– Возможно, свои дни я закончу владелицей поместья, – пошутила она, и Лизетт подумала, не скрываются ли за ее показным легкомыслием более глубокие чувства.

Джордж подарил Лизетт огромный букет оранжерейных цветов, а Джоанна презентовала подруге небольшую картину, на которой была изображена девочка с развевающимися волосами, смотрящая в морскую даль. Эту картину норвежского живописца Эдварда Мунка она приобрела в Париже, куда приезжала на несколько дней, чтобы познакомиться с новыми работами современных художников.

– Картину я купила у самого художника, – сказала Джоанна. – Это было выгодно и ему, и мне. Если бы картина продавалась с выставки, часть денег ему бы пришлось отдать галерее. Если бы ты только видела этого красавца! Он талантлив и красив, но беден, как церковная мышь! В его мастерской полнейший хаос – еще больший, чем у меня, все забито картинами. Я обожаю его работы, но на выставке не продалось ни одно его полотно. Выглядел он отвратительно: у него вид усталого, больного человека. Я посоветовала ему возвращаться в родную Норвегию и дышать горным воздухом.

– Да, ты умеешь давать умные советы, – с легкой насмешкой сказала Лизетт.

– А разве не я говорила, что Филипп не подходящая партия для тебя?

– Кстати, ты никогда не замечала, что у него с Изабель что-то было?

– Нет, но я всегда считала, что его глаза слишком близко посажены друг к другу, У душевного человека не может быть таких глаз.

Лизетт прыснула от смеха.

– Ты не права! У него красивые бархатные глаза, хотя…

В этот момент в комнату вошла Мейзи, держа в руках пирог с зажженными свечами, что вызвало бурный восторг присутствующих. Даниэль произнес тост в честь Лизетт, вызвав заслуженную похвалу дам. Затем именинница разрезала пирог.

Лизетт и Даниэль были в восторге от Мунка. Картина действительно производила сильное впечатление, от нее исходила какая-то необычайная магнетическая сила. Она завораживала каждого, кто смотрел на нее. К драматизму, излучаемому картиной, примешивалась и бьющая через край энергия Джоанны, сохранявшаяся в доме и после ее отъезда.

Весна внесла оживление, в съемочный процесс. Лизетт, зная, что Даниэль предъявлял к своей работе все более высокие требования, старалась поддерживать и вдохновлять его поисками хороших сценариев и интересных историй, которые можно было использовать в будущих фильмах. Большой успех Даниэлю принес его фильм с использованием документальных кадров о загадочном убийстве: два оператора совершенно случайно засняли арест убийцы. Это были сенсационные кадры, которые впоследствии принесли Даниэлю широкую известность. Во время показа этого «детективного» фильма зрительницы вскрикивала от ужаса, хотя на экране не было никакого насилия, а только тень нападающего убийцы на стене. Фильм получил невероятную популярность, и на Даниэля посыпались заказы со всех сторон.

Незаметно приближался июнь – время празднования бриллиантового юбилея правления британской королевы. Повсюду воздвигали красно-бело-синие декорации, развешивали флаги. Витрины магазинов были оформлены в патриотическом духе: огромные фотографии королевы в окружении семьи. Накануне юбилея Даниэль, Лизетт и Джим с ассистентом заблаговременно отправились в Лондон, который буквально утопал во флагах и цветах еще больше, чем провинция. Улицы наводнили толпы народа, жаждавшие увидеть город в праздничном убранстве. Сотни прохожих разгуливали по Моллу – аллее в Сент-Джеймском парке, окруженной с двух сторон огромными развевающимися на ветру полотнищами британского флага.

Даниэль поступил очень благоразумно, заранее забронировав номера в гостинице. Сейчас было бы немыслимо найти в Лондоне свободные номера в отелях. Многие за несколько дней до начала церемонии застолбили места вдоль улицы, по которой должна была проходить процессия и откуда лучше всего можно увидеть королеву.

День юбилея выдался теплым и ослепительно солнечным. В разных местах города оборудовали специальные места для прессы и операторов, снимавших на камеру праздничные мероприятия. Джим с Сэмом установили камеру со штативом на Молле, а Даниэль с Лизетт устроились на ступенях собора Святого Павла, где должна была состояться торжественная служба в честь королевы. Задача Лизетт и Сэма – вовремя подавать новые бобины с пленкой для перезарядки камеры.

У собора Святого Павла толпилась масса ликующего народа, который начал приветствовать процессию задолго до ее появления. Раздались победные звуки оркестров, затем появились военные полки в роскошной форме со сверкающими на солнце медными латами, перьями и шлемами, высокими шапками из медвежьего меха и пестрыми тюрбанами. Все это бурлило и сверкало. Военные полки представляли все уголки необъятной британской империи, охватывающей четверть территории земного шара – от родной Англии до самых удаленных от нее колоний. Даниэль непрерывно крутил ручку камеры, сожалея, что еще не изобретена цветная пленка.

Вскоре ликующие голоса слились в восторженный рев: в центре процессии во всем величии и блеске показалась открытая карета, в которой сидела маленькая старушка. Она держала в руках черно-белый зонтик, прикрывая им лицо от солнечных лучей. Это была королева Виктория.

– Какая она маленькая и пухленькая! – воскликнула Лизетт.

Здоровье королевы не позволяло ей подняться по ступеням собора. На них стояли певчие в белых рясах. Служба проходила на открытом воздухе, и королева не покидала карету. Когда служба окончилась, королевская карета снова тронулась, и монаршая особа, помахивая маленькой ручкой в белой перчатке, с улыбкой смотрела на ликующую толпу.

Даниэль остался доволен тем, что ему удалось заснять в этот неповторимый день.

– Это история! – торжественно провозгласил он. – Навеки запечатленная на пленке.

Он в тот же день возвращался домой с Джимом и Сэмом, а Лизетт ненадолго задержалась в Лондоне у Джоанны.

Из отеля она отправила багаж на адрес Джоанны, и в руках у нее была только дамская сумочка. Ей удалось проехать на конке большую часть пути, но из-за огромного скопления народа конка так часто останавливалась, что она, в конце концов, не выдержала и оставшийся путь решила идти пешком. Джоанна жила в большом особняке с террасой в георгианском стиле. Не успела она позвонить в колокольчик, как дверь открыла сама Джоанна, радостно приветствуя подругу.

– Я уже все глаза проглядела, моя дорогая Лизетт! Добро пожаловать в мой дом!

Они сердечно обнялись. Без умолку болтая, Джоанна сняла с Лизетт пальто и шляпу и сложила на кресло.

– Удалось Даниэлю сделать кадры с королевой? – спросила она. – Я наблюдала за процессией с балкона в доме подруги. Он стоит прямо на той улице, где проезжала королева. Кажется, Лондон такого еще не видел.

Джоанна провела ее в просторную гостиную. Ничего подобного Лизетт никогда в жизни не видела. Диваны и кресла были обиты шелками и парчой роскошных цветов – от малинового до пурпурного и фиолетового и расшиты золотом и серебром. Повсюду были раскиданы большие подушки из мягкого бархата с золотым шитьем, а пол покрывали роскошные персидские ковры. На окнах висели шелковые шторы в фиолетово-бордовых тонах, а на стенах оливкового цвета – не менее дюжины гигантских живописных полотен. Огромный камин с обеих сторон украшали фигуры кариатид, служившие опорой для массивной мраморной каминной полки, над которой высилось огромное зеркало в золоченой раме.

– Потрясающее великолепие! Какая экзотика! – воскликнула Лизетт, ошеломленная интерьером, стараясь охватить взором все детали этой сокровищницы цвета и роскоши. – Я в полном восторге! Остальные комнаты в таком же духе?

– Нет! Этот интерьер декорирован специально по моему заказу. Моя матушка, увидев такие «хоромы», чуть не упала в обморок.

– Да, думаю, ей по душе было бы что-то в другом стиле. А картины на стенах – твои работы?

Лизетт уже собралась внимательнее их рассмотреть, но Джоанна удержала ее.

– Еще успеешь налюбоваться. Я покажу другие мои работы – в мастерской наверху. А сейчас выпьем шампанского – за здоровье ее величества. Кажется, я говорила, что держу двух служанок и повара, но сегодня всех отпустила, чтобы они повеселились, посмотрели на праздничный Лондон в такой торжественный день.

На низком столике уже стояли два бокала, а в ведерке со льдом охлаждалась бутылка шампанского. Джоанна лихо ее откупорила.

– Я, конечно, догадывалась, что ты живешь не в лачуге, – сказала Лизетт, когда они расположились в креслах, – но этот дворец, слуги… Да, я вижу, ты поскромничала, описывая в письмах свою жизнь.

Джоанна, покачав головой, наполнила бокалы шампанским.

– Знаешь, я бы рада похвастаться, что мои картины раскупают, когда на холсте еще не высохли краски, но это, к сожалению, далеко не так. – Она подняла бровь. – Я думала, ты знаешь, что мой отец оплачивает аренду дома, жалованье прислуги и прочие расходы. – Джоанна хитро подмигнула. – Он и моя мать считают, что этот дом в Блумсбери – обитель греха, а я сама, как они выражаются, путаюсь со всяким «артистическим сбродом», о котором они не желают ничего слышать. Но я тебе так скажу, моя милая Лизетт: как бы то ни было, у меня есть неплохой дом, и это самое главное. – Она протянула бокал Лизетт и села напротив. – В общем, мои дорогие родители ничего не смыслят в моей богемной жизни.

– И все-таки они никогда тебе ни в чем тебе не отказывали, всегда проявляли щедрость. Разве не так?

Джоанна задумчиво покачала головой.

– Да, они не отказывали мне ни в чем, – с улыбкой признала она. – Хотя мне пришлось выдержать с ними нешуточный бой, прежде чем они согласились на мою учебу в Париже. Конечно, их можно понять. Слава богу, они так и не узнали, что мой дорогой наставник занимался со мной не только живописью. – В ее глазах сверкнул веселый огонек. Джоанна подняла бокал. – За нас! Давай выпьем за королеву, чтобы она долго жила и чтобы Эдуард, принц Уэльский, подольше не вступал на престол.

Они выпили, и Джоанна, снова наполнив бокалы, уселась на пол в ногах у подруги.

Лизетт удобно расположилась, откинувшись на мягкие подушки.

– Мы не виделись с Нового года, а мне кажется, будто и не расставались.

– Ты права. Дружба не знает границ, – ответила Джоанна, сделав глоток шампанского. – Но я не забыла, как ты заставляла себя ждать месяцами, не объясняя причину своего бегства.

– Знаешь, я просто не хотела нагружать тебя своими проблемами.

– Да, я знаю, – Джоанна сделала паузу, повертев в пальцах ножку бокала. – Кстати, несколько недель назад я лицом к лицу столкнулась с Филиппом.

– В Лондоне? – удивленно спросила Лизетт.

– Да, мы встретились совершенно случайно на одной из выставок в Национальной галерее. Мы оба оказались у одной картины и страшно удивились, увидев друг друга. Потом я пожалела, что сразу не отошла от него. Надо было сделать вид, что не заметила его.

– Насколько мы его знаем, он никогда не интересовался искусством. То, что он расхваливал мои акварели, не в счет. Ты еще помнишь, что я когда-то увлекалась акварелью?

– Говорят, его жена – большая любительница живописи. Она американка из Бостона. В тот день на ней было очень дорогое и элегантное платье. Красивая женщина примерно его лет, с твердым подбородком и жестким ртом. Судя по всему, она вряд ли потерпит его измены.

– Ты думаешь, они подходят друг другу?

– Кто знает? Мы видели друг друга не больше двух-трех минут. – Глаза Джоанны вдруг заиграли. – А сейчас я расскажу тебе самое интересное. Стоя за спиной жены, он наблюдал, куда я пошла, и ровно через пять минут вдруг снова всплыл передо мной. Долго расспрашивал меня о тебе – где ты, как живешь.

Лизетт побледнела.

– Надеюсь, ты ничего ему не сказала?

– Конечно, нет! Мне кажется, я очень удачно ответила: эти вопросы надо задать твоей мачехе. Он покраснел от злости и гордо удалился.

Откинув голову, Лизетт рассмеялась.

– Большего оскорбления ты не могла ему нанести.

– Он его заслужил! А хочешь узнать новости о своей мачехе?

– Особым желанием не горю, – сухо ответила Лизетт, – но ты же все равно об этом расскажешь.

– Когда я в последний раз была в Париже, встретила свою старую школьную подругу Лоррен, она-то мне все и рассказала. Изабель снова вышла замуж, на этот раз за пожилого и очень богатого итальянца, у которого несколько домов – в Тоскане, Швейцарии и Ницце. Как ты понимаешь, это открывает перед ней широкое поле деятельности. Замок опечатан, но кто-то из нанятых ею людей присматривает за ним.

– А что слышно о моем сводном брате?

– Лоррен рассказала, что видела его всего один раз вместе с Изабель. Красивый, здоровый мальчик – по ее словам.

– Мне очень бы хотелось его увидеть, хотя я сильно сомневаюсь, что он родной сын моего отца. – Пожав плечами, она тяжело вздохнула. – Но это не мешает мне с любовью вспоминать о нем.