Случилось происшествие, на первый взгляд, странное. Среди пленниц, привезенных из поселка старой Норини, была одна молодая вдова, лет двадцати, по имени Снегуле, потерявшая мужа в день битвы Ольгимонта с Жиргой и при дележе добычи доставшаяся в числе других Белотуру. Это живая бойкая женщина в род Норини попала благодаря замужеству, вынесла все невзгоды, достающиеся на долю невестки в доме строгой свекрови, и потому не стала сильно убиваться, лишившись всего этого. Она происходила из голядского рода, который не чурался общения со словенами, и даже могла говорить по-словенски, потому вечера, когда все дела были закончены, проводила за болтовней с Кунотой и Долговицей.

Вечером, уже в темноте, Куноте и Снегуле понадобилось пробежаться до ближайших зарослей, где была вырыта яма, посещаемая дружиной по нужде. От края стана, от ближайшего шатра, кусты и яму отделяло всего-то шагов двадцать-тридцать, но женщинам было страшно идти через кусты опушки в темноте, и Мокрята пошел их провожать. Снегуле, которой уже не терпелось, первой подбежала к яме, двое других еще пробирались по тропинке. И вот когда она едва подобрала подол рубахи, две темные фигуры бросились на нее из кустов — схватили, подняли на руки и поволокли в гущу зарослей. Снегуле дергалась изо всех сил, укусила ладонь, зажавшую ей рот, и завопила во весь голос, мешая голядские слова со словенскими:

— Падеките! Гяльбикит! Помогите, помогите! Люди, на помощь!

Мокрята с криком кинулся на зов сквозь кусты напрямую, Кунота с таким же громким воплем метнулась назад, к кострам. Но, когда отроки с копьями и топорами устремились по тропинке, Мокрята и Снегуле вышли к ним навстречу — целые и невредимые. Женщина была напугана и слегка помята, белое головное покрывало съехало на лицо, и она торопливо поправляла убор, запихивая волосы под полотно.

— Что там такое? — Велем и Стаяня тоже вышли к ним. — Что случилось?

— На нее напали! — возбужденно воскликнул Мокрята, держа женщину за руку и мешая ей поправлять помятую одежду. — Ее хотели умыкнуть! Двое!

— Кто это был?

— Дивьи мужики, — плача и смеясь от испуга и возбуждения, отвечала Снегуле. — Схватили, зажали!

— У них была половина туловища? — криво ухмыляясь, спросил Стояня.

— Ней… — подумав, ответила женщина. — Руки были четыре, не две. Но пахнет… мешкой.

— Мешком? Они были в мешках?

— Да ней! Мешка — медведь. В медведьей шкуре были они! — От пережитого потрясения Снегуле путалась и говорила по-словенски хуже обычного.

— Но почему же тебя отпустили? — первым делом спросил Белотур, когда все вернулись к кострам и там объяснили причину ночных криков.

— Так она вопила, как шишимора! — смеялся Стояня. — Здесь все слышно было!

— Подумаешь — вопила! Двух мужиков, да еще дивьих, одна баба напугала криком? — Белотур в это не верил. — Мокрята где был?

— На тропе. Шагах в десяти.

— И ты один, ну, еще девка с тобой. А их двое, и у них за спиной лес. Унесли бы — и поминай как звали. Как же ты вырвалась? — спросил Белотур у голядки, которая в это время расправляла свой подол и внимательно его разглядывала в свете костра.

— Да я не вырвалась! Эти рипужос[23] меня наземь бросили!

— Уронили?

— Или уронили. Не знаю. Я знаю, что мне теперь очень надо идти мыться! — Снегуле в негодовании потрясла мокрым подолом. Ведь негодяи набросились на нее, когда шла к яме по небольшому, но важному делу, а от страха и неожиданности… все случилось само собой.

По такому случаю стоявшие вокруг отроки начали смеяться, и женщина удалилась к реке, ругаясь и тоже смеясь над своей незадачей.

— Скажи спасибо дивьим мужикам, что не в яму уронили! — хмыкнул ей вслед Битень. — А то долго отмывалась бы!

— Подите с ней кто-нибудь, а не то водяные умыкнут! — крикнул Велем. Еще трое или четверо отроков пошли вслед за Мокрятой, со смехом обсуждая происшествие.

— Велыпа! Иди сюда! Что там такое! — Дивляна, выглядывая из своего шатра, отчаянно звала кого-нибудь, кто ей разъяснит причину всеобщего переполоха. Крики из чащи она слышала вместе со всеми, но потом общий гомон заглушил для нее объяснение Снегуле.

— Поди сюда, — Белотур позвал Велема и подвел его к шатру Дивляны.

— Что за дурни? — Велем, перестав смеяться, возмутился. — Кабы не ночь, взял бы я парней десяток и пошел бы поискал, что за дивьи мужики наших девок крадут! Сегодня голядку, завтра…

— Вот именно! — подхватил Белотур. — Чего они ее отпустили, если баба была нужна?

— Орала…

— Да хоть оборись! Ты что, маленький? Зажать рот, чтобы по звуку не нашли, и неси в лес, делай что хочешь! Не потому ее бросили, что орала. А потому что орала по-голядски! — Белотур обвел взглядом лица Велема и Дивляны, сидевших перед ним на кошмах.

— Это точно! — поддержал подошедший Гребень.

— Вот и я подумал: на кой леший бабу в дружинном стане воровать? — Битень почесал в бороде. — Поймают — оторвут все под корень, и баб не понадобится! Вон, в Свинеческ поди, там полоном торгуют, купи себе и забавляйся!

— Им была нужна не просто баба. И не голядха. А ты, красавица наша! — Белотур посмотрел на Дивляну. — Видно, ждали, пока ты к яме пойдешь. Видят — на голове что-то белое, решили, твоя паволока. У Куноты коса, у Долговицы повой, убрус только у голядки. А как она заорала, то поняли, что промахнулись. Ну и бросили ее. От неожиданности. Теперь ясно тебе? А говоришь, скучно!

— Это кому же я понадобилась? — удивилась Дивляна, не совсем веря, но испытывая сильное беспокойство.

— Да мало ли кому!

— Станиле! — тут же сказал Велем, и Стояня с Гребнем закивали, выражая согласие. — Больше некому. Я видел, он на пиру об нее все глаза сломал.

— И с разговорами лез, харя ужасная! — поддержал Стояня. — Так и тянуло ему кочан затылком наперед развернуть, чтобы на Тот Свет глядеть было сподручнее.

— Да я ему… — Велем вскочил.

— А не докажешь! — охладил его пыл Белотур и на всякий случай, не вставая, ловко поймал за руку, чтобы не побежал ломать дрова прямо сейчас.

— А я и не собираюсь! Тут не суд под дубом Перуновым!

— Сядь! — Белотур с силой нажал на его плечо. — Тут не дуб Перунов! Тут гораздо хуже! Он уже Громолюда на поле вызвал — тоже хочешь?

— А могу и на поле! Или думаешь, я боюсь? — запальчиво воскликнул донельзя возмущенный Велем.

— Боишься ты или нет — мне все едино. А вот если он тебя на том поле и положит, кто сестру в Киев повезет и будет замуж отдавать?

— Да вон… — Велем хмуро кивнул на Гребня, который тоже был женатым мужчиной невестиного рода и мог отдать ее мужу. Но при мысли, что это важное дело достанется Гребню, Велем заметно поостыл.

— Лучше давайте думать, как ее уберечь, коли такое творится, — внес предложение Селяня, в свои пятнадцать умный и рассудительный не по годам. — Видно, надо, кроме общих дозоров, еще возле ее шатра отроков ставить.

— Поставим и возле шатра. — Белотур кивнул. — Мои с вашими будут в очередь сторожить.

— Может, и к яме ее не пускать больше?

— А как же… — жалобно пискнула Дивляна. — И так по полдня терплю…

— Нужной горшок тебе выделим, девки вынесут!

— Издеваешься? — Дивляна чуть не заплакала. — Хоть и шатер, а все-таки это наш дом, что же, совсем без совести — в доме… Я же не хворая-безногая!

— Чуров тут нет, никто в обиде не будет. А не то очнешься, краса моя, в доме у Станилы — это лучше?

Пока уговорились на этом, выставили двойные дозоры и разошлись спать. Но Белотур считал, что этого недостаточно. Что-то ему подсказывало: в неудавшемся похищении виноват именно князь Станила и его истиной целью действительно была Огнедева. А Станила — человек упрямый и решительный. Если задумал, не отступит — сам признался. Полночи Белотур ворочался, понимая: что-то необходимо предпринять. Уехать сейчас он не мог: этого ему не простят ни Громолюд, ни Радим, а с ними, особенно с родичами жены, приходилось считаться. Что будет — только боги весть. Ограничится ли все поединком двух князей или дело дойдет до всеобщего побоища? Имея на руках невесту брата, он вдвое сильнее не хотел такого исхода. Помешать этому едва ли получится. Уехать нельзя. Спрятать ее куда-нибудь? Но где здесь, в чужой земле, найти надежное место, такое, где ее можно оставить со спокойной душой? Зная, что Станила ее там не найдет и оттуда не достанет? Такого места Белотур на примете не имел. Чуть не до утра он ломал голову, и когда наконец заснул, то в сонных видениях милосердные боги наконец подсказали ему выход…

* * *

Утром, когда Велем поднялся от реки, утираясь после умывания рукавом, Белотур отвел его в сторону.

— Думал я, думал и надумал, — сразу начал он. О чем — Велем и сам догадался, потому что его мысли вращались вокруг того же предмета. — Обманулись дивьи мужики один раз — и хорошо, пусть и дальше обманываются. А мы им поможем. Надо найти девку похожую, и пусть пока с нами будет. Станила ведь лица Дивляны не видел? И вообще никто здесь ее не видел. По волокам слух идет, что Огнедева — красивая, с голубыми глазами и рыжей косой. Если найти другую девку, с голубыми глазами и рыжей косой, — будет случай, сойдет за нее.

— Да где же такую взять? — Велем удивился. — Чтобы и красивую, и с рыжей косой!

— Можно не очень красивую. Под паволокой любая шиши-мора красавицей покажется. Главное, чтобы на словах все совпадало. Глаза голубые, коса рыжая. Словенку, конечно, чтобы говорила чисто. И чтобы никто ее здесь не знал! Я слышал, в Свинеческе полоном торгуют. Пойди-ка туда сегодня да погляди, нет ли на продажу девки подходящей? За ценой не стой, я половину дам. Не понадобится — ну лишняя роба княгине не помешает.

— Ты что же, хочешь дальше чужую девку под паволокой выводить? А Дивлянку куда?

— Может, и выводить. А там видно будет, как все сложится. Но пусть под рукой будет. Пусть первой в кусты ходит: если что, ее и возьмут!

— Ладно, будь по-твоему. — Велем в задумчивости еще раз провел рукавом по мокрым волосам. — Что-то в этом есть. А то Станила, хрен березовый… не доверяю я ему!

Легко сказать — найди такую девку! Похлебав каши, Велем надел хорошую зеленую верхницу, заколол вотолу варяжской серебряной запоной, чтобы было видно, что он не голь какая-нибудь, и, взяв с собой Стояню и Опенка с Осташкой, направился к видневшемуся вдали Свинеческу. Предлог он придумал: все уже знали, что три воеводы по дороге разорили несколько поселков в угодьях старого Тарвиласа и вывезли оттуда десятки пленных. Некоторых лишних он и сам подумывал продать, а теперь мог попытаться обменять нескольких парней на девок — если найдутся подходящие.

Но в Свинеческе, хоть там и проживал известный в округе торговец полоном по имени Синельв, ничего пригодного не нашлось. Только когда раздосадованный Велем уже собрался восвояси, местный кузнец припомнил:

— Проезжал тут еще один, вроде с Лучесы, хотел на Десну перебираться, так он полон вез, я так слышал. Мимо нас ехал, а свояк Туродов их вел через волоки. У него, сказывал, девки были.

— Давно они уехали?

— Да нет, вот сразу, как вы пришли. Он за день до того ушел. Если что, то и догонишь. У него девок много, а отроков на веслах мало, медленно идет.

— А звали его как?

— Варяг был. А звали Турод — как нашего, я потому и запомнил. Только, если что, я ничего не говорил!

Битень тем временем послал пару отроков как бы невзначай прогуляться до урочища, где разбил стан князь Станила, и те приметили, что многие из его ближней дружины носят накидки из медведины. Примерно такие, какие успела нащупать на своих похитителях Снегуле. Это был еще один повод задуматься, и Велем уже без уговоров стал собираться вслед за тем неведомым Туродом — Тороддом, надо думать, — который увез на восток пленниц, как сказали, из земель западных кривичей. Может, хоть одна рыжая найдется? Выбирать было не из кого: свои пленницы — белобрысые голядки, к тому же не говорящие по-словенски. А попробуй он сторговать девушку в одной из окрестных весей или даже, допустим, десятую дочь отдадут по бедности — об этом немедленно всем станет известно, и днем раньше или днем позже кто-нибудь признает поддельную Огнедеву в лицо. Нужна чужая. А когда ты сам тут чужой и никого не знаешь — задача, как в кощуне! Впору идти в лес искать избушку на курьих ножках, чтобы ее страховидная хозяйка тебе дала путеводный клубочек. Да и то — лесная баба свою мудрость скорее для Станилы прибережет, он ей почти что родной внук…

— Коня тебе надо, — сказал Белотур, выслушав его. — На веслах грести вверх по реке — не догонишь. Нам не до зимы тут сидеть!

— Коню дороги нужны. Или хоть тропинки. А я их не знаю!

— Это да… — Белотур запустил пальцы в волосы, будто хотел таким образом расшевелить мысли. — Пошли к Ольгимонту.