Мэгги Дэвис

Атласные мечты

Пролог

– У вас ничего не выйдет, Кэтрин. Ну подумайте сами, сколько вам платит Морте тысяч в год, – в трубке раздался презрительный смешок. – Это ведь сущий пустяк для вас, Кэтрин! Вы привыкли совсем к другой жизни. Возвращайтесь домой. Иначе вы выставите себя на посмешище.

Девушка убрала со лба пряди густых огненно-рыжих волос и бросила взгляд на часы, стоявшие на ночном столике.

– Сколько сейчас времени? – пробормотала она.

Светящийся циферблат показывал половину шестого утра. В Вашингтоне – полночь, но в Париже еще даже не рассвело. Убогая комнатка, служившая одновременно спальней и гостиной, была погружена во мрак.

– Что вам нужно? – Впрочем, она знала ответ. Они хотели запугать ее, подчинить себе ее волю, вывести из равновесия звонками по телефону. – Знаете, я могу все это остановить, – предупредила она.

– На этот раз – нет, Кэтрин. – В голосе прозвучала открытая угроза. – Теперь вы убедитесь, насколько мы серьезны в своих намерениях.

Она вздрогнула, натянув на себя плед; ветхое покрывало резко контрастировало с ее изысканной ночной сорочкой ручной вышивки. Рано или поздно от звонков они перейдут к действию. Но ничто уже не могло ее остановить.

– Знаю, что вы не шутите, но вам меня не запугать, – вырвалось у нее. – Я… я сменю номер. Или вообще отключу свой телефон!

– Это ребячество, Кэтрин! Вам следует задуматься, как вы собираетесь жить дальше. – Последовала многозначительная пауза. – А между тем здесь, дома, вас так много ожидает.

Она отлично знала, что ее ожидает. Кроме того, не было ни малейших сомнений, что им был известен каждый ее шаг в Париже, где она жила и работала.

Девушка плотнее закуталась в старенький плед. В комнате было прохладно. Из окна открывался убогий вид на окрестности. Район, в котором она жила, вряд ли можно было назвать престижным.

– Я в любой момент могу переехать на другую квартиру, – напомнила она собеседнику. – И вам не удастся меня найти!

– Это угроза? – осторожно переспросил голос из Вашингтона.

Она прикусила губу. Как бы ей хотелось иметь возможность действительно пригрозить им!

– Понимайте как хотите, – и прежде чем голос успел ответить, она бросила телефонную трубку.

«Вот и все, – подумала она. – До следующего раза».

Она спустила ноги с кровати и поморщилась от прикосновения голых ступней к ледяному полу. Пора вставать: даже мило с их стороны – разбудить ее на заре ранним телефонным звонком.

Кэтрин нагнулась, чтобы включить маленький газовый обогреватель, и увидела свое отражение в зеркале на двери ванной комнаты: заспанная юная женщина со спутанной копной удивительно рыжих волос, контрастирующих с бледной кожей и глазами цвета фиалок. Гибкое тело профессиональной манекенщицы, облаченное в тонкую ночную сорочку, отличалось довольно округлыми формами в отличие от стандартов Нью-Йорка, где длинноногие модели были почти плоскими, словно девочки-подростки.

Кэтрин бесстрастно оглядела свою фигуру. Она так изменилась, что с трудом себя узнавала. Сбросив двадцать фунтов, она смотрелась совсем по-другому. Время, потраченное на посещение невероятно дорогого салона «Александр де Пари» на авеню Матиньон, не прошло для нее даром. Тело стало изящным, волосы приобрели восхитительный оттенок, редко встречающийся в природе, кожа стала безукоризненно гладкой и чистой. Теперь ее облик разительно отличался от того, какой она была прежде.

Включив обогреватель на полную мощность, она вновь легла в постель, ожидая, когда комната прогреется. Кэтрин понимала, что ранний звонок, вырвавший ее из объятий Морфея, не был последним в серии подобных ему звонков. Дальше будет только хуже.

Не в силах унять дрожь – то ли от холода, то ли от нервного напряжения, – она смотрела на телефон.

«Давай, – приказала она себе, – нанеси ответный удар, хотя бы для того, чтобы показать, что не боишься их угроз».

Один за другим раздавались электронные щелчки во французской и американской телефонных сетях, когда Кэтрин набирала нью-йоркский номер. Более чем в тысяче милях от Парижа раздался звонок.

Ждать пришлось совсем недолго. Лишь только трубку подняли, она выпалила взбешенным голосом:

– Мне только что опять звонили. Неужели нельзя выбрать для этого другое время? У нас сейчас половина шестого утра.

– Боже мой, мы…

– Я хочу, чтобы эти проклятые звонки прекратились! Отзови своих головорезов! – прервала Кэтрин, возвысив голос.

– Подожди минутку, не вешай трубку, – взмолился голос на другом конце провода. – Я хочу поговорить с тобой. Мы все хотим с тобой поговорить! Кэтрин, пожалуйста, я несколько месяцев не слышал твоего голоса!

– Сделай это, – коротко приказала она. – Заставь их прекратить.

– Кэтрин, дорогая, будь разумна. – Голос звучал с нескрываемой настойчивостью. – Послушай меня. Мы обо всем сможем договориться, все…

– Сделай это! – повторила она холодно. Прежняя Кэтрин так не умела разговаривать.

Наступила долгая пауза. Она знала, что их разговор записывается на магнитофон. Это можно было предвидеть. Но последовавший ответ явился для нее полной неожиданностью.

– Нет.

– Как нет?! – Она отказывалась верить своим ушам. – Ты что-то не понял. Я позвонила тебе, ведь именно этого ты добивался, правда?

Ей не ответили, линия хранила тишину. Тогда Кэтрин закричала в трубку:

– Ты не можешь так со мной поступить! Ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь!

– Нет, дорогая, имею. И это не моя личная прихоть, Кэтрин. Задумайся над этими словами, – произнес он почти любезно. – На нашей стороне сила. Так что советую тебе смириться.

Кэтрин разглядывала свое отражение в зеркале точно чужое лицо.

– Твои головорезы ничего не добьются, – упрямо сказала она.

– Они не головорезы, а мои адвокаты. Они просто хотят…

– Ты проиграл. – Ей очень хотелось поверить в собственные слова. – Вот почему ты продолжаешь преследовать и мучить меня. Ты проиграл и не желаешь смириться с этим!

Голос продолжал что-то говорить, когда Кэтрин потянулась с кровати и положила трубку.

– Ты проиграл, – произнесла она в пустой комнате. – Что бы ты ни сделал, тебе не вернуть меня.

Однако Кэтрин невольно поежилась от этих слов. Удастся ли ей противостоять его силе? Особой уверенности в этом у нее не было.

1

Помощник кутюрье Жиль Васс стоял за темно-коричневой стеклянной перегородкой с рядом маленьких светильников, выкуривая одну за другой сигареты «Галуаз», и мрачно рассматривал дневных посетителей Дома моды Мортесьера, особенно сидящих в первом ряду.

Зрительный зал напоминал сумасшедший дом, хотя обычно в преддверии Рождества наблюдалось заметное затишье в мире парижской моды, перед тем как ведущие дома моделей показывали свои весенние коллекции. Однако этим снежным зимним днем толпа переполняла зал.

Перед началом показа произошла небольшая заминка: ассистенты вносили дополнительные стулья, обитые желтой и белой кожей, предназначавшиеся для толпившихся в дверях клиентов, регулярно посещавших дневные шоу Мортесьера. Суета вынудила Жиля покинуть свой рабочий стол в комнате для дизайнеров, и он выглянул, чтобы понаблюдать за тем, что происходит в зале. Его красивое юное лицо с высокими скулами и чувственным ртом драматически контрастировало с фирменным строгим черным свитером и узкими черными джинсами.

В аудитории жены арабских шейхов, щедро украшенные бриллиантами от Булгари – самыми популярными драгоценностями в нефтедобывающих государствах, – довольно неохотно посторонились, пропуская нескольких японских бизнесменов. Позади них небольшая группа подтянутых женщин средних лет с одинаковыми пепельно-светлыми волосами – судя по всему, обитательниц Хьюстона и Нью-Йорка, главных потребителей парижской высокой моды – рассаживалась по своим местам.

Жилю казалось немного странным, что американцы и японцы, не говоря уж о женах нефтяных шейхов Ближнего Востока, приезжали за тысячи миль от дома в Париж за покупками, в то время как в Токио, Кувейте и Далласе существовали абсолютно такие же, а возможно, даже и более дорогие дома высокой моды. Тем не менее перед соблазном парижской торговой марки мало кто мог устоять среди состоятельных людей мира.

Однако это вовсе не раздражало Жиля. Ему самому хотелось стать сказочно богатым. Жиль вновь задумался о деловом предложении, которое получил несколько дней назад. Его сигарета замерла над серебряной пепельницей, взгляд стал отсутствующим.

Месяц назад Париж потрясло сообщение об открытии нового крупного Дома моды нью-йоркским – что уже само по себе было невероятно – предпринимателем. Теперь в узком кругу ведущих кутюрье поговаривали, что Джексон Сторм, император американского массового рынка мод, нуждается во французском дизайнере. В противном случае мультимиллионный, широко разрекламированный проект не сможет воплотиться в жизнь. Американец искал хорошего парижского дизайнера, высококлассного специалиста, молодого и амбициозного, готового превзойти самого себя.

За спиной Жиля послышалось шуршание ткани, сопровождаемое шепотом ассистентки, которая давала указания открывающей показ модели. Шоу Мортесьера начиналось со своего рода ретроспективы самых удачных моделей осенней и зимней коллекции, хотя некоторые передовые парижские дома моды уже представляли новинки грядущего весеннего сезона.

В качестве условного знака к началу шоу фонограмма бешеного ритма французской рок-группы сменилась мелодией старой песни группы «Битлз». Руди Мортесьер, ведущий кутюрье и владелец Дома моды, любил Пола Маккартни; мелодия послужила сигналом к началу показа коллекции зимних костюмов.

Жиль понимал, что следует вернуться к работе. Однако свадебное платье, над которым он сейчас трудился, никак не удавалось ему, и это приводило молодого дизайнера в угнетенное состояние. Он – художник и не привык работать по принуждению, особенно над чем-нибудь тривиальным, таким, как это одеяние из белого атласа, предназначенное для датской графини, которая выходила замуж за копенгагенского мебельного промышленника. Жиль просто-напросто убивал время, наблюдая шоу: он слишком хорошо знал осеннюю коллекцию Мортесьера, большую часть которой создавал собственноручно.

Однако когда первая манекенщица прошелестела мимо и, подняв глаза, с удивлением посмотрела на Жиля, он постарался убедить себя, что ему просто необходимо здесь находиться и следить за моделями, чтобы их движения соответствовали установленным стандартам. Девушки в последнее время стали удивительно небрежны в своей работе. Жиль заметил, что с особым удовольствием наблюдает за американской моделью Элис. Она была феноменальна. Невероятно, но он чуть было не отказал ей в работе три месяца назад, ссылаясь на то, что она слишком красива для манекенщицы Дома высокой моды. Теперь Элис стала ведущей моделью Мортесьера, а быть может, даже и всего Парижа.

Жиль выудил измятую пачку «Галуаза» из кармана джинсов и достал очередную сигарету. В Элис очень многое оставалось для него тайной. Он не был даже уверен в том, что это ее подлинное имя. Действительно ли она училась музыке в Сорбонне, как говорила? Студентка, которая отказалась от многообещающей карьеры, провалила экзамен первостепенной важности. Он знал только, что она посещала шикарный салон красоты, знаменитый «Александр де Пари»; в этом, по крайней мере, девушка призналась во время собеседования. Странно, мало кто из моделей, ищущих работу, мог позволить себе такие денежные траты.

Он наблюдал, как американка в ярком велюровом пальто цвета лаванды скользит по подиуму, затем – пауза и поворот, при котором полы пальто распахиваются, открывая на обозрение шерстяное платье того же цвета. Из первых рядов в зрительном зале донесся приглушенный одобрительный шепот.

Лиловое велюровое пальто не принадлежало к числу любимых творений Жиля. Он даже собрался вычеркнуть этот номер из зимней коллекции, потому что цвет и фактура ткани казались слишком экстравагантными для богатых дам средних лет, основных покупательниц Мортесьера. Тем не менее, если Элис бралась демонстрировать какую-либо модель, она моментально становилась популярной.

В мире моды существовала непреложная истина: манекенщица не обязана иметь красивую или даже просто миловидную внешность; в сущности, привлекательная модель являлась определенной помехой, умаляющей достоинство одежды, которую демонстрировала. Топ-модель должна была обладать почти мистической способностью должным образом преподнести одежду; скрыв свою индивидуальность, раствориться в замысле дизайнера.

Разумеется, для этого требовались определенные данные: высокая стройная фигура с прямыми плечами и узкими бедрами. Правда, Мортесьер не требовал от моделей бедер тридцати трех дюймов в обхвате – подобной странностью отличался ведущий кутюрье Унгаро. Лучшие манекенщицы имели исключительно длинные ноги, ступни умеренных размеров и сексуальный, идеальной формы бюст, предпочтительно маленький.