь древнего голядского волхва имеет для них какой-то особый запах, вкус? Она не успевала ничего осмыслить, не имела никакого средства определить, где находится — она или игрецы, несущие ее над землей, — не знала, давно ли продолжается этот поиск и сколько еще осталось… Дух ее будто растекся над всем миром, а тело растворилось, потерялось где-то вдали, и она не верила, что сумеет к нему вернуться. Все происходило так быстро, что казалось, время вовсе не идет и в мире Яви длится все то же мгновение, когда она опустила голову на свернутую овчину и закрыла глаза…