ТУПИК

ГЛАВА 9

Рената Клоппе позвонила Мануэле и заказала себе завтрак: крепкий черный кофе, охлажденный сок грейпфрута, клубничный джем и яичницу с беконом.

Тяжело вздохнув, она встала, подошла к платяному шкафу и открыла его. На внутренней стороне дверцы были нанесены три небольшие черточки.

— Остается две, — сказала она, стирая пальцем крайнюю слева.

В тот день, когда они с Куртом определили дату свадьбы, она нанесла мелом сто двадцать пять черточек, как это делают заключенные, считая последние дни перед выходом из тюрьмы. Она до сих пор не понимала, почему решила выйти замуж за Курта. Он представлял собой полную противоположность тем, кто обычно ей нравился. А нравились ей красивые, светловолосые, высокого роста парни с непринужденными манерами, ленивые и беззаботные.

Курт был среднего роста, темноволосый, всегда чем-то озабоченный… И что в нем больше всего ее раздражало — она всеми силами противилась этому слову — он был трудолюбив.

Всегда собранный, неспособный отвлечься от реальности или совершить маленькое безумие, он до конца своих дней был обречен тащить на плечах груз мировых забот, бросаясь с закрытыми глазами в разрешение коллективных проблем, лишь бы не решать свои личные.

— Доброе утро, мисс! Как спали? Осталось всего лишь два дня?

— Доброе утро, Мануэла! Вы забыли перец.

— Сейчас принесу.

— Мануэла, вопрос на тысячу франков… Почему я выхожу за него замуж?

— Потому что любите…

— Проиграла!

— Я пошла за перцем, а вы посмотрите меню…

— Где оно?

— На подносе.

Рената взяла прямоугольной формы карточку из шикарного бристольского картона, на котором готическим шрифтом был напечатан перечень блюд праздничного вечера 26 апреля 1970 г.

Коллекционное шампанское, 1936 г. Кофе. Рыбное суфле. Шарлотка в шоколаде. Сыры. Провансальская баранья ножка. Бутерброды в ассортименте. Гусиная печенка. Устрицы. Аперитив. Дом Периньон, 1961. Клико, розовое, 1929.

Луи Филиппон, знаменитый французский шеф-повар, прибывающий послезавтра к Клоппе с полным составом своих подручных, без всяких комментариев отверг меню, предложенное Ренатой. Это «все наоборот» не произвело на непроницаемого сноба никакого впечатления. Под предлогом того, что застолье состоится в три часа утра, он запросил двойной гонорар. «Ночной тариф», — без улыбки уточнил он. Рената спрашивала себя, как далеко она может зайти, не дойдя до крайности… Она поддразнивала Курта, чтобы узнать его собственные границы абсурда. Но одно ее предложение он категорически отверг: когда она попросила его нарядиться в ее муслиновое платье, а себе решила взять его смокинг. Она чуть не возненавидела его, обвинив в нарушении договоренности. Но он твердо стоял на своем и с самым серьезным видом клялся, что отказывается не из-за своей прихоти, а просто не хочет срамиться перед студентами. Чему может научить молодежь такой придурок?

— Пожалуйста, перец, мисс…

— Мануэла, я поняла! Я знаю, почему выхожу за него замуж! Мне нужен человек, над которым я могла бы издеваться в течение целого дня.

— До того дня, когда он не займется этим сам, — не без лукавства сказала горничная. — Я приготовила для вас бежевый костюм.

— Спасибо. Но… Я надену небесно-голубой.

— Мимо! Он тоже готов!

Рената рассмеялась. Она обожала Мануэлу и во всем старалась ее поддержать. Когда ей было по-настоящему весело, а такое случалось часто, она дарила ей свои платья. Курта это приводило в бешенство.

— Ты унижаешь ее этим, обращаешься с ней как со служанкой!

— Мануэла, мой жених считает, что я обращаюсь с вами как со служанкой.

— Но я и есть служанка! — смеялась Мануэла.

Но одно качество Курта Рената ценила высоко: абсолютная пассивность в кровати. Она пользовалась им как предметом, безропотно и добросовестно выполнявшим все ее безумные сексуальные фантазии. Рената много путешествовала и нередко встречала уверенных в себе фаллократов, которые, как показал опыт, оставляли ее неудовлетворенной.

Она поклялась не изменять мужу после свадьбы. Но перед тем как погрузиться в скучную и монотонную супружескую жизнь, она совершит последний безумный поступок: выйдет на улицу в ночь перед бракосочетанием, выберет первого понравившегося ей мужчину и отдастся ему.

* * *

Через равные промежутки времени с неприятным гудением пила снова и снова наплывала на него, отрезая очередной кусок плоти. Итало изгибался, пытался уклониться от ее укусов, вскрикнул… и открыл глаза. Свет волнами проникал в комнату через опущенные жалюзи. Он весь был покрыт холодным потом. Снял трубку телефона, неизвестно сколько времени уже трезвонившего, и, не поинтересовавшись абонентом, бросил в трубку: «Секунду!» Пошатываясь, направился в ванную. Освежая лицо холодной водой, он одновременно мочился в раковину.

Какое отвратительное пробуждение! Он спал не более двух часов, проведя ночь за своей мини-рулеткой, которая не принесла ему успокоения: ни один из задуманных номеров не выпал… Он сто восемь раз ставил на «ноль» и в итоге — ноль. Когда он решил поставить на «одиннадцать», шарик трижды падал в лунку «ноль». Ему никак не удавалось сконцентрироваться, мысли постоянно возвращались к окровавленной голове О’Бройна.

Почему он позволил ему так быстро и легко умереть? Он должен был пытать его и пытать, чтобы мерзавец сполна заплатил за смерть брата. Но вначале следовало вырвать секретную комбинацию цифр. Умерев, это подобие человека сыграло с ним злую шутку…

Дженцо — мертв, О’Бройн — обезглавлен, нить оборвана. Два миллиарда долларов, принадлежащие «семьям» Вольпоне и Габелотти, могут обрести своих хозяев только по желанию банкира.

Но Итало уже успел познакомиться с его проявлением доброй воли.

Он взял с кровати трубку.

— Алло, — громко сказал он.

— Итало?

Он узнал голос Моше и подумал, что этот моралист сейчас опять примется за свое.

— Итало? Ты меня слышишь?

— Не кричи, Моше.

— Какие новости?

— Никаких.

— Плохо. Послушай… Все очень плохо… Карл Дойтш заходил к твоему парню в банк…

— И что?

— Тот выставил его за дверь.

Горло Вольпоне сжалось. Еще одной возможностью стало меньше.

— Там полный мрак! Ничего не получится… — добавил Юдельман. — Плохо! Плохо!

— А чего-нибудь посмешнее ты не можешь мне сказать?

— Нет. Габелотти срочно вызывает меня к себе.

— Что?

— Вызывает к себе…

— И ты собираешься туда идти? — рявкнул Итало. — С каких это пор эта жирная свинья начала приказывать тебе?

— Не забывай, сейчас мы — компаньоны. Он имеет право.

— Не ходи!

— Ты считаешь, что у нас недостаточно неприятностей? Хочешь еще решить и проблему Габелотти?

— Потяни время. К полудню я все решу.

— Итало! Будь жив Дженцо, он сказал бы тебе то же самое: своими методами ты ничего не добьешься!

— Но я не вижу, чтобы штучки твоего Карла Дойтша оказались эффективнее, — зло бросил Вольпоне.

— Единственная наша возможность достойно выйти из этой ситуации — найти О’Бройна.

— Подожди секунду, — сказал Итало.

Неожиданно, ему стало страшно рассказать Юдельману о том, что произошло с О’Бройном. Ему нужно было время подумать. События развивались слишком быстро.

— Мне принесли аспирин, — соврал он. — Голова раскалывается…

— Что мне сказать Этторе о Дженцо? Если ты не возражаешь, я введу его в курс дела. Все равно он узнает…

Итало посмотрел на часы: девять часов десять минут. Менее чем через три часа он выложит Клоппе свою последнюю карту. Неприятнее всего то, что в действительности он не может реализовать ни одной своей угрозы: жизнь банкира представляла для него невероятную ценность. Самое большое, что он мог себе позволить, — запугать его. По меньшей мере, попытаться…

— Моше! Если ты ослушаешься меня, вычеркивай себя из членов «семьи»!

— Это — твое право. Но у меня есть обязательства перед Дженцо. Он не хотел войны. Я сделаю все, чтобы его указания были соблюдены. Ради него и ради тебя я пойду на все…

— Пошел ты к черту!

— Если у меня не получится, сделай со мной что хочешь.

— Плевал я на тебя.

— Не суйся в банк!.. Поверь мне! Дождись результатов моей встречи с Этторе. Я должен поговорить с ним, должен…

Итало Вольпоне резко опустил трубку на рычаг.

Слушать дальше означало признать его доводы. Ему ужасно этого не хотелось, хотя в глубине души он считал, что Юдельман прав. До сегодняшнего дня никому, даже брату, не удавалось разубедить его в принятом решении, невзирая на ожидавшие его последствия.

Он пообещал Клоппе быть у него точно в полдень, и он будет.

* * *

Выйдя из сауны в ванную комнату, Этторе Габелотти стал на весы. Его лицо приобрело расстроенное выражение: стрелку заклинило. Иногда ему удавалось сбросить вес до ста двадцати пяти килограммов — максимум, на что были рассчитаны весы. Но такое случалось, когда дела шли удачно. В противном случае нервное напряжение и беспокойство он компенсировал тем, что выпивал и съедал все, что попадалось под руку. Личный врач объяснил ему, что его обжорство вызвано не чувством голода, а является результатом психосоматического расстройства. Слово показалось ему настолько необычным, что он запомнил его. Естественно, покопавшись в медицинском справочнике, он узнал, что речь идет о снижении умственного потенциала. Он разволновался, бросился к холодильнику и съел огромную банку свинины в желе. Если он становится идиотом, как же он сможет управлять своей империей?

Он с неприязнью посмотрел на свое дряблое, огромное тело, отвислый живот, свисавшие вдоль талии складки жира, и его всего передернуло от отвращения. Когда-то, в тридцать лет, он мог взять каждой рукой по человеку и отшвырнуть от себя на три метра, как два мешка с арахисом. Сегодня такую работу он мог поручить только своим «солдатам».

В соседней комнате, небольшой уютной гостиной, расположенной рядом с его спальней, нервничали его советники Кармино Кримелло и Анджело Барба. Он надел белую рубашку, темно-синий костюм, повязал галстук и освежил лицо туалетной водой. Он с большой неохотой согласился на настоятельную просьбу Моше Юдельмана объединиться с «семьей» Вольпоне для реализации этой разовой финансовой операции. За десять долгих лет непрекращающейся убийственной войны невидимое поле боя было усеяно трупами «солдат» из обеих «семей». Когда же наконец они поняли, что федеральным властям на руку их огнестрельное противостояние, они заключили относительно мирное соглашение, тщательно разделив зоны влияния. Но чтобы объединить финансы! Этторе Габелотти никому не верил, но еще меньше — Дженцо! И вот его предчувствие сбывается, Вольпоне пытается его надуть.

При его появлении Кримелло и Барба синхронно вскочили с кресел. Небрежным жестом руки Габелотти дал понять, чтобы они не дергались. Он достал из холодильника бутылку пива, налил в стакан и добавил туда коньяка. Затем проглотил два куска ветчины, запил коктейлем и хмуро уставился на мужчин.

— Не нравится, что вытащил вас из кровати в три часа утра?

Кармино и Анджело вяло запротестовали:

— Падроне, если…

— Я не мог уснуть. Я скучаю, когда вас нет рядом… Чувствую себя потерянным… Вам должно это льстить, разве нет?

Он одним глотком допил смесь и машинально наполнил стакан одним коньяком.

— Вот так! Когда мне не по себе, я жру… обжираюсь… И ничего веселого в этом нет…

Он проглотил полстакана коньяка.

— Рико Гатто позвонил мне из Швейцарии… Как вы думаете, какого черта Вольпоне делает в Цюрихе?

Кримелло и Барба, прекрасно знавшие его характер, поняли, что сейчас грянет буря.

— Он посетил морг, — ответил Этторе.

— Морг?

— Да, морг. Каждый может почувствовать необходимость поклониться останкам…

Габелотти замолчал.

— Чьим останкам? — не выдержал Барба.

— Ноги.

— Чьей ноги? — попытался уточнить Анджело, обменившись с Кримелло непонимающим взглядом.

— Если бы у меня работали компетентные люди, я бы это знал, — подозрительно мягким голосом сказал Габелотти. — Но у Рико Гатто мозгов на это не хватило. Разве это не смешно?

Кримелло и Барба, почувствовав себя вдруг неуютно, заерзали в креслах. Барба решил рискнуть:

— Дон Этторе, если бы вы раньше сказали, что вас тревожит…

— Нас трахнули! — взревел Габелотти и вдребезги разбил стакан о журнальный столик. — А если меня натянули, значит, я окружен мудаками. Вас что-нибудь удивляет, нет? Брат моего компаньона совершает туристическую поездку в морг, и одновременно исчезнет мое доверенное лицо!